Елена
Орлова

А. А. Ахматовой

Летним полднем гуляя по Питеру

среди парков, дворцов, мостов,

мне было почти удивительно

натолкнуться на стену «Крестов».

Я раньше здесь не бывала,

но, увидев «Кресты» в тот раз,

почему-то сразу узнала

и вспомнила вдруг о Вас,

будто видела это прежде:

тенью – очередь вдоль стены,

лица – с печатью надежды,

и глаза – с печатью беды,

«звёзды смерти» – над головами,

в небе – звон поминальных тризн…

Не опишешь его словами –

ожиданье, длиною в жизнь…

Я шаги невольно замедлила

у кирпичной красной стены.

Вы простите, Анна Андреевна,

но нет в том моей вины,

что наши пути не совпали.

Так уж карта судьбы легла:

здесь Вы подолгу стояли –

я, гуляя, мимо прошла.

12.01.2001

Весенняя бессонница

… и гул процессора – пчелы трудолюбивой –

напомнит вновь Delet'ом стёртый сон,

приснившийся вдруг на работе о работе,

чьи эвересты в век не переделать,

тем более что время и пространство

сошли с оси и сдвинулись на час,

безжалостно сведя на нет привычку мозга

к размеренному ритму бытия.

А где-то март, опохмелившийся масон,

бубнит о вечном, и апрель с улыбкой

довольного собой олигофрена

зовёт на чай, но предлагает мутный дождь,

разбавивший кровавые чернила,

похожие на кисловатый морс из клюквы

с оттенком цианида в послевкусье,

и расползутся по бумаге буквы

и осквернят страницы белизну,

и первобытный грех из всех щелей

на Божий свет полезет спозаранок,

и трижды прокричит петух-подранок,

истошным воплем оглушая тишину,

а я опять, конечно, не усну.

5 апреля 2008

* * *

Е. С. вместо эпитафии

Вот и настал твой черёд, и ты понял: всё было напрасно,

даже этот ноябрь, обещавший так много, не сбылся –

не зима и не осень, а так, перемешаны краски,

перемешана жизнь, только ты ничего не добился

и летишь, будто брошенный камень, в пустое пространство,

и вокруг – никого, ничего, даже робкого проблеска мысли,

только вещие сны ни о чём искажают убогость убранства

твоей скорлупы, в которую ты так безжалостно втиснут,

что уже не почувствуешь, как безнадёжно застыло

время в часах – всё закончилось, но удивляться негоже:

настал твой черёд, и нет смысла угадывать, что это было –

спасительный Ноев ковчег или прокрустово ложе.

13.11.2006

* * *

Глупое сердце по пустякам всё чаще болит.

Но жизнь под конец всё равно ставит жирную точку.

Так к чему мне роскошные зáмки в стиле «элит»? –

вполне хватило бы, как Диогену, обычной бочки,

если б не русские зимы, да криминальные ночки.

12 июля 2008

* * *

Я свеча…

Арсений Тарковский

День затих. Всё живое отходит ко сну.

Время сбавило шаг, застывая на стрелках, как пена.

Воздух пахнет опавшей листвой – горьким запахом тлена.

Ветер что-то бормочет, баюкая в небе большую звезду.

Спящий мир провалился во тьму, как в слепую дыру.

День и ночь, жизнь и смерть – это слишком не равная мена.

Только я – не свеча, не погасну на стылом ветру:

у окна до зари просижу,

как-нибудь эту ночь пережду,

и увижу рассвет, что придёт поутру.

Он придёт и отпустит на волю из тёмного плена.

05.11.2004

* * *

Если Муза сегодня больна,

ты уже не поэт,

ты – безвестный стахановец,

но домны давно остыли,

и тонны проржавелого ямба

лежат на столе бесформенной грудой

ненужного металлолома;

ты – схимник унылый,

перебирающий чётки истёртых рифм

в бессильной молитве,

или мрачный прозектор,

препарирующий слова:

вот префикс, фот флексия, вот основа,

но тебе не дано угадать,

что же там, под невидимой оболочкой? –

Увы, только жалкий скелетик фонемы,

рыбьей костью царапающий гортань,

онемевшую от беззвучного крика,

и в тёмных глубинах семантики

не шевельнётся, не засияет и не озарит

ничто, кроме жирной и липкой капли

сиротства, стекающего с пера,

и лист бумаги – неподвижный, немой, неживой

будет бледно сереть на столе,

как простыня в мертвецкой,

если Муза сегодня больна.

25.11.2005

Живодёрское

Эх, если бы мне довелось поймать золотую рыбку –

вечный источник соблазнов, – то я бы, конечно, старательно

выпотрошила мерзавку и коту отдала бы с улыбкой:

– Кушай, пушистик мой, кушай! Полакомись, милый, свежатинкой!

3 июля 2008

Из цикла «Письма к отцу»

В доме, которого давно уже нет,

мне живётся легко, если больше некуда деться.

Сквозь прозрачные стены струится нездешний свет,

оживляя звуки и запахи детства.

