Елена
Севрюгина

на материале книги Алёны Овсянниковой «Диалоги о…» – К.: «Друкарский двор Олега Фёдорова», 2019. – 112 с.

 

 

Определяя ближайший культурно-философский источник, из которого «вырастает» постмодернистское сознание, любой исследователь в первую очередь упомянет экзистенциализм. Напомним, что это учение сформировалось в Европе в середине XX века, а основные положения были сформулированы его основоположниками: датским философом Сереном Кьеркегором, норвежским поэтом Иоганном Себастьяном Вельхавеном и французским писателем Жан-Полем Сартром.

Как и постмодернизм, экзистенциализм затрагивает вопросы бытия, стремится выразить невыразимое, но при этом отличается большей логической стройностью и последовательностью своих идей.

В частности, центральным понятием данного учения является экзистенция, постигаемая через модусы человеческого существования – такие, как забота, страх, решимость, совесть и т.д. Чаще всего, это какие-либо негативные эмоции, в особенности – страх. Человек постигает экзистенцию как корень своего существа в экстремальных, пограничных ситуациях, к которым можно отнести стихийное бедствие, болезнь, смерть, страдание, борьбу и т.д.

В процессе такого постижения нередко открываются новые истины, происходит самоидентификация личности, определение её роли в жизни и мироздании.

В сущности, вся мировая литература экзистенциальна, но то, что мы наблюдаем в последние десятилетия, доказывает незыблемость данного учения именно в структуре современного постмодернистского сознания, которому присущи такие черты, как неопределённость, эклектизм, стремление заново выстроить нравственные ориентиры в десакрализованном пространстве.

Книга Алёны Овсянниковой «Диалоги о…» является наглядным образцом постмодернистского романа, пронизанного экзистенциальными настроениями. Следуя тезису Л. Фидлера «пересекайте границы, засыпайте рвы» [тезис взят из монографии: Курицын Вячеслав. Русский литературный постмодернизм – burn before reading, 2012 – 672 стр.], Овсянникова в своей работе создаёт многоуровневое поле смысла; пользуясь «двойным кодированием», формирует два сюжета – для простого и для элитарного читателя.

Простой читатель, взяв в руки «Диалоги о…», увидит увлечённый разговор двух лирических героинь о современной поэзии и поэтах. В отдельных «откровенных» главах книги кто-то даже заподозрит авторский эпатаж, стремление подогреть внимание читателя нетрадиционными размышлениями о взаимоотношениях полов.

Элитарному, вдумчивому читателю откроется иная сторона этой книги – именно о ней и стоит поговорить в рамках данной статьи. Концептуально значимое, скрытое за внешне неприхотливым сюжетом содержание романа позволяет нам за каждым новым диалогом увидеть некий ментальный образ – экзистенцию. Скорее, это даже сплетение экзистенций: авторской, читательской, а также той исходной экзистенции, которая продемонстрирована в каждом выбранном для анализа стихотворении.

При этом по ходу чтения сам собой приходит вывод, что магистральным модусом человеческого существования является страх. Каждое произведение – позиционирование страха в той или иной форме и параллельное стремление что-то этому страху противопоставить, вывести себя из духовного коллапса.

Из этого противоборства разнонаправленных устремлений и рождается формула постмодернизма с экзистенциальным уклоном: «лики страха» растворяются в игровом пространстве поэтической материи.

Так, стихотворение Александра Кабанова «говорят, что смерть боится щекотки» можно воспринять, как смелый вызов неизбежности, стремление упрятать подлинную авторскую интенцию в нарочитый юмор, вульгарную шутку или немыслимую браваду:

  

Как отмечает сам автор, «в акте совокупления героя со смертью чётко считывается код садомазохизма» [Алёна Овсянникова. Диалоги о…, с. 12]. Стремясь овладеть смертью, лирический герой Кабанова её приумножает и делает ещё более неуязвимой. Так реализуется одна из идей экзистенциализма о тщетности человеческих усилий в неравной борьбе с непостижимым и неизбежным концом земного существования.

Понятно, что эта мысль, включаясь в мировоззренческое поле магистральных вопросов человечества, всецело поглощает и автора книги, и её читателей.

Упоминаемое далее стихотворение поэта Дмитрия Коломенского вообще воспринимается как зримая и на всех уровнях сенсорного восприятии ощутимая иллюстрация к символической пьесе Мориса Метерлинка «Слепые»:

 

 

Слепота лирического героя Коломенского – отнюдь не физическое увечье, а духовная беспомощность перед лицом судьбы, непостижимой и страшной. Оттого на ощупь, при полном отсутствии какой-либо физической опоры или зримых ориентиров, слепой устремлён в чуждый для него мир, не имеющий чётких границ. Всё, что есть у героя – это его тревожные предчувствия и внутренние монстры – страхи, которые он лелеет и подпитывает своей энергией всю жизнь. А страх, как ему и положено, рождается неизвестностью.

В итоге стихотворение воспринимается как жуткий акт медитации – глубокого погружения в свои фобии без какой-либо перспективы выйти из этого состояния. В связи с этим название второй части книги «Диалоги о…» («Посмотри в глаза чудовищ») – это более чем удачный отсыл к знаменитой строке из стихотворения Валерия Брюсова о волшебной скрипке.

Следующий лик экзистенции, представленный в книге Овсянниковой, – это стихотворное откровение Рахмана Кусимова. Внешне автор в границах отведённого ему художественного пространства кажется более спокойным и умиротворённым, чем его «предшественники» Коломенский и Кабанов:

 

 

Однако и здесь спокойствие и умиротворённость героя мнимые. Чего же он боится? Он боится своего прошлого, которое нередко докучает, тревожит, лишает покоя и сна. В целом ощущению времени, которое, как известно, не стоит на месте, автор предпочитает ощущение покоя и тихого созерцания – это некая точка небытия или инобытия, некая призрачная возможность обмануть неумолимость временного потока, исход которого всем известен.

