Элла
Крылова-Гремяка

Emerita Augusta

Могучая империя... Семья

бездетна. Но жену заботит внешность,

ведь женщины стараются себе

понравиться, а вовсе не мужчинам.

Хотя и этим – тоже,

и служанка,

вооружась горячими щипцами,

укладывала локоны красиво,

потратив два часа. Хозяйка тушью

ресницы подвела и умастилась

благоуханной миррой. Что же дальше?

Она пойдёт в театр? Нет, на бой

отважных гладиаторов, тем паче,

что нынче бьётся фаворит её.

Конечно же, она –

вне подозрений,

и строгий муж не знает ничего

об этой связи. Может написать

она подруге только: «Как хорош он!

С ним враз семь раз я возношусь до звёзд!»

Муж там же, только на другой трибуне,

и – надо же! – болеет за другого.

А фаворит жены заколот насмерть.

Муж ночью не поймёт: откуда слёзы?

Но перед этим, то есть, перед ночью

прикажет он рабыням приготовить

купальню между кипарисов, миртов,

в укромном атриуме, где с друзьями

обсудит он проблемы городские,

гетер расценки, пачку анекдотов

он выслушает да и сам расскажет.

И от жены внезапно он узнает –

о, счастье! – что беременна она.

Tristia

Остались одни поминки.

Блокнот мой – мартиролог.

Друзьями полны суглинки,

а в рай не видать дорог.

Но всё же верю упорно:

все встретимся мы в раю.

Нас выдернут из-под дёрна.

За это бокал свой пью.

Veritas

О груз невыносимый – много знать.

Был прав царь иудейский, да что толку?

Сейчас бы просто плюхнуться в кровать

и не искать бы истины иголку

в обширном стоге многомудрых книг.

Но перед взором – череда событий:

цикутою отравленный старик;

сожжённые вершители открытий;

бандитов-крестоносцев злая рать,

и войны – всё за истину, конечно;

и Холокост, и Соловки; и мать –

природа в рабство продана успешно;

и вертикаль креста, где человек

всех остальных спасти пытался тщетно;

и, наконец, наш пошловатый век,

где всё и низкопробно, и ущербно.

Уехать на Сейшелы. Всё забыть.

Глядеть на, в общем, райские куртины.

Нет, будут всё равно в сознанье плыть

истории кровавые картины.

Я лучше у котёнка поучусь

блаженной беззаботности и неге.

Что истина? – своей же крови вкус

в поющем горле – альфе и омеге.

2 марта 2012

«Румяный критик мой…»

Мужлан, и бездарь, и безбожник,

почто колеблешь мой треножник?

Тебе не нравятся стихи

мои? любые? – Но стихами

мы небу говорим «лехаим!»,

и нам прощаются грехи.

Тебе уж точно не простятся.

С тобою небеса простятся,

без сожаления земле

тебя предав, ведь ты – предатель

Творца. Меж тем, любой писатель

достоин должности в Кремле.

Да что там! Кресла президента!

Даёшь на царство резидента

межгалактических миров!

Пора Четвёртому быть Риму:

пусть вся держава пишет в рифму.

Наш герб – бумага и перо.

Мы на бумаге рай построим,

и плебс ходить там будет строем

и наши строчки повторять.

А ты корми нас и башляй нам –

глядишь, дадим пройтиться раем

тебе, мужлан, бездарность, тать!

Хорош треножник мой шатать!

3 января 2012

* * *

А где-то есть мыс Фиолент.

Я не была там много лет.

Но я на самом деле – там,

плыву по ласковым волнам.

И на скале высокий крест

великолепье этих мест

и их величие хранит.

И в раковину бог трубит!

* * *

А может быть, вся жизнь была ошибкой?

А может быть, стихи мои грешны?

Но может быть, посмотрит Бог с улыбкой

из недр великодушной тишины

и скажет: «Было очень интересно

за озорством и дерзостью твоей

нам наблюдать. Молитвословье пресно.

С солёной шуткой вечность веселей!»

26 января 2011

А может быть…

А может быть – как знать! – лет через сто

в библиотеке, хлам разрыв бумажный,

найдёт мои стихи инкогнито,

и восхитит его мой дар отважный.

Мой томик он взволнованно прочтёт,

где я любила, мыслила, страдала,

и так – до глубины – меня поймёт,

как я сама себя не понимала.

1 сентября 2017

Автопортрет

Нет, я не Бродский – я другой...

Я – стихолюб, эстет и хиппи.

Я – зверофил, аскет, пьянчужка.

Девчонкам – друг, парням – подружка.

Шалаш мой, скит мой, иглу, типи

открыт для всех, кто с добрым сердцем

войти захочет днём ли, ночью,

чтоб разглядеть меня воочью,

не в мониторе. Солью с перцем

посыпана моя макушка.

Глаза медовы (мёд – с горчинкой).

Улыбка с доброй чертовщинкой.

А в сердце – пагода, церквушка,

а то и просто день осенний,

холодный, яркий, скучный, праздный,

но сплин мой, словно грипп, заразный

чреват безудержным весельем.

Душа – ликуя, озоруя, –

болит, как рана ножевая.

Меня ругайте: ведь жива я!

Меня любите: ведь умру я...

Автопортрет

Сознание моё уже не ропщет.

Оно летит, что твой бомбардировщик,

который мирно города бомбит,

во имя бытия сшибая быт.

Уже давным-давно я не бунтую.

Я воду пью, естественно, святую

из крана. Гнилью отдаёт вода,

и диарея, видно, навсегда.

Я так смиренна, как в саду крапива:

попробуй, тронь. Но деньги есть на пиво,

и это примиряет кое-как

меня и мир – бордель, барак, бардак...

26 мая 2012

Агапэ

Маме, брату, Сашеньке

Бог знает, как я вас любила.

Но зло земное вас убило.

Вы в рай ушли, любовь осталась,

вот только боль к ней подмешалась.

Но в этой неизбывной боли

избыток океанской соли,

как в Мёртвом море, что целебно,

и песнь моя о вас хвалебна.

Вот зажигает свечи полночь

и тихо спрашивает: помнишь?

Я помню всё и не забуду,

как с вами приобщалась чуду

святой любви...

Азорские острова

Острова, затерявшиеся в океане...

Сколько было желающих ими владеть!

Медный колокол слышен далёко в тумане,

яхту с парусом белым могу разглядеть.

Белых домиков солнечная отрада,

тучных пастбищ круглогодичные закрома.

Острова в океанской пустыне – награда

путешественникам, лето или зима.

Может, здесь и была Атлантида, кто знает?

Извергается, пышет земля и ворчит.

Яхта с парусом белым в тумане летает,

и о счастье свободы мне чайка кричит.

Акафист

Всем попутчикам моим – слава.

Большинство из них уже – в небе.

