Тот, кто нужен

Четвёртое измерение № 25 (481) от 1 сентября 2019 года

Моё лето

Моё лето продлится семь дней, да и то – в сентябре,

Не ропщу на судьбу, потому что и этому рада.

Всё приходит в свой срок – даже встреча должна созреть,

Как янтарная сладкая гроздь на лозе виноградной.

Кафа* древняя, славная временно нас приютит

И радушно откроет музеев бесчисленных двери.

Есть особенный стиль в этом городе и колорит,

И по-южному темп его жизни спокоен, размерен.

Тут сошлись в триединсте: и море, и горы, и степь,

Тут старик Эчки-Даг* выгибает хребет свой на солнце,

Тут встречает гостей «Сохрани...» на поклонном кресте,

И сверкают над городом звёзды подобно червонцам.

_____________

Кафа* – древнее название города Феодосии.

Эчки-Даг* – горный хребет в Крыму, возле Феодосии.

Ночной Питер

Город в пайетках огней

Готовился к ночи,

Он карнавалом теней

Был озабочен.

Роспись на серых домах –

Смело и дерзко,

В тёмно-медовых тонах

Свежие фрески.

Падают звёзды в Неву

Сахаром в кофе,

Век заполняет канву –

В этом он профи.

Держат ладони мостов

Своды Вселенной.

Ангел на шпиле с крестом

Смотрит блаженно.

Таких, как она…

Таких, как она, забывают не скоро...

Такие, увы, отрываются с кожей.

Такие не любят скандалов и споров,

И гордо уходят, коль встретишь моложе...

Такие не мстят, не трезвонят, не пишут,

такие не травятся, вены не режут,

такие – честней и на голову выше,

с такими – спокойно, и сон безмятежен.

Зачем же она собрала чемоданы?!

Вы оба не дети, давно уж за сорок...

Ты вызвал такси, вы прощаетесь, да, но…

Таких, как она, забывают не скоро...

На Кампо дей Фьори…

«Вероятно, вы с большим страхом

выносите мне приговор,

чем я его выслушиваю», –

заявил судьям Джордано Бруно

и несколько раз повторил:

«Сжечь – не значит опровергнуть!»

Здесь раньше цвели маргаритки –

Теперь же свершается суд.

На пытку,

На пытку

Расстригу на площадь ведут.

Смотрели на грешника косо –

Его предсказуем финал...

Доносы…

А кто их тогда не писал?

Отступникам пламя – в награду

За стойкость и верность себе.

Пощады!

Но Рим обречённо гудел.

Сегодня на месте кострища –

Торговых палаток ряды.

Пресыщен,

Пресыщен

Народ, что не знает нужды.

История нынче распята

И память людей коротка.

Затёрта,

Забыта,

Замята

О дне том далёком строка.

Кострами,

Кострами

Запомнилась Площадь Цветов*

И памятник Бруно над нами,

Как призрак из Средних веков.

_______________

Площадь Цветов*, или, как она официально называется,

Кампо дей Фьори, одна из самых красивых

и оживленных площадей Рима,

там, в 1600 году был сожжён

учёный и философ Джордано Бруно.

Теперь на этой площади стоит

памятник Джордано, а вокруг него

расположился самый старый в Риме,

популярный среди горожан и туристов рынок.

Ссыльный колокол

Слух прошёл вчера невероятный:

Побледнеет поутру Чигирь*

И отправят колокол набатный*

За смутьянство в белую Сибирь.

Сбросили со Спасской колокольни,

Изуверски вырвали язык,

Чтобы подстрекатель и крамольник

К немоте пугающей привык.

Казнь ждала притихшая держава,

Наводнили площадь стар и мал.

Плеть двенадцать раз над ним жужжала,

Колокол униженно стонал.

Был за службу верную наказан.

Как же допустили произвол?

Ведь за триста лет ещё ни разу

В грозную минуту не подвёл!

Время пишет скрупулёзно даты,

Но тревожит горестный курсив:

Онемить ни в чём не виноватых

И сейчас несложно на Руси.

______________

* Чигирь-звезда – так раньше называли Венеру.

* Колокол был объявлен виновником Смуты,

которая началась с набата, возвестившего

об убийстве царевича Дмитрия в г. Угличе.

Колокол прилюдно наказали двенадцатью ударами плети,

вырвали «язык», оторвали «ухо»

и сослали в Сибирь. И только через 300 лет

его амнистировали и вернули на родину.

Тот, кто нужен…

Он никому не нужен, ты понимаешь?

Папа, ну что ты заладил – внук да внук…

Я всё решаю сама, уже большая!

Выхода нет, понимаешь, замкнутый круг!

Папа, тебе воды? Валерьянки? Капель?

Слабые, вы, мужики… А как же мне?!

