Елена
Максина

 

 

аква альта, вода высока,
фонари по колено в воде,
подо мною плывут облака
в накрахмаленный ветренный день.
кружева опочивших вельмож
обрамляют манишки дворцов,
с корабля старый город похож
на помпезный приют мертвецов.

лакированный бризом причал
принимает поклоны гондол,
за кормой расплескавшийся чай,
сахариновый призрак лидо.
в стоне волн византийская вязь,
отголоски мольбы и греха,
надо мной золочёная грязь.
аква альта, вода высока.

 

 

***моне

день солнечен и сливочен,
так воздух по весне
в линялом небе вымочен
и выстиран моне,
и сушится ванильное
на улице бельё,
и в лужицу чернильную
глядится ворoньё,
a солнце огнестрельное
гуляет по дворам
и красками пастельными
палит по воробьям.

***ренуар

как девочки его прозрачны,
так дочери твои светлы.
ещё летает призрак дачный
под мятным пологом ветлы,
и оттеняет зелень клёна
нагую матовость плеча,
и осуждают анемоны
бездонным взглядом палача.
беседка тает в повилике,
девичий смех летит гурьбой,
и бант колышется, двуликий -
и розовый, и голубой.

***ван гог

этот воздух покорёженный
и колючий стебелёк...
будто баловался ножиком
на последней парте бог.

будто намертво и заживо
одноухий дирижёр
окунул в минор оранжевый
фиолетовый мажор.

вот и смотрит по-циклопьему
увядающий гибрид,
как на снег ложатся хлопьями
охра, кадмий, лазурит.

***малевич

графитное небо, жемчужный квадрат
зажжённого в полночь окна

нас выбрала в спутники влёт, наугад
летящая в холод страна

закон гравитации времени прост
и двойственен, как монохром -

ты чёрная кошка и твой снежный хвост
сливается с белым ковром

вращайся по кругу, попробуй поймай
родившийся заново снег

квадратный зима испекла каравай
горелый, как выпавший век

 

 

От святой до Магдалины – крест и громкая молва,
срубишь куст неопалимый, брызнет кровь на рукава.
Рыбный рынок в деревеньке щедр на сплетню и улов
славит демонов за деньги, не жалея звонких слов.
На продажу - миро, ладан, масло, афродизиак...
Манной снег на землю падал, в белый город брёл ишак,
кисть еловая кивала убелённой головой,
ночь стелила покрывало, доносился волчий вой.
Где-то библию слагала в рифму женская рука,
печь углями волховала, мукой полнилась мука.
Плыли звёзды, ныли ноги, зверь просился на постой,
бессердечие дороги, выбор доли холостой.
Oдолев три перевала, Он к огню припал, устав,
волосами омывала, целовал её в ...

*

 

Изгони семь демонов, Господь!
Масла для тебя не пожалею,
косы состригу, мирскую плоть
спрячу и платком укрою шею.
Взгляда от волос не отведи,
видишь, простираются дорогой,
льются чёрным ливнем на груди,
сердце жалят белою тревогой.
Хлеба разломи, вкуси вина,
яблока отведай золотого,
не подумай всуе, что хмельна,
я пьяна от ласкового слова.
Не прими за временную блажь,
не сочти порыв за святотатство,
смилуйся и грешницу уважь,
мне известно верное лекарство.
Лейся, лейся ладан на стопу,
женский род любую ношу сдюжит,
не суди базарную толпу,
крест неси по заповеди мужа.

*

Нитка звёзд серебряных на ступенях,
тридцать лет Иуде петлёй давиться,
золотой песок обагрит колени,
обратит в пергамент святые лица.
Добровольной жертвою на осине,
тяжкий долг исполнил, иль друга предал?
Полыхнёт зарницею бело-синей,
и пойдёт вразнос, по рукам планета.
И стоять бы Богу в ногах навечно,
А первосвященникам в изголовьи,
да не тот товар продал им горшечник,
Иерусалим стал землёю крови.

*

 

Руслан. Славянские черты в экранном облике Иисуса.
От театральной красоты до вожделенного искуса
две пары стоптанных веков. Раскосы очи Магдалины,
хитон оранжев, рот багров и горек косточкой калины.

Мир бутафорией смешон, но как реальны пересуды,
слепит рассветом капюшон приговорённого Иуды,
и антиподом белый холст горит мучением Христовым,
летят знамёна на погост и в общий пай ложатся словом.

Двенадцать месяцев прошло, бледны апостольские лица,
распяли год, свершилось зло, Пилату снегом не отмыться,
идёт по миру эквинокс, шипы секундные вращая,
плетёт из времени венок, мгновенной болью причащает.