Их скосила та простая отрава,

что в насущном есть всегда хлебе.

Ничему они меня не учили.

Я у каждого чему-то училась.

Научилась я дозировать «чили»,

дождь осенний принимать, словно милость.

И шумят над ними вешние ливни,

и склоняются берёзы в поклоне.

К милым лицам, в чёрной рамке, счастливым

я прикладываюсь, словно к иконе.

Как умели, так и жили. А жили

в целом честно и светло. Кто же судьи?

Вы друзья, на небе, а не в могиле.

Я внизу пока. Вы не обессудьте,

это временно: пригубим все вместе

от божественной пасхальной ендовы,

ведь у каждого в душе по невесте,

а мирские все дела ерундовы...

17 сентября 2011

Акафист

Христе Господи, жертвой своей

ты избавил нас от сансары,

то есть от коловращенья людей

в колесе бытия – лучше нары,

чем рождений-смертей колесо

в круге замкнутом плоти греховной.

Это черти играют в серсо.

Впрочем, чужд догматизм мне церковный.

В Духе, в истине я помолюсь:

пусть последним здесь будет рожденье,

на Земле; хоть я смерти боюсь,

но предчувствует дух восхожденье

к вдохновенным и светлым мирам.

Ты сказал, ты – врата, я войду в них!

Сквозь земной кавардак, татарам,

в непростых, часто каверзных думах,

но войду! Ибо верую я:

ты упас нас от коловращенья

сансарического бытия.

Только милость и только прощенье!

Александра

Мой ласковый и нежный зверь...

Но зверем вас назвать – унизить.

Двух душ родных сильнее сблизить

не смог бы даже рай, поверь.

Какое счастье – мы нашли

друг друга среди стай и сонмов.

Твоим теплом наполнен сон мой

здесь, на окраине Земли.

И до небес – рукой подать,

когда смотрю в твои глазищи,

ведь в них – очаг духовной пищи,

из них исходит благодать!

Александра

Мой котёнок – Божья свечка,

что дарит приветным светом –

в стужу милосердным летом

бьётся честное сердечко.

А в глазах – озёрах горных –

столько нежности хрустальной,

столько мудрости потайной,

сколько, верно, в братьях горних.

Ты живёшь, не выбирая,

на имперских пепелищах,

но в сияющих глазищах

веют маем травы рая.

Бог, должно быть, воплотился

в тельце с шёрсткой золотистой,

чтоб любви источник чистый

в жизнь жестокую пролился.

Так играй, мой нежный светик!

Мышь не тронь и таракана.

Вот браслет из Ватикана:

строгих пап – игрой приветь их!

27 февраля 2011

Александре

У каждого – своя звезда.

У каждого – своя планета.

Мы не уходим в никуда –

уходим в мир живого света.

Твой облик, сотканный из звёзд,

я наблюдаю. Величаво

он светоносен – скромен, прост

одновременно. Детка, слава

тебе! Богиней стала ты.

Шумят, нас освежая, грозы.

И я дарю тебе цветы

и благодарственные слёзы.

Амальфитана

Серёже

Средиземноморские лагуны –

биографии моей лакуны,

       так и не пришлось там побывать.

Но из вдохновенного тумана

в рамочке всплыла Амальфитана,

       я смотрю на холст, и благодать.

Трудно верить, что такая где-то

красота реально есть, одета

       в море света. Пинии, лазурь.

Розовые домики на взгорье,

и зеленовато-сине море.

       Белый парус здесь не ищет бурь.

И плющом увитая беседка,

и голубоглазая соседка-

       католичка ужинать зайдёт.

Прочитаю ей стихи Торквато.

А постель крахмальная примята –

       возлежит на ней мохнатый кот.

Уголок Амальфи в комнатушке

три на шесть, где шумные пирушки

       кончились давно – ушли друзья

в Небеса, в живых осталась малость.

Но немало в комнате осталось:

       холст Арнеггера, и ты, и я.

Амфора

Никак душа не угнездится в теле, –

тесна скудель.

Осенний дождь недужен, как похмелье.

А в Грузии – метель.

А Филиппины тонут в наводненье.

Герои новостей –

политики, бандиты. Безвременье.

Не жду гостей,

опричь незваных из иного мира.

Они придут во сне,

и смертным стоном отзовётся лира,

как сом – блесне.

Душа – фалерном в амфоре укромной

(в коне троянском рать),

и подступает к горлу вздох огромный –

весь мир вобрать.

Перерасти себя, как Магдалина

кресту в ответ.

И наблюдать, как трескается глина

и льётся – свет.

Армия «поэтов»

На сайте Стихи.ру

зарегистрировано более

полумиллиона стихотворцев.

Как убого наше творчество

по сравнению с Твоим!

Но творить до жути хочется.

Как умеем, так творим.

И земной души величество

выражаем мы в стихах.

Где здесь качество? – Количество!

Жизнь – полова, слово – прах.

19 октября 2017

Афродита

Ты на моём столе, отлита в бронзе,

стоишь, светла, в непринуждённой позе,

       спокойного достоинства полна.

И водоросли-волосы струятся.

Вокруг – голубки в белокрылом танце.

      Пристойна ты, хоть и обнажена.

Твоё лицо не выражает страсти,

её чудовищной порою власти,

       а только нежность, кротость, доброту.

Урания ты, значит, не Пандемос!

И ты с Олимпа никуда не делась,

       жива поныне, и тебя я чту.

Я верю: из морской ты вышла пены.

Каноны вечной красоты нетленны

       античные, прекрасный ты пример.

Я пьедестал твой розами украшу,

я за тебя «Хиоса» выпью чашу.

       Вандал тебя минует, изувер,

не будет красоте твоей урона.

Стоит поныне светочем колонна

       аттическая, целясь в синеву...

Любуюсь на изящные изгибы

и Веронезе говорю «спасибо»,

       венчая миртом гордую главу.

Бамбуковая хижина

Эве Никадэм-Малиновской

Диковинных растений

причудливые тени.

Здесь папоротник мирно

соседствует с плющом.

Давно здесь не бывало

судьбы хитросплетений:

всё просто и достойно,

как джинсы под плащом.

Здесь время замирает

как бы в преддверье рая,

и пламя свеч танцует –

Барышников Давид.

И майский гром ликует,

резвяся и играя,

над ненадёжной крышей,

надёжною на вид.

Коты здесь гостю рады,

а голуби – прокорму,

приносит ангел перья

поэтам наяву.

Здесь бытие снимает

проформы униформу.

Я не воображаю.

Я просто здесь живу.

7 ноября 2011

Благая весть

Не от попов узнала я о Боге:

Он Сам позволил мне Себя узнать

и воспретил церковные пороги

мне обивать: «Не в этом благодать.

Да, Я бессмертный, да, Я сильный, крепкий,

Я создал жизнь, небытие поправ.

