* * *
Этот лифт везет тебя вверх или вниз,
с остановками на любом из бесчисленных этажей
от пентхауза до гаражей, нажимай уже.
Выбирай жизнь.
* * *
Каждое лето она уезжает на юг.
Берёт много книг, кого-нибудь из подруг,
следит, чтобы ровно ложился загар.
Носит очки, чтоб никто её не узнал.
Ест много фруктов и овощей –
и не делает ничего вообще.
Знает соседских кошек по именам.
Шелковица соком мажет её по губам,
море обнимает за плечи.
С каждым днём ей становится немного легче.
Весна
Ну вот, и дождались!
Легкие кофточки пришли на смену.
И небо балует нас,
ошалевших от нетерпенья.
Выдав коронный джаз,
весна покоряет сцену.
До одуренья
вдыхаю её цветы, зелень.
Она не играет на бис.
Она просто играет.
Всё оттает, и выйдут люди на свет.
Солнца, как учёные утверждают,
хватит еще на 5 миллиардов лет.
* * *
Октябрь уходит проливным дождём
И грустью золота, упавшего с деревьев.
Ещё тепло, но ветер, хлопнув дверью,
Уже грозится стать моим врагом.
Заклеить окна, накупить шарфов,
Перевести часы назад со вздохом
И, завернувшись в ожиданья кокон,
Набраться сил для длинных вечеров.
Посвящение Манхэттену
Я люблю этот остров, его сумасшедший ритм,
Даже визги сирен и раскалённый бетон.
Равнодушным и пёстрым – люблю его даже таким,
На взаимность надеясь, с ним вместе дышу в унисон.
Я люблю этот город, его беспокойный нрав,
Запах кофе весь день, и свет из окон всю ночь.
Он упрям и счастлив, даже когда неправ,
Если ты на его крючке, тебе уже не помочь.
Ты, похоже, связан невидимой нитью с ним.
Как воздушный змей, улетающий в облака,
Возвращаешься снова, ветром в спину гоним.
На его авеню и в скверах поступь твоя легка.
Как туристка, напялив майку I Love New York,
Я пройду по Пятой с камерой наперевес…
Незаметно людской меня растворит поток,
Но вернусь непременно, чтобы коснутся его небес.
* * *
Когда становится невмоготу, и ссоры выступают потом на лбу,
она включает в наушниках джаз, закрывает глаза,
не различая, где газ, а где тормоза, что было напрасно придумано, и что наяву.
Бежит за ветром, вдыхая запах полей, на востоке уже светлей.
Её поступь становится легче, на счёт три
она отрывается от земли.
Он находит её туфель, соскользнувший в траву.
* * *
Льются слёзы на подушку,
Голубая бирюза,
Не грусти, моя подружка,
Это просто полоса.
Выйдет солнце за грозою,
Шмель отправится в полёт.
Тот, о ком рыдать не стоит
Ничего ведь не поймёт.
Ну, давай, по шоколадке
Чтобы слаще горевать,
Вырвем листик из тетрадки,
Станем сердце врачевать.
И на девственной странице
Нарисуем небосвод.
Знай, что всё ещё случится,
Всё ещё произойдёт.
* * *
Замечательный сон мне приснился туманною ночью:
Будто вился вокруг белый дым тополиного пуха,
Босиком я шагала по лугу, где травы так сочны,
И летели вдали облака, обгоняя друг друга.
Как банально, подумала я, и, конечно, проснулась.
Белый дым оказался лишь светом в квартире напротив.
Облака – просто тени от фар. Что касается луга,
Вероятно, мечта о каникулах рядышком бродит.
Ну и что из того, в чем тут смысл – расскажи-ка на милость.
Да, наверно, ни в чём, ерунда, если честно признаться.
Но потом до утра мне уже ничего не приснилось,
И всё думаю я: для чего было мне просыпаться?
Римское
Несутся стаями motorini
в прекрасном Риме
в безумном ритме.
Шагаем рядом. Огромны кедры
и небо сине
на Палатине.
Усеян дырами древний портик,
обнять колонну
у Пантеона.
Пройти по следу Буаноротти,
в плену восторга
шепча: ars longa.
Какое счастье стереть подошвы
о мостовую
почти танцуя.
На перекрестках ловить губами
журчащих всуе
фонтанов струи.
И на ступенях под облаками
с толпой смешаться
и затеряться.
Вино в графине и артишоки
alla Judea
вдвоём вкуснее.
За столик сесть на уютной пьяцце
и целоваться,
не расставаться.
Под звёздным небом
поёт гитара:
O mia cara.
Мои монетки на дне фонтана
в последний вечер –
аrrivederci.
* * *
Мы врастаем друг в друга без оглядки, без задних мыслей.
Привыкаем, привязываемся, приручаем.
Этот сценарий, наверное, не случаен.
Мы становимся сетью из сотни жизней.
Каждый шаг отражается эхом в соседнем сердце –
Только бы не прочесть непрерывных линий.
И стучит молотком в висках – никуда не деться,
С каждой родной душой мы становимся уязвимей.
* * *
А ведь была когда-то тонка, хрупка,
Воздушна, звонка,
Развевалась по ветру юбка,
Взметалась чёлка.
Куда подевалась эта девчонка?
Сожжена лягушачья шкурка.
В пепельнице окурки,
Радио слишком громко.
Из зеркала глядит на неё взрослая и чужая.
Раны ещё болят, но, наверное, заживают.
* * *
В небесной прокуратуре всё тщательно учтено.
И когда иссякнут свидетели, и перевесит чаша,
Аннушка разливает масло на трамвайное полотно.
Только не страшной смертью, Господи, прошу, не страшной.
© Элина Рохкинд, 2012–2014.
© 45-я параллель, 2014.