Чем стало в мире Рождество? Лубком, колядкой электронной,
на крест прибит еловый ствол, к молебну стол накрыт мадонной,
и мы с тобой меж двух отчизн плывём в коммерческие сети,
объём продаж, консьюмеризм, подаркам радуются дети.

*

А через тыщи лет услышишь смех,
заметишь старшей дочери румянец,
одной из вероятностных помех
ты стал, в своей отчизне иностранец.
Что выбрал ты в горячке на кресте,
и от какой иной судьбы отрёкся?
Мир также поклоняется звезде,
горящей высоко, на дне колодца,
и также отмечает рождество,
встречая ветвью пальмовой, еловой,
в сочельник зажигает божество
и ловит рыбу в утвари столовой.
Ты смотришь сверху, снизу, сбоку, из –
на праздничную пляску светотени,
и голубем садишься на карниз,
и просишься ребёнком на колени.
Ты всюду и во всём, ты я и он.
Ты ниточка вселенской паутины,
и времени тождественный канон
загадочной улыбки Магдалины.

 

 

синяя птица в моём окне
в детство берёт разбег,
синяя птица поёт весне
и оживает снег,
танец его - голубая ртуть,
трепетная как смерть,
птичий удел в тишине тонуть,
и задыхаясь, петь.

 

и тимофеевки привет,
и ковыля поклон,
и чёрной рощи силуэт,
ветрами опалён,
и расплескавшийся закат
на блюдечке пруда,
и огневые облака,
летящие туда,
где отрешённый взгляд реки
встречается с твоим -
всё попадёт в черновики
неистощимых зим.

 

не выдохнуть. где золото, там кровь.
москва в груди осеннею занозой.
сочатся краски сквозь твою рубашку
и проступают лиственным узором.

и вот, ты яркой бабочкой готов
взлететь над ювелирною берёзой,
сквер оценить с позиций двухэтажных
и не смутиться под случайным взором

мечтателя в окне, который тоже
забыл вдохнуть.

 

*

 

придёт зима и всем повяжет шарфик,
и белая наступит немота.

эол сыграет крыльями на арфе
и пар повиснет ноткою у рта.

снег бережно возьмёт тебя за локоть,
проводит до аптечного ларька,

ты волосы oпустишь в синий дёготь,
и звёзды отряхнёшь с воротника,

и выдохнешь тепло и выпьешь стужу,
поклонишься завистливой судьбе,

и шарфик вдруг окажется не нужен
ни ветру, ни морозу, ни тебе.

 

хрустальный снег, сусальный день, искусны козни декабря,
сбивает утро набекрень, сажает ночь на якоря.
куда ни плюнь - кругом бело, где ни причаль - повсюду тьма,
ты смотришь старое кино, там снова новая зимa.
куда бы ни был твой исход, как белый шарик нe крути,
зима везде тебя найдёт и за измену отомстит.
под богом или под ножом, отрёкшись или возлюбя,
куда бы ты ни отошёл, иконой смотрит на тебя.

 

 

пенал. таблицы брадиса. брелок.
бумажный век, остывший костерок,
дым памяти сомнением разрежен.
январь идёт по миру на восток
и как бы снег ни красил водосток,
минувший день нe бел, а светло-бежев.

по плану ожидается мороз,
крещение. и снова божьих слёз
замёрзнет ровно столько, чтоб хватило
на белый холст, в котором спит христос,
на сорок тысяч венчиков из роз,
венчающих небесное светило.

знамение. звезда. сусальный звон.
комета разрезает небосклон
на два материка равновеликих,
мы изменили времени. сезон
кроит чужую жизнь на свой фасон,
под снегом пряча частные улики.

портфель. зелёный стержень. черновик.
дух прошлого учением велик,
ждёт будущее в порванном конверте.
подходят эшелоны новых книг,
в окно глядит вчерашний ученик,
деревья выдыхают свежий ветер

 

 

купола на ходулях, вековые ветра,
удержусь, упаду ли в опрокинутый рай?
венценосный сан марко, голубей кутерьма,
захмелевшие арки, золотая тюрьма.

адриатика крепко обнимает погост.
в этом городе ветхом, что ни улица – мост,
что ни суша, то площадь, что ни крыша, то склеп,
что ни камень, то мощи, что ни храм, то вертеп.

вырезают гондолы имена по стеклу,
в этом городе полом бьётся эхо разлук.
старый мир умирает у зевак на виду,
проплывая над раем – удержусь, упаду?