Так разгляди Меня в простой сурепке! –

начнёшь ходить, не приминая трав».

28 февраля 2011

* * *

Брата, маму, Сашеньку – всех отняли.

А теперь Серёженька вслед ушёл.

И по дому бродит сквозняк печали,

и душе в Страстную нехорошо.

Отобрали нежность, заботу, счастье.

Хорошо, хоть поддерживают друзья.

Но в душе, в уме и в окне – ненастье.

Боже, мне пораньше уйти нельзя?

* * *

Было Вербное Воскресенье,

я затеплила в церкви свечку.

Но какое уж тут веселье?

На закланье ведут овечку –

это я. Проживу не долго

и не счастливо – худо, скудно.

Пред Землёй не осталось долга.

Доконала судьба-паскуда.

 * * *

В кресле на кухоньке, как в звездолёте,

я рассекаю пространство и время.

Тело недужное в смертной заботе

давит на газ – на Пегасово стремя.

Сколько лучистых миров во Вселенной

неизъяснимых и неисчислимых!

Но черноморский прибой белопенный,

бриз, шелестящий в кудрявых оливах

прочих чудес мне родней и дороже:

в маленьком домике около моря

жить бы и жить с Александрой, с Серёжей,

смерти не зная, не ведая горя.

Чистой водицей одарит колодец,

аист на крыше порадует танцем.

В гости заглянет какой инородец –

будем щедры с ним, как с Божьим посланцем.

В гости под видом бродяги, скучая,

может пожаловать сам Всемогущий. –

Звёзды, беседа за чашечкой чая

полночью вешней под вишней цветущей…

4 апреля 2011 

В пику Дарвину

Я чувствую себя

космической

лягушкой,

у меня

две среды

обитания:

жизнь земная

с гнилою её

отдушкой,

а вторая –

небесное

улетание.

* * *

В разных странах и городах

в честь тебя поминальные службы.

Это – знаки высокой дружбы:

люди знают – стряслась беда.

Вот как много друзей у нас!

А в раю ты ушедших встретил,

и Христос тебя там приветил.

Смертный час – не последний час!

В тёмный день

Дорогая моя мамочка,

всё пройдёт, добро останется.

Пусть горит свеча, не лампочка

над рождественскими стансами.

В мире мы живём, несчастные:

много знали, много плакали.

К горней истине причастные,

нас в раю утешат ангелы.

А иначе и не может быть.

Жив Господь наш! Как без Господа?

Правда, нас должны сперва убить.

Видно, нет другого способа

оказаться в райской области,

в Божии войти обители.

Сколько мы хлебали горести!

Сколько раз нас здесь обидели!

Рай открыт для сирых странников,

чьи стопы увиты тернием.

Выпьем же за Божье здравие!

Скажем честно: Боже, веруем!

Мир исчезнет злою марою,

и настанет царство истины.

Май придёт с златой кифарою,

брызнет песнями и листьями!

А пока, смиренномудрые,

внове перечтём Евангелье.

Вижу, вижу: светлокудрые

над Землёй хлопочут ангелы!

12 декабря 2013

Ветер времени

И снова о последних днях

твердит мне ветер-проповедник.

Он, своенравный собеседник,

летит на бешеных конях,

и сыплет снег из под копыт.

Рождённый Хроносом тяжёлым,

летит по городам и сёлам

и зверем раненным рычит.

6 ноября 2017

Вечер

С.

Котёнок в кресле. На столе

бокалы с янтарём.

Наш разговор навеселе

об этом и о том.

Стихи с листа и наизусть,

и байки, и в окне –

задумчивых деревьев грусть

о дальней стороне.

Гитарный аккомпанемент,

совиный мой вокал...

Всё это – вечности момент

и времени привал.

И время на привале пьёт

с тобою и со мной.

А вечность за окном цветёт

осеннею весной...

19 августа 2013

Вечерние стансы

Александре

День придёт, котёнок милый, в дальний

скорбный путь отправимся с тобой,

в путь, воспетый лирою страдальной,

заданный злодейкою-судьбой.

Говорят, что где-то там есть царство

света, справедливости, добра.

Мы же знаем пошлое гусарство

мира с костным хрустом топора.

Знаем мы святош – ханжей завзятых

с кислою чиновничьей душой.

Знаем мы еретиков заклятых, –

эти ближе к истине большой.

Знаем мы, видней из Бирюлёво,

чем с Рублёвки, солнечная высь.

Здесь, промежду клёнами, нам клёво,

и зачем посмертный парадиз?

Ты уткнёшься в грудь мою головкой,

почешу тебе я за ушком.

Для чего взбираться лунной тропкой?

Есть Земля. Дом скорби. Вечный дом.

3 марта 2012

* * *

Вновь осень борется с зимою,

словно Давид и Голиаф.

Я маюсь скорбью мировою,

но надеваю тёплый шарф:

не тороплюсь сей мир покинуть,

ведь в нём так много красоты.

В небытии успею сгинуть.

О, Рай! О, детские мечты!

2 ноября 2017

Возрождение

Последний день январский сам Господь

благословил, его наполнив солнцем

и запахом весны. Ликует плоть,

душа ликует. За моим оконцем

деревья красным золотом горят,

подсвечены улыбкою заката.

Я надеваю праздничный наряд

и бусы из балтийского гагата.

Я вывожу на девственном листе:

«Господь, прости, что боль Тебе чинила».

И светится бумага в темноте,

и расцветают розами чернила.

31 января 2011

Волхвы

Зимний ветер играет с окнами,

задувает огонь свечи.

Неуютно путнику одинокому

в этой стылой ночи.

Впрочем, все мы – такие путники,

неизвестно куда бредём,

так земные пути запутаны:

оскользнёмся да пропадём.

Снег в лицо, а вокруг всё пустоши,

хоть какой бы ориентир!

Кали-юга – время распутицы,

заблудился в космосе мир.

Ничего надёжного, прочного,

дом построишь – уйдёт в песок.

Только тикает время – точное! –

синей жилкой бьётся висок.

Точит сталь на нас смерть безносая –

вот хозяюшка на Земле!

Вижу: ведьма простоволосая

в облаках летит на метле.

Разгулялась сила нечистая,

преисподней разверста пасть.

Помоги нам, звезда лучистая,

ко Христовым яслям припасть!

Только звёзд не видно, и мало сил,

и мешаются снег с дождём.

Вот и ветер волком заголосил.

Неужели же не дойдём?!.

19 декабря 2013

Вопреки

Люблю минор, а не мажор.

Мажор – вальяжный ухажёр.

А может, Тайсон – ухожор*?

Мажор – неправда он.

Здесь нам пример – Экклезиаст.

Он мудрым поученье даст,

но депрессировать горазд.

Всегда – конец времён.

На смену гению – профан,

мелеет даже океан,

и я хватаюсь за стакан,

чтобы не измельчать

и Музам. Аполлон, храни!

Пошлейшие настали дни.

Но на челе ведь искони

Голгофы есть печать.

3 сентября 2017

________________________________

*Знаменитый боксёр Майк Тайсон во время одного

из поединков откусил сопернику ухо.

Вопросы, вопросы…

Что жизнь земная? Миллиарды лет

материальный космос существует.

Палеонтолог ящера скелет

находит – и научный мир ликует.

Неужто жизнь идёт таким путём:

был ящер, а теперь – палеонтолог?

Кто убедит, что к ангелам идём?

Был Дарвин параноик, хоть биолог.

Живая плоть... Меняет жизнь наряд

всего лишь? Разве вечность человечна?

Но нам Христос и Будда говорят:

душа бессмертна и сознанье вечно.

Второе письмо в рай

Ты к ангелам и буддам причтена,

любовь моя, тоска души моей.

Уже вторая без тебя весна

нисходит фрескою на белизну полей.

И трескается ноздреватый лёд,

и к жизни возвращаюсь я опять,

чтоб слышать, как апрель в лучах поёт,

чтоб петь самой, и верить, и страдать.

Ты мне дороже дорогих людей.

А смерть твоя ужасней для меня

моей грядущей. Не в саду идей –

в садах бессмертия душа твоя.

Я жизнь свою убогую влачу

и – правда! – чаще плачу, чем смеюсь.

И времени – слепому палачу –

в безжалостные руки отдаюсь.

Уже легли морщины на чело.

И тяжела мне собственная плоть.

И я не понимаю ничего

в мироустройстве, что создал Господь.

Чтобы воскреснуть, надобно сперва,

измучившись недугом, умереть?

Нет, это не вмещает голова.

Бездушный целлофан, бумага, медь

всё человечество переживут,

как я, мой друг, пережила тебя.

Но жизнь любая – несколько минут

в сравненье с вечностью. До октября

два шага от апрельской кутерьмы.

Пора цветенья – мимолётный миг.

И мимолётны, собственно, все мы.

Роскошные надгробия из книг,

высотных зданий – замки из песка.

Ни с чем приходим и ни с чем уйдём.

Повсюду натыкается рука

на пустоту. Она – наш общий дом,

хрустальный скит – ведь каждый одинок.

И не спасут ни свадьба, ни толпа

от одиночества. Спасёт ли Бог? –

не знаю: так темна к Нему тропа!

Её осветит только тот, кто сам

есть свет. А у меня внутри черно

от скорби. Дождь бежит по волосам

за ворот. Пусто, холодно, темно.

И рядом нет тебя. Ты в вышине

такой, что и мечтою не достать.

Но я не зря пишу: сдаётся мне,

что я срываю первую печать...

* * *

С.

Глазами мудрыми богов

мы поглядим с тобой оттуда

на нас, упрямых дураков,

во прахе отрицавших чудо

посмертия. А вот оно!

Открыты время и пространство,

как раньше – пыльное окно

в тщету земного окаянства.

Теперь смотри и выбирай

под новым небом, новым солнцем,

куда пойдём (повсюду рай):

к японцам или черногорцам.

А хочешь, навестим И.Б.,

Сапфо или кого другого,

пока играет на трубе

архангел «Let my people go...»

Вот деревенька, речка, луг,

здесь ходят все друг к другу в гости.

И не оглядывайся, друг,

на кости наши на погосте...

15 марта 2011

Дельфы

Весна, и вся природа зелена

по-разному: здесь – яркие салата

оттенки, здесь сгущённость – кипарисы.

И снова Аполлон вернулся в Дельфы,

чтоб пифия могла сказать слова

пророчеств – и простым, и власть имущим.

На заднем плане голубеют горы,

а впереди, вдали синеет море.

И тысячи гребцов отвозят греков

в Тавриду, на Сицилию и дальше –

на берег Африки. Родимый полис

стал тесен, там не видно перспективы.

А море – лучшая из перспектив.

Вернёмся в Дельфы (хорошо, когда

нам есть, куда вернуться, пусть в печали, –

к примеру, в отчий дом). Стоят колонны

как зримая метафора культуры:

века, века поддерживают небо,

но вечность не нуждается в опоре.

Клокочет ключ кастальский, но уж столько

к его воде профанов припадало,

что пить её не стоит.

В этом мире

всё загрязняют смерды, став свободным

электоратом, только не народом.

А впрочем, время всё перемешало:

грузин живёт в Москве, а грек – в Торонто.

И злополучной Вавилонской башни

взамен – и МГУ, и небоскрёбы.

Вернёмся в Дельфы. Как вернуться в Дельфы?

Их Время все разгрызло на кусочки,

ступени к храму заросли травою.

Тысячу лет здесь пифия вещала,

дурманными окутана парами,

иль всё же Аполлон ей посылал

взгляд в будущее?

Нет, ни археолог

и ни историк не дадут ответа,

ни мрамор – рафинадные куски

под синим небом в зелени весенней.

Вернёмся в Дельфы мы иль не вернёмся,

нам некого спросить: что с нами будет?

Дождливый романс

Вечерний дождик, ласковый и синий,

недолго петь тебе, осенний дождик!

Уж скоро ляжет молчаливый иней

на гордый вяз, на кроткий подорожник,

как лёг он на мои гнедые пряди,

словно безмолвное напоминанье

о скорой неминуемой утрате

отрадного земного бытованья.

А я уже не верю – так привыкла

к теплу вещей, своей и братской плоти, –

не верю, что умру. Так что ж поникло

моё чело в нерадостной заботе?

Родные имена перебираю

в уме и словно бы прощаюсь с каждым.

И жалко всех, как будто бы из рая

смотрю в юдоль с её пустынной жаждой.

Взираю на заплаканные свечи,

на мутные заплаканные окна.

И сотрясаются рыданьем плечи,

промокло небо, и душа промокла.

Она, как новорожденный котёнок,

дрожит, – голодный и ещё незрячий.

А вдруг по наущению потёмок

её утопят, и в моём же плаче?

Я не дитя и, верно, стыдно плакать,

но жизнь сильней меня, себя сильнее,

а смерть несыто чавкает, как слякоть

под лёгкими стопами Назорея...

Душа вещей

Душа вещей, пропитанная пылью:

буфет старинный, жалюзи, бумага.

Душа вещей, пропитанная былью,

багряного не опускает флага.

Среди вещей мы жили и любили,

впитали вещи наши мысли, чувства,

как если бы живыми они были.

Они живые! Вечно. Как искусство.

9 ноября 2017

Дуэт

Пан-тюльпан благоуханный –

вылезает муж из ванной,

«с лёгким паром!» говорю.

Он смеётся: «Не из бани!»

От тоски меня избавит

слово-золото «люблю».

После я в водичке мокну.

Муж покуда моет окна.

Наступила, брат, весна!

Акварельно зеленеет

флора. Тёплым ветром веет

горизонт в проём окна.

Наполняются бокалы –

декадентские фиалы, –

с нами Блок и Мандельштам.

Мы парим на крыльях хмеля,

сидя нагишом в постели,

воскуряя фимиам

сигарет благому Богу,

что нам дал одну дорогу

на двоих и целый мир,

чтобы не было нам скучно,

чтоб мы были неразлучны,

как причастье и потир.

Мы пойдём за далью в дали –

мы не всё ещё видали, –

подождёт небесный дом.

Если вдруг померкнет солнце,

от конца времён спасёмся

под одним большим зонтом!

Египетские ночи

1.

О, юный фараон Тутанхамон,

ты смотришь с Сириуса, как тревожат

твой прах и всуе треплют твоё имя

любители костей и черепков.

Скажи, ты счастлив был в долине Нила,

где солнце – словно лотос голубой?

Едва ли ты успел вкусить печали,

которые приходят с многим знаньем.

Тебя наложниц ласковые руки

так часто возносили к небесам,

что ты привык, должно быть, возноситься.

Да и вознёсся в радужных огнях

на Сириус, в который взор вперяет

великий Сфинкс, где лотосов не меньше,

чем в водах Нила мутно-голубых.

Сейчас ты смотришь на меня, я вижу

твои миндалевидные глаза,

сурьмою подведённые; мои

глаза – смотри – миндалевидны тоже,

и волос чёрен, так же в саркофаге

я упокоюсь, только саркофагом

узорным будет город мне родной.

А может быть, с тобою мы родня?

Ну ладно, спать пора, спокойной ночи,

и молодым богам потребен отдых.

7 ноября 2013

2.

Приветствую тебя, царица Нефертити!

Твоя шея стройна,

                                как ножка подосиновика.

Твоё лицо совершенно,

                                         как лик древней богини.

Да и была ты богиней:

                                 “нефер-тити” – божество идёт.

Кем были вы, египтяне,

белокожие люди в негроидной Африке?

Да и люди вы были?

                                     Пришельцы с иных планет –

белая кость, голубая кровь,

                              окрашенная медью, а не железом.

Существа с двойными черепами

(вспоминается фреска времён Эхнатона).

Кто вы были и почему ушли,

                           оставив загадкою нам пирамиды?

О смерти знали вы больше,

чем о жизни.

Впрочем, вы знали больше

                              о жизни потусторонней, чем посю-.

Скажи мне, царица, что там, по ту сторону смерти?

«Космос огромен.

                               Есть место для всех».

8 ноября 2013

Закон любви

Сок «Изабеллы» из лозы поспелой,

впитавшей южного светила свет.

Душа полна любовью бедной Бэлы,

погибшей ни за что во цвете лет.

Я обливаюсь сладкими слезами,

я кровь перебродившую пию.

Тех смертных лики схожи с образами,

кто отдал душу за любовь свою.

О, девы Михаила, вы лилейны,

вы – спущенный на Землю райский цвет.

Пути Господней правды не линейны,

греха и на княжне Тамаре нет.

Любовь, что было чёрным, перебелит, –

со снежных гор течёт её ручей, –

как в мельничке, всё злое перемелет

в закваску для пасхальных куличей.

Зимняя ночь

В небе дышит звезда на озябшие тонкие пальцы.

Пред иконой латунный подсвечник, и в нём свеча.

Тени бронзовых будд совершают неспешные плавные танцы.

Что до растений в кадках – они молчат.

Зато в приоткрытую форточку хрипло бранится ветер,

и город грохочет, как пьяный рок-фестиваль.

Но спят безмятежно в кроватках ничейные дети,

не зная, что смерть – не такая уж дальняя даль.

Я знаю. С российских полей бесприютностью веет,

и воздух свободы, увы, воспалением лёгких грозит.

Венера зловеще над кровлями розовеет,

и чья-то душа совершает межзвёздный транзит.

Собаки восторженно лают, а слышится – плачут.

Котёнку во сне крутит фильму небесный Дисней.

Кряхтят в Подмосковье пустые промёрзшие дачи.

Нездешним квадратным цветком голубеет дисплей.

И строки плетутся, как прихоть античного бога:

венком не лавровым? из русских ромашек венком?

И грезится: росное поле и в поле дорога,

и речка вдали, и туда я иду босиком...

14 февраля 2011

* * *

Империя в преддверии конца

скукожится шагреневою кожей

до абриса Садового кольца,

в пяти шагах от коего прохожий

другому улыбнётся: «Добрый день!»

Ему ответят на гремучей смеси

китайского с фарси... Эреба тень

над бывшим торжеством имперской спеси.

20 января 2011

Искушение

О, как бы мне хотелось быть

обычным человеком!

Носки вязать, салфетки шить

и не иметь к калекам,

гранящим вещую строфу,

касанья никакого.

Вписать в небесную графу:

домохозяйка Тома.

Читать Донцову, сериал

любить за правду жизни

и свято чтить смурной хорал

на православной тризне.

А думать только об одном –

конечно, о мужчинах.

Не знать ни споров с бытиём,

ни страхов беспричинных.

Быть колоском в людском овсе

и нянчить сына, внука.

Короче, быть такой, как все...

Мой Бог, какая скука!

3 декабря 2013

Ицукусима

Я омываю руки в водоёме,

чтобы войти в святилище богов –

людей, ушедших к предкам, ставших ками,

живущих в каждом дереве и камне.

Служитель в белом так похож на чайку,

и красен клён не потому, что осень...

Ты нарисуй на рисовой бумаге

мне бабочку – как иероглиф счастья,

овей меня листом, как опахалом,

чтоб отогнать печали и тревоги,

и сделай из листа фонарь бумажный,

его повесим мы на ветку клёна,

поярче сделай пламя, потому что

уж сумерки сгущаются, сгуща...

28 февраля 2011

Июль

С.

Мы с тобой – две кувшинки на глади пруда,

улыбаемся нежно друг другу,

небу, солнцу, зелёному лугу,

где овечьи пасутся стада.

Вразнобой колокольцы поют.

Но, дыша чистотой и свободой,

два цветка на поверхности водной

друг для друга живут и цветут.

* * *

Как мне дальше жить? А жить-то хочется!

Хоть грозит сплошное одиночество.

Впрочем, есть ведь горсточка друзей.

Отрицал упрямо жизнь посмертную.

Восхитился жизнью не бесследною?

На красоты райские глазей!

Пробуждение

Как мне нравится этот сюжет...

Сном окутан дворец.

Крепко спит славный царь Суддходана.