Перешагиваю порог – и я уже в мире ином,

воссозданном услужливой памятью по точным лекалам

наследственного переплетенья генов и хромосом;

я – Алиса, шагнувшая в дымную муть волшебного зеркала.

Мне не страшно – мне больно: жестокое время

калечит, корёжит, расплющивает, превращая в прах

то, что зовётся душой. Для неё слишком тяжкое бремя –

каждую ночь воскресать в зыбких тревожных снах,

ощущая себя невесомой пылинкой на дощатом полу –

вне времени, выпитого, точно спасительный яд,

до заветного донышка...

В доме, которого нет, я слышу сквозь вечность и пустоту

твой голос, тихо зовущий меня: – Алёнушка!..

Я навеки прописана в доме, которого нет.

31.05.2006

Когда

Когда глухая ночь плавно перетечёт в подслеповатое утро,

когда закончится кофе и двадцатая сигарета начнёт горчить,

когда взлётной полосой протянется за окном жестяной карниз,

и душа, разжав цепкие лапки, упорхнёт в облака,

пусть чья-то печаль, полная не мною, будет светла,

ведь главное – это в полёте не смотреть вниз

и успеть подумать: «Как непросто себя любить!»,

чтобы, если не жизнь, то последний свой миг прожить мудро.

7 апреля 2008

* * *

Мне бы уехать куда-нибудь в Азию, следуя перманентности

бытия: разводить овец или выращивать коноплю.

А я не живу – мчусь со скоростью звука,

словно «Боинг», не приученный к турбулентности,

и при выходе из пике всякий раз так и тянет в петлю.

12 июля 2008

Непризнанному гению

Мой мальчик, мой наивный дурачок,

мой юный принц с глазами Абадонны,

ну что ж пыжишься и вон из кожи лезешь,

швыряя драгоценные слова

к ногам поклонников своих неблагодарных

(читай, поклонниц). Их на рвоту тянет –

объелись всласть, во рту мышьячный привкус

и одурь запредельной глубины,

что оказалась лужей под забором,

зловонною густеющею жижей –

без смысла, но с претензией на смысл,

который одному тебе понятен,

ведь Гений ты и всё давно постиг:

и сладость заповедного греха,

и Божью благодать, и муки ада,

томленье духа, взлёты и паденья,

и мерзость бытия, и неземную

любовь до гроба – всё изведал ты,

но что тебя в грядущем ожидает?..

А ничего, поверь мне, ничего –

лишь пустота. Я это знаю, мальчик.

5 апреля 2008

* * *

Ночь упала в ладонь перезрелым плодом:

под чёрной тугой кожурою – сочная мякоть

запахов, звуков и жестов, что вызрели за день,

соткав невесомую плоть таинственных слов,

которые на рассвете оживут под чьим-то пером

и станут стихами.

24.10.2004

Обрывок. Отцу

Пожалуйста, напиши меня на фоне осенней Венеции.

Помнишь тот сгорбленный мостик через пруд в старом парке?

Стою над чёрной водой, кутаясь в воротник,

чтобы немного согреться,

а мимо плывут опавшие листья – золотые кораблики.

Пожалуйста, напиши меня на фоне зимнего Вашингтона.

Помнишь послевоенную семиэтажку, самую первую в городе?

Старики по привычке называют её «вашингтониной».

Из промёрзшей земли до сих пор торчит её обветшалый короб.

Если хочешь, напиши меня на фоне весеннего Египта:

апрельский самум гонит по улицам

серые клубы неубранного песка.

Где-то там, за облаками, есть солнце, но его не видно,

а вечерами сердце исподволь лижет необъяснимая тоска…

Нет, лучше напиши нас обоих на фоне Эдема:

неземные цветы и нездешнего неба голубая слюда…

Мир иной будет нов и загадочен, как недоказанная теорема,

мы познаем его и снова вернёмся сюда,

чтобы начать всё с начала и былые ошибки исправить,

и понять, наконец, как это сладостно – жить…

Взявшись за руки, мы побредём по июльскому разнотравью,

и незакатное солнце будет над нами светить,

и печаль нас минует…

16 апреля 2008

* * *

Осень

мне снова подносит

золочёную чашу скорбей.

Ни о чём не прошу – не смею;

молча пью эту тёмную жижу – до дна,

до оскомины,

постигая, как аксиому:

где бы я ни была,

с кем бы я ни была,

я – одна.

04.11.2005

Память

Убогие краски летнего вечера сорок пятого года

впечатались в генную память:

длинный серый забор,

за ним – бараки военнопленных;

у забора шестилетний вихрастый мальчишка –

полуголодное дитя кровавого века;

тонкая ручонка просунута в щель,

на потной ладошке – сокровище:

липкий кусок рафинада.

«Дяденька фриц, ну, пожалуйста, поиграй!»