Стало быть, это снова не что иное, как завуалированный страх смерти. В своей книге Овсянникова приводит ещё одно стихотворение данного автора, из которого становится ясно, что он не столько боится исчезнуть физически, сколько опасается быть навеки стёртым из культурной памяти своей эпохи – пройти по ней, не оставив ощутимого следа:

 

Ещё один герой «Диалогов», Иван Жданов, описывает весьма интеллектуальный и довольно мучительный страх собственной греховности. Греховность для него – некое тотальное заблуждение, одевающее на человека сеть самоограничений, патологическая боязнь Богом данной природы, в которой априори нет ничего запретного. Поэтому путь «вверх» – это путь избавления от страха своего несовершенства перед лицом вселенной, осознание себя его неотъемлемой частью:

 

 

А вот у Людмилы Дербиной, которая прославилась не только как поэт, но и как убийца собственного мужа – знаменитого поэта Николая Рубцова – страх совсем иного рода:

 

 

Перед читателем – монолог женщины-кентавра, держащей на своей спине свинцовую тяжесть быта и собственной несостоятельности в этом быту. Это уже не страх смерти, а напротив боязнь продлить мучение жизнью, в которой нет просвета. Знаково, что в конце этой главы своей книги автор, вспоминая в связи с образом кентавра мифы древней Эллады, отмечает, что ценность человеческой жизни в них ничтожна. Содержание стихотворения в полной мере подтверждает данный тезис.

 

 

Вообще стихи, выбранные Овсянниковой для обсуждения, имеют ярко выраженную гендерную принадлежность. Например, в стихотворении Полины Беспрозванной явственно ощутим страх обезличить и опустошить мир отсутствием в нём любви – в целом, страх потерять любовь. Единственная возможность сохранить это чувство – нечто противоположное энтропии, сокровенная память двоих о том великом чуде, которое им суждено было пережить как мистический акт совместного существования:

 

 

Один из самых благородных и «возвышающих человека» страхов показан в стихотворении Антона Прозорова: здесь темы любви и смерти пересекаются. Умирающий человек в последние секунды своей жизни не думает о смерти – он думает о той, причиной страданий которой станет его смерть – о своей возлюбленной, жене:

 

 

Здесь последнее обращение умирающего к врачу становится пиком катарсиса – молитвой, в которой между Богом и объектом любви уже нет никаких различий. Иначе откуда этот вопль ужаса и это сакральное обращение «господи, Таня, господи…».

 

В этой череде экзистенциальных страхов стихотворение Владимира Гандельсмана «Цапля» становится для автора, по его собственным словам, «синергией одиночества и торжественной печали». Один из тех немногих случаев, когда авторская интенция в высшей мере продуктивна, а негативная на первый взгляд эмоция преобразуется в творческую энергию, избавляющую от мнимого страха одиночества:

 

 

Кажется, что образ цапли – это некая модификация вселенской гармонии, сакральная точка отсчёта или мистическая ось вселенной, сохраняющая естественное равновесие добра и зла в мире, готовом вот-вот разрушиться. Пожалуй, единственная боязнь автора – это боязнь подобного разрушения, и он всеми силами пытается ему противостоять.

Подобной эпической масштабностью отличается «экзистенция» Виктора Кривулина. Его стихотворение воспринимается как поэтическое переложение статьи представителя немецкой классической философии Шеллинга «Об отношении реального и идеального в природе». Это уже качественно иной этап бытования экзистенции, когда страх перед неизбежностью преодолён и сознанию открывается высшая истина, существующая вне пространства и времени:

 

 

Постижение себя и мира как единого во многом и множественного в одном, открытие вечности и бессмертия внутри собственной души – вот путь подлинного прозрения, лекарство от страха смерти. Это уже не экзистенция, а полученный ею результат как следствие напряжённой работы духа и ума.

И этот опыт, не имеющий себе равных, читатель проживает вместе с автором книги «Диалоги о…», достигая высшей точки блаженства в стихах двух авторов, завершающих цикл «экзистенций». Речь идёт об Олеге Чухонцеве и Элине Леоновой.

Стихотворение Олега Чухонцева – это гармоничное слияние экзистенции и трансценденции, когда человеческое сознание, отрешившись от всего временного, наносного, стало частью окружающего мира, его естественным продолжением. Эта идея гениально воплощается и в непередаваемой пластике художественных образов, яркости метафор:

 

 

Творчество молодой поэтессы Элины Леоновой сам автор не без основания относит уж к пост-постмодерну – направлению возрожденческому, стремящемуся из хаоса и беспорядочности видимых форм воссоздать мир в его целостности и сакральности, в его дихотомичности ангельского/человеческого, бытового/запредельного, реального/призрачного:

 

 

Итак, если смотреть на «Диалоги о…» Алёны Овсянниковой взглядом искушённого, элитарного читателя, то можно увидеть, как в них «открываются» не только лики экзистенций, но и сам путь поэтапного познания мира, поиска смысла бытия: от пограничной ситуации, мучительного переживания страха до открытия подлинного смысла существования через ощущение своей сопричастности всему мирозданию.

Добавим ещё, что особая композиция книги, использованный автором принцип закольцованности повествования на уровне внешнего и внутреннего сюжета рождает ощущение непрерывности и повторяемости самого процесса познания, который становится конституирующим признаком не только творческого бытования поэта, но и человеческой жизни в целом.

 

© Елена Севрюгина, 2019.

© 45-я параллель, 2020.