Сладко спит волоокая Яшодхара,

прижимая к груди новорожденного младенца.

Слуги спят,

спят танцовщицы и музыканты.

Спят боевые слоны,

и лошади спят в конюшнях.

Не спит только принц.

Он проснулся – навеки.

С глаз прозревших упала повязка

радужной майи –

убаюкивающей иллюзии.

Мир гол и прост,

и спящий дворец горит,

горит, как костёр погребальный.

Лишь один пробудившийся принц это видит

и идёт за водою спасенья.

Из дворца он уходит

и прочь устремляется в ночь

(стража спит, открываются сами ворота),

чтоб в глубокой ночи

почерпнуть трансцендентного света.

Во дворце был Сиддхартха,

но Будда покинул дворец.

Ты проснулся? Все спят, в сновиденьях блуждая.

Уходи из дворца.

* * *

Как не роптать на Бога и судьбу?

Я видела любимого в гробу.

И образ сей в мозгу запечатлён,

должно быть, до скончания времён.

Его я помню сильным, молодым!

Всё это улетучилось, как дым.

Я видела любимого в гробу.

Мой поцелуй застыл на хладном лбу...

Картина маслом

Здесь, в краю, где никто никому не нужен,

совершенством мерцают снежинки, да кто их видит?

Совершенством сияют цветы. С красотой не дружен

Богом проклятый край, что сам себя ненавидит.

Вырожденья печать на лице у детей и взрослых.

Старость прячется в нищие домы, где милосердью

не случалось бывать. И даже весенний воздух

                            пахнет смертью.

Здесь любовью зовут акт агрессии голого тела

на соседнее голое тело, а в душах топи

с клюквой развесистой чертят черту предела

для любых размышлений и философий.

Здесь взамен мудрецов – театральные труппы

и рекламные слоганы – вместо насущных вопросов.

Тает снег, обнажая синюшные трупы

тех бомжей, что замёрзли во время морозов.

Урожайность детского суицида –

мировой рекордсмен, в то же время сельхозугодья

в запустении. Обращения «падла», «гнида»

заменили «величества» и «благородья».

Здесь живут, чтобы жить, хоть давно пребывает в коме

этот край, и надежды нет, что очнётся.

Закричит, народившись, спаситель «уа!» в роддоме –

только петля на виселице качнётся...

19 февраля 2012

Майский дождь

Туда, где май в ночном пространстве,

окно широкое откроем мы,

где дождь, как дож венецианский,

блистает лужами и кровлями –

парчою, золотом и перстнями,

мигая зоркими сапфирами.

Рапсоды пьют-гуляют с песнями,

в обнимку с липами и лирами.

Вина в стакане пламя алое –

Синай, покрытый анемонами.

Целует ночь ланиты впалые

пророка, очи беззаконные

поэта и Психею русскую

с косой, в цветастом сарафане,

ей вымывая тропку узкую

в сыром тумане и бурьяне

меж строгих строк библейской прописи,

туда, где свет надеждой брезжит:

к воротцам тем в зелёной окиси,

что открываются всё реже.

6 февраля 2011

Медитация на Делосе

Маки острова Делос...

Родина Аполлона.

Эллада, она никуда не делась,

античная светоч колонна.

Не иссяк и в Дельфах источник,

только пифия уж не пророчит.

Ходит Христос между строчек,

и сатана зубы точит.

Как до Христа было славно –

не было сатаны.

Зевс средь богов был главный

и не носил штаны.

Была у греков гимнофилия –

почитание наготы.

Но они мальчишек растлили,

с геями мы на «ты».

И всё же боги Эллады прекрасны

человеческой красотой.

И пусть по делам порою ужасны –

сколько поэзии в них святой!

Треплю античной козы я вымя

и разбираю понятия:

единобожие – тирания,

язычество – демократия!

Меса-Верде

Индейский город неподалёку от Колорадо.

Чёрно-белая роспись чаш и тарелок.

Племени раствориться в пространстве

зачем-то надо.

С бледнолицыми братьями, может, чурались сделок?

Но только позже пришли бледнолицые братья

в горный и гордый, из камня построенный город.

Двое лихих ковбоев сумели сюда добраться.

Видимо, население выселил голод:

земля, что возделывалась веками,

стала давать слишком скудные урожаи.

Но в этом племени баловались стихами,

и, как ни странно, женщины всё решали.

Они ушли безвозвратно, те анасази?

Прошло лишь тысячелетие – не так много

для Клио, мне говорящей: «Апокатастасис!»

Всё, всё сохраняется в памяти Бога.

Многое есть в современном искусстве от тех

индейских

росписей – вот, современность в прошлом!

Но для меня индейцы – не просто детство:

накрепко приросли мокасины к моим подошвам.

2 ноября 2017

_______________________________________

* Апокатастасис - богословское понятие, использующееся

в значении «восстановления» и «восстановления всего»,

когда с ним отождествляется учение о всеобщем спасении.

* * *

Мир иной – он как многоэтажка.

Каждый занимает свой этаж –

тот, что заслужил. На нижних – тяжко,

сверху – восхитительный пейзаж

и возможность творчества и странствий,

куда хочешь – в Лондон, в Орион.

Вот бы верхний нам этаж достался!

Но вопрос: заслужен нами он?

* * *

Мне говорил: «Какое же ты счастье!»

Глаза светились нежной добротой.

Судьба послала страшное ненастье:

смерть в дом вошла костлявою пятой.

Ты с нею до последнего боролся,

ты сильный был, ты истый воин был.

О ядовитый шип ты укололся,

но дал душе расправить пару крыл.

Молитва ангелам

Ангелы милые, вы же хорошие,

мы в страшном мире забыты, заброшены,

       нечем утешиться нам.

Уж ничего нам мирского не хочется,

вы нас спасите из злого урочища,

       дайте чертям по мордам.

Многое сеяли, мало что выросло,

только для бесов достаточно силоса –

       мака дремучая бредь.

Ангелы, нам подсобите немножечко,

в райском саду мы такую картошечку

       вырастим – любо смотреть!

А если с водочкой, да запотевшею,

если с селёдочкой, да разомлевшею, –

       сам не откажется Бог!

Впрочем, вы злые, брезгливые, сытые,

что вам заброшенные, позабытые?

       Пусть их мотают свой срок...

5 января 2014

На закате пятой расы

Мы детишки, оставленные без присмотра.

Мы браним, убиваем друг друга.

Чистый ангел в нас перерождается в монстра,

и зерцало трещит от испуга.

Мы изгадили Землю, и новым потопом

нам, насупясь, грозят океаны.

И пикируют вниз самолёты со стоном,

и под пальцами бьются стаканы.

Вразумить нас придёт ли Христос иль Майтрейя?

Но зачем, если есть полицейский?

На шматы рассекаемо гиблое время,

словно труп под ножом Парацельса.

И по Цельсию ртуть в постоянном зашкале:

то жарища, то лютая стужа.

Мы изгадили души. И души взалкали:

SOS! Спаси от нейтронного душа,

мать-природа! (А впрочем, тебя мы убили.)

Бог-отец! (Впрочем, разве мы верим?)

Над планетой болтается петля, вся в мыле,

послесловием. Или преддверьем?

25 сентября 2011

* * *

Наверху у соседей пробили часы

ровно двенадцать раз.

Уравновесила полночь весы.

Ноуменальный час.

Лает собака. А кошка спит. –

Мудрость – равно – покой.

Взглядом скит Божий тревожит пиит

и вопиет с тоской.

Может, он Бога тревожит зря:

он – конкурент Творца,

сам потому что – творец. Заря

сходит с его лица

и освещает вселенную ту,

что он сотворил, скорбя

или ликуя, лепя пустоту –

Бога портрет – с себя.

И кто его знает, созреет плод

плотскою теплотой

или наитье в Ничто уйдёт,

словно лесной сухостой...

19-20 января 2011

* * *

Наверху у старушки соседской

каждый час отбивали часы.

Но она оказалась в мертвецкой,

в небе остановились весы.

И заместо привычного боя

деловито стучит молоток,

словно гроб забивают. И воя

планетарного звук не далёк.

Нагая душа

Не могу внутри жизни жить –

выныриваю вовне – вот неуёмная прыть!

Так мама лежала на сохраненье со мною –

спешила я домик-утробу пробить головою

и выйти на свет! И сейчас хочу выйти на Свет!

И нет оболочки – людской защищённости нет.

Удары мне сыплются каждый день.

О, Боже, нагую душу в рваньё хоть одень!

Надгробие тёзки

«Я здесь появилась на свет, дабы продолжить род

великих морских разбойников, основавших Киев.

О себе заявляла во весь свой беззубый рот.

Папу с мамой спасал только модный рок –

под него засыпала. Снились, должно быть, кили,

мачты, шипенье волн, сверкающие мечи.

С пеленок мечтала о жизни лихой и праздной.

Презирала кукол. Пантомима нагой свечи

пред распятием и бьющие в витражи лучи

приводили в восторг, смущая нестойкий разум

смутной пока догадкой, что смерти не миновать.

Легко получала «отлично» по всем предметам.

На досуге листала толстый словарь

философских терминов. С сердцем спорила голова,

как седая мамаша с чадом десятилетним.

Считалась красивой девушкой, что опровергают все

фотоснимки. Была бесчувственна и бесстыдна.

Не гнушалась мелочью, попадавшей в сеть.

Золотую рыбку высушила – на память. Университет

сперва окрылял, в скором времени опостылел.

Работала, где придется. Бессмысленность бытия

объявляла единственной, хоть и грустной

очевидной истиной. Этот старинный яд

смакуя, однажды не вышла из забытья.

Никогда не писала стихов, и тем паче русских».

* * *

Нас двое на улицах Тэби: я и мой, так сказать, Баярд,

двухколёсный, местной породы, козырной масти.

Подданные здешнего короля тоже некогда мчались в боях,

но вовремя получили под дых, избежав напастей

значительно больших, как видно теперь из мест,

не столь удалённых от горделивой Полтавы.

Перешли с галопа на шаг и дошли уже до того, что ест

даже кто не работает. И не за что бить картавых.

Я кручу педали, эх яблочко, я качу

ко всем скандинавским чертям, и скатертью мне дорожка.

А маленький ангел, как будто я с ним шучу,

смеётся и машет рукой в окошко.

Настоящее

Я сибаритствую, что твой весёлый нищий,

довольствуюсь простой дешёвой пищей,

таким же пойлом, рыночным тряпьём.

Но это для меня желтеет ясень,

и нежный день осенний свеж и ясен,

и дружелюбен стылый окоём.

Дружу с пространством, не ропщу на время,

с достоинством несу недугов бремя,

утехам плотским душу предпочтя.

На камень Будды я смотрю у пруда

и думаю: а я – ну чем не Будда?

Курящий Будда. А ещё дитя

Индиго. Но об этом вслух не надо.

Любая тварь живая – Божье чадо.

Вот истина верней, чем дважды два!

Платан задумчив, как Платон. И камень

в себе скрывает откровенья пламень.

Всё это не вмещает голова

твоя, мой милый мальчик. Здравым смыслом

тебя всю жизнь поили – этим кислым

плохим вином. Его подносит бес.

Пускай теперь земля вино впитает.

Пусть древо нашей дружбы подрастает

и кроною касается небес.

Прозреешь ты. Ведь заблуждений камень

в себе таит богоявленья пламень.

В ночной объединяющей тиши,

когда, друг друга заключив в объятья,

не спорим мы о вкусах и понятьях,

я вижу робкий свет твоей души.

И знаю: счастье кроется не в далях

заморских, а в обыденных деталях

совместного простого жития.

Вот жёлтый клён. Вот голубой цикорий.

А вот, свободны от духовных хворей,

в раю Адам и Ева: ты и я.

* * *

Не запирайте Бога в храмах!

В афганских Он зияет ранах,

в истерзанной вагине роженицы,

в невинном сердце льдинкой ставшей птицы,

в улыбке старика, что болен раком,

в моих стихах – беззвучным мягким знаком.

Сияние-зияние Его –

мы все. И больше нету никого.

13 февраля 2012

* * *

Нет никого в сердечной глубине:

ни друга, и ни чёрта, и ни Бога.

Всей кожей ощущаю мир вовне

так чутко, как крапива-недотрога.

Я одинока, как луна в окне.

Порой дивлюсь, но чаще ужасаюсь.

И если прикасаются ко мне –

я обжигаю, так же обжигаясь.

12 сентября 2011

* * *

Никого мне не жалко,

ведь никто и меня не жалел.

Пусть Истории палка

ходит по-над аморфностью тел.

Кто утёр мои слёзы?

Их никто никогда не утёр.

Пусть украсят не розы –

грозы мой погребальный костёр!

Ноктюрн

Сирена вдалеке, а чудится – сверчок

за кухонной плитой. Умолк – и стало тихо.

То ангел немоты мир запер на крючок,

оставив за дверьми юродивое Лихо.

А в комнате тепло. Свой чёрный свитер скинь

(он тога для тебя, доспех и власяница)

и молча помолись буддийской Гуаньинь,

поскольку всё равно, каким богам молиться.

Великий древний миф! В нём истина и жизнь,

его, как анальгин, глотаешь то и дело,

Египет ли, Аккад. Глотай и спать ложись.

И сквозь библейский сон идёт Афина Дева.

16 марта 2012

Ночник

Источник – один,

                         но течёт из него много рек.

Истина – многогранна,

                                 вмести, человек!

Рек вода нагревается

                                 под земными лучами.

Истинный мистик купается

                                    во всех реках ночами.

Потому что земная ночь – это Божий день.

Притихшую Землю объемлет райская сень.

Ночью сильнее благоуханье цветов

                                        и слышнее трель соловья.

По ночам пробуждается дивом душа моя.

Я богиня прекрасная! В зеркале – не узнать.

Нардом благоуханным спускается благодать.

И благодатною скорбью нисходят стихи.

И поэтам, как сказано Анной,

                                    совсем не пристали грехи...

Ода (дао) ночи

Как мне ночь не любить, материнскую эту утробу,

и ночные огни, и диковинных птиц голоса?

Нет, она, эта ночь, не подобна унылому гробу,

но растут из неё, умываясь росой, небеса.

И не злы божества темноты, а, скорее, несчастны,

надо их приласкать, им во здравье поставить свечу.

И вином золотым наполняются звёздные чаши,

и ночные цветы к нам по лунному сходят лучу.

Чародейка, Пьета, ты оплачешь и вылечишь раны,

о, родимая ночь, и как факелы встарь – фонари.

И поэты, твои проштормлённые тьмой ветераны

на крылатых плечах поднимают кулису зари...

7 ноября 2011

Озарение

Я вижу ясно: в нас струится свет,

да только мы его не замечаем.

Он в нас цветёт ромашкой, иван-чаем,

на все вопросы – он один ответ.

Живого света в нас нелёгок путь:

он застревает в нашей злобе, фальши, –

но, всё преодолев, стремится дальше,

его движенье не перечеркнуть.

17 октября 2017

Окончательное путешествие

И я уйду. А птица будет петь,

как пела.

Хуан Рамон Хименес

Нам ещё повезёт: мы увидим с тобой

голубую Неву под луной голубой,

и Васильевский остров, и парк под дождём,

где под кроною клёна приют мы найдём.

Без ключа мы войдём в наш заброшенный дом

и согреемся в нём драгоценным вином.

Мы откроем все окна в июльскую ночь –

в эту белую ночь, чтоб тоску превозмочь

по годам молодым. превратившимся в дым, -

мы, седая девчонка с мальчонкой седым.

И покинем – однажды покинутый – кров,

побредём по брусчатке старинных дворов

к горизонту, где с морем дружны небеса.

И, блеснув при луне, промахнётся коса...

Онтологическое

Сажаем в саду красоту,

но каждый из нас – калека.

Ведь можно убить мечту,

а вместе с ней – человека.

И нас обступает тьма,

а в ней головня – угроза.

...Чем больше в земле дерьма,

тем благоуханней роза.

* * *

Ах, как сердце моё тоскует!

Не смертного ль часа жду?

Ахматова

Опять бывалая тоска,

как будто дуло у виска,

как будто ворон залетел

в окно, на спинку кресла сел,

вострит недобрый тёмный взор

и всё твердит свой невермор!

Памяти Мандельштама

Как в советской ночи

развелись стукачи,

мать Россия легла под Иуду.

Посиди, помолчи,

есть вино и харчи.

Что до крыс тебе? Крысы – повсюду.

Кто-то плачет в ночи.

Посиди, помолчи

и подумай: ну, чем мы поможем?

Где сильны палачи,

там сиди и молчи,

и святой стихотворец ничтожен.

7 февраля 2011

Перед статуей Будды

О, Будда, я тебя люблю.

И я чиста, сродни весталке.

Благую карму я коплю,

как будто золото в шкатулке.

Дурную карму выкинь вон,

чтоб мир блистал красой апрельской!

Увы, со всех шести сторон –

досужий промысел злодейский.

Твой благородный лик чумаз

от копоти от вавилонской:

смердит завод, смердит КАМАЗ

и телевизор заполошный.

Сбежать отсюда! Но куда?

Везде границы и таможни.

И гнилью отдаёт вода,

и все известия тревожны.

Землетрясенья и тайфун,

и наводненья, и цунами.

Бродить в степи, как вольный гунн, –

почти нирвана, между нами!

А то балдеть вверх животом,

как мой котёнок, плюнув в морду

всему, что было и потом

что будет, что уж входит в моду.

А входит в моду злая плоть,

фарфоровые зубки скалит.

О, Будда, старенький Господь,

разбился мой ковчег о скалы.

Спасибо, ты мне остров дал,

что лишь троими обитаем.

Среди цветов, картин, зеркал

покой и счастье обретаем,

как киммерийский амулет

на дальней полке антиквара.

И жизнь, которой уйма лет,

гремит, сдаваемая тара.

Её джин-тоником зальют,

а может, жёлтой кровью фанты,

и узколобые мутанты

прогресса в честь пальнут салют.

О, нежный Будда, я люблю

тебя, как ля-бемоль на альте.

Благую карму я коплю

и сею, сею… на асфальте.

9 мая 2012

Песня смертного часа

Всё жива мечта: скрыться в лес

и как дикий зверь умереть.

Не ходить ни по врачам, ни в собес,

и в свой гроб душой не смотреть.

А смешаться с брусникой, травой,

и с листвою палой слиться, как жук.

Пусть меня отпоёт волчий вой

и речушка в грустных песнях излук.

Не отыщет пусть никто мой скелет,

напитаю солью корни древес.

И пройдёт, не знаю я, сколько лет –

воскресит меня мой Битцевский лес!

1 сентября 2017

Письмо

О, Франция моя, любовь моя!

И каменное кружево соборов,

и окна-розы, в чьих лазурных взорах –

Атлантики небесная струя.

Шиповник белый, жимолость, жасмин

и алых рододендронов лобзанья,

бифштексы с кровью, нежные касанья

дыханья Сены, и вина кармин,

что расплескал закат по облакам.

Таинственная дымка кельтских капищ

и сдержанное благородство кладбищ.

О, Франция, моим худым рукам

не дотянуться и не удержать

твой шик, надлом, смесь роскоши с печалью.

Там, за неодолимой дальней далью

храни былых шагов моих печать!

Письмо

Светлой памяти моей мамы

Екатерины Крыловой

Мама, родная моя, «золотые шары» возле дома

твоего расцвели так солнечно и весомо!

Напоминают они мне детство:

тебя молодую, меня в костюме индейца.

Этот костюм ты сама мне вручную сшила,

он мне дороже, чем норка или шиншилла.

Мама, а помнишь, из желудей мастерили бусы?

И рисовой каши твоей я лучше не знаю вкуса.

А помнишь, как мы с тобой приручили белку?

Но обе потом попали мы в переделку,

которая почему-то зовётся жизнью.

Спасала наша приверженность к романтизму.

Спасал Кастанеда, Бердяев, Ауробиндо, Ошо.

Но жизнь с каждым годом делалась горше, плоше.