Губная гармоника лихо выводит:

«Всё пройдёт, мой милый Августин,

Августин, Августин…»

Грубоватая немецкая мелодия

ласкает детское ухо,

привыкшее к взрывам бомб и вою сирен, –

мальчишка зачарованно слушает,

безгрешный в своём неведении

о далёком грядущем,

которому через много лет

суждено стать моим прошлым,

ибо этот мальчишка – мой отец.

25.10.2004

Пожароопасное

Я вся в огне. Я горю. Но не звоните пожарным.

Не пытайтесь тушить это пламя, томясь от бессилья.

Если бы я тонула – попросила б у Бога жабры,

если бы падала в пропасть – попросила бы крылья,

но я горю и прошу: «Дайте хвороста!», и по вере мне

воздадут: те, кто рядом, возможно, согреются.

И не быть мне золой – после смерти я обрасту перьями

и превращусь в бессмертную птицу – Феникса.

11 июля 2008

Почти Смеляковское

«Если я заболею, к врачам обращаться не стану» –

всё равно не помогут, лишь до нитки меня обберут.

На прощанье с любимым я party устрою на славу,

завернусь в простыню и на ближний погост побреду.

Напоследок меня там обмоют студёные ливни,

причастит меня ветер полынный, что горек на вкус.

А потом я, оградку себе подыскав покрасивей,

лягу в землю сырую. Зато от души отосплюсь.

5 июля 2008

Ровесница

Ловить ускользающие взгляды встречных мужчин,

пить по утрам крепкий кофе, а вечером – валерьянку,

проходить, не оглядываясь, мимо дорогих витрин,

вставать спозаранку

и плестись на работу, где шёпоток за спиной и тупой начальник,

что-то печатать, мечтая дожить до шести вечера,

вернуться домой, поставить на плиту чайник,

рухнуть в постель и в одиночестве раны залечивать,

чтобы утром опять, небрежно подкрасив губы,

спрятав под длинной юбкой целлюлитные колени,

начать всё с начала и не дать себе возможности задуматься,

что кажешься старухой в глазах раскованных двадцатилетних,

не умеющих понять и простить

хроническую несовместимость

с настоящим временем.

7 апреля 2008

Санкт-Петербург. Дождь

Вокруг никого, только этот город, промокший

под холодным дождём, и я – случайный прохожий,

бесцельно бреду по Невскому,

слушая тихие всплески

дождя в лужах.

Мой город, ты снова слегка простужен,

но дождь не станет преградой

у меня на пути. Нет, не надо,

не предлагай мне полупустой троллейбус,

я всё равно пойду пешком и немного согреюсь,

отогрею душу, застывшую в разлуке с тобой:

ты – мой,

весь, без остатка – эти площади,

улицы, парки, дворцы и каналы,

в которых ветер полощет

изорванное покрывало

опавшей листвы;

мне под ноги ложатся мосты,

выгибая горбатые спины,

а я всё иду, упиваясь тоской и дождём

(так пьют драгоценные вина),

смакуя каждый миг, чем-то похожий на сон,

и сердце моё, этого города вечный невольник,

беззвучно заплачет в унисон,

с Ангелом, что к здешнему небу навек пригвождён,

как бабочка, длинной иглой Петропавловской колокольни.

08.01.2005

* * *

Слово… Кромешная тьма. Сияющий свет.

Удар в спину. Бальзам на рану.

Приговор без обжалованья. Сокровенный обет.

Несмываемое пятно. Золота драгоценные граммы.

Слово… Спасительная соломинка. Камень, что тянет ко дну.

Мост через пропасть. Гранитная глыба. Облако воздушное…

Слово… Я любое пойму и приму,

кроме, пожалуй, лживого и равнодушного.

04.12.2004

Утреннее

Алые пятна на белом –

клопы порезвились в постели.

Страх, обведённый мелом,

упрямо сочится в щели

разума. Утро – серое.

Медленно взгляд стекленеет.

В воздухе – запах серы.

Мысли, как овцы, блеют.

Измяты мокрые простыни.

Бессонны и злы обиды –

потерь колючая россыпь,

почившее в бозе либидо.

Истрёпаны сны до основы.

Надежда – комочек глины.

Взгляд упирается снова

в шнурок от пыльной гардины.

12 июля 2008

Ушедшим до меня

Чем я кажусь вам из вашей немой глубины?

Размытым пятном? Едва различимой точкой?

Ограниченность трёхмерного мира, как в детстве боязнь темноты,

проходит со временем, я это знаю точно.

Мы тренируемся каждый день, словно спортсмены перед стартом:

с каждым днём нам живётся всё лучше – темней и страшней.

И когда мы сдадимся, смерть с улыбкой богини Астарты

выведет нас, точно пленных солдат, из глубоких траншей

нашей глухой обороны… Всё в мире проходит,

и даже тоска – смертный грех – непременно пройдёт.

Тикают медленно неумолимые Божии ходики.

Новый рассвет благодатью на других снизойдёт.

9 апреля 2008

* * *

Шумит неугомонный летний дождь,

В еловых ветках путается ветер.

И я опять одна на целом свете.

Права лишь боль. Всё остальное – ложь.

30 июня 2008