Я на часок в больницу – и дело в шляпе…

Что же ты, папа, миленький, всё бледней?!

Жизнь впереди, папуль, ещё нарожаю!

Выйду вот замуж, дачу куплю, авто…

Дура, ты прав, конечно… Не возражаю,

Слушай, дай денег, выскажешь всё потом.

Ждёт на скамейке в дворике папа дочку…

Горе согнуло вдвое, в глазах испуг.

Что я мог дать? Скромный отец-одиночка,

Школьный учитель, любимец детей, физрук…

Мысли хлестали больно, поедом ели.

Что я сижу тут? Надо бежать туда!

Может смогу, может, ещё не успели...

Вырастим с дочкой… Нет, я убить не дам!

Резко поднялся, ринулся прямо в двери –

Лифт не рабочий... Первый этаж, второй...

Боже, спаси! Я знаю, ты можешь, верю!

Ты ведь отец, пойми же меня, устрой…

Хлопнула дверь, спускаются. Кто-то плачет…

Быстро – через ступеньку и через две…

– Папочка, милый, прости! Не могла иначе…

Крепко обнял, погладил по голове.

Видела я в мониторе – размером в сливу…

– В каком мониторе?

– Делали ультразвук…

Папа, клянусь, он будет у нас счастливым!

Врач говорит, что мальчик там, слышишь, внук!

Шли, улыбаясь мыслям своим и солнцу,

Дома вдвоём готовили вкусный ужин.

Ткала судьба будущее веретёнцем,

Яркою нитью вплетая того, кто нужен...

Обожженная бабочка

Сижу одна, и только синий Вечер

В бокалы подливает и молчит.

Он думает, что время всё излечит,

Он мудрый – не журит и не перечит.

Смакую медленно.

Вино горчит.

Покрылось небо – светлячками, что ли?

Ползёт улиткой сонная луна.

Как трудно подобрать к Тебе пароли...

Пока играем две забавных роли:

Удава – он, а я, всё верно – кролик.

Легко предугадать, каков финал.

Повеяло прохладой на террасе.

Мне плечи согревает старый плед.

Смотрю, как мотыльки в безумном плясе

В саду над фонарём кружат. Опасен

Для крыльев нежных лампы яркий свет.

Зачем тогда лететь?

Ответа нет.

Ночь отступила.

Зорька светит алым,

И птичий гомон утро возвестил.

Вдруг бабочка мне на ладонь упала

Вся трепеща беспомощно, без крыл.

Она меня в тот миг напоминала...

Монолог

Ничего не вернуть из тех дней, что ушли безвозвратно,

Как нельзя воссоздать нам сгоревшее в пламени фото.

Научившись прощать, отпускай и крести троекратно

Уходящего в даль – твой урок с ним уже отработан.

Не родившейся дочки в косички банты не завяжешь,

Не построенный дом не разрушит ни время, ни бомба.

В чём ты прав, виноват – ты уже никому не докажешь,

Это «недо-» и «не-» навсегда в твоих венах, как тромбы.

Есть мгновенья в судьбе, когда лезвие тянется к венам,

Когда все виноваты, что так не сложилась судьба.

С каждым разом трудней и больней подниматься с колена,

Это жизнь, не кино, ну, а в ней – постоянно борьба.

Появившись на свет, ты в борьбе за свой вдох и за выдох,

Подрастая – за первый свой шаг, за девчонку, за честь.

Жизнь – бездушна, как маклер, не знает ни льгот и ни скидок,

И представит тебя перед Богом таким, как ты есть.

Но не думай, что ты неудачник, страдалец и лузер,

И в раскладе твоём не козырная карта легла.

За тонувшей собакой по льду подползал и не струсил,

И она много лет тебе преданным другом была.

Ну, что скажешь, сынок? Закури, может быть, полегчает.

Не стесняйся, поплачь, сердце, знаешь, живое, не лёд.

Завари-ка дружок, да покрепче, две кружечки чая,

И запомни – туда ничего и никто не берёт…

Мой Крым

Красный закат опустился в расселину гор,

Ветер стихал, только ласково гладил мне плечи.

Из голубого стал синим небесный собор,

Нежно лавандою звал в фиолетовый вечер.

Буксус, зеленый самшит, долгожитель в саду,

Вёл безошибочно в гости к герою сказаний –

Гордо вознёсся над парком стареющий дуб,

А у подножия – жёлтая стайка герани.

Лентою вьётся тропинка к большому пруду –

Ирис оранжевый смотрит в своё отраженье.

Знаю, тебя непременно сюда приведу,

Чтобы вдвоём мы смогли ощутить наслажденье.

Пью можжевеловый запах полынно-густой,

Каплей янтарно-медовой сверкает живица.

Боже, храни тебя, Крым, под звездой золотой!

Мне повезло на земле этой славной родиться.