На рандеву
Я помню: «Вот оно! Пришло ко мне!»
За столиком в кафе, дешёвеньком, не скрою,
читая из «Эмалей и камей»
стихи французские, изысканного кроя,
под шум апрельских проливных дождей
я дождалась: как тень на старой киноплёнке,
шагает некто – ближе и быстрей,
в костюме белом, в ореоле тонком...
Вот так неставшее нагрянуло ко мне.
Столичный вечер. Смутное начало.
И сердце билось, билось все сильней
и книга, как сообщница, молчала.
* * *
И в этом миге – не вижу дна.
Вхожу в него, как всегда, одна.
Там снова клевер... ах, как цветёт!
А вот водоём в глубине – иной.
И сущность памяти (без пустот)
страшна, а волосы пахнут хной.
Приближение
Пообедаем вместе, зайдём в «Жан-Жак».
По Тверскому, к старой карге-скамье –
как по канату, за шагом шаг,
идёшь, а ты... наклонись ко мне!
Берет надену потом, смешков
плесну в наш необъяснимый маршрут –
среди престижных церквей, домов,
которые рядом идут, идут...
В «Якитории»
Подарил мне букет человек,
А я маюсь, кхе-кхе, от другого:
Не поможет ни чтение «Vogue»,
Ни умчаться отсюда в Квебек.
– Да... билеты куда ни купи, –
Рассудила над суши подруга, –
Что на севере, что на юге
Бесконечным останется Пи.
– Он Художник, в исканиях смел,
и Ему не по вкусу лубочность!
Вот откуда и грех, и неточность…
…Кто, откуда над ухом пропел?
2004-й
«Кто виноват?»
Включается музон
на весь бульвар,
сигналят сзади...
Ты на Страстном, как все,
вдохнув озон,
вдруг ощущаешь в глотке
пару ссадин.
Не осуждай
и ничего не прочь
предрасположенным
искать себя в России:
здесь каждый Каин –
твой двойник точь-в-точь,
и гений в бронзе,
и бомжи босые.
Нежность
На диване, в обнимку с котом:
Он прижмётся ко мне – я к нему.
Я люблю его, вот дело в чем,
Ну почти как Герасим – Муму!
Пел мне ангел. Не верите? Пел.
Пела мама и Монька-муркот.
Мне одно единение тел
греет душу. И наоборот.
Бабушке Зине
Ароматная мгла пролилась
и медово, по капле, текла
из горла, как я помню, на...
да на что-нибудь из стекла.
А на грядке горела роса,
и в растрёпанных прядках волос –
серебро – без него скажи,
как на свете тебе жилось?
Под новогодней ёлкой
икра гирлянды мишура все как всегда бокалы звон...
а где-то мчится сквозь ветра
какой-то он...
сбылось!
блаженство тьмы
а в ней горит – о кто бы знал! –
звезда…
под ней оделись мы
и грянул бал...
В купе
Откупорив лучший голицынский брют,
На двоих раскурочив манго,
Выпьем из чашек за каждый маршрут
И радости всякого ранга.
Дорога, ты знаешь, не будет проста:
За нас – окрылённостей стая!
Целуй этот миг миллионов до ста,
А я помолчу, засыпая –
Над жизнью, над смертью, над выбором тем
Для повести и для романа.
Что было, что есть... и конечно, над тем,
О чем беспокоиться рано.
Из детства
Опасней покоя, уюта
и выше зачатий стократно
бывают под вечер минуты
в малиновых поймах заката.
Мой долг – побрести нелюдимой,
ненужной, но дивной тропою,
где дышишь туманом и дымом,
а фавны как братья с тобою...
А вдруг догуляюсь до смерти?
Укрылась от ливня в сарае
и спрятала искру в конвертик
и дальше – по краю, по краю...
Миллениум
Когда, не зная времени, курю
с ментолом «Kiss», как забывать, законно –
смотреть, и я в одних трусах смотрю
в морозный мрак, а на стене – икона…
И планомерно, руслом декабря,
не поднимая белоснежной пыли,
уходит мир, где мы почти любили,
где помним всё – за всё благодаря.
© Елена Янушевская, 2021.
© 45-я параллель, 2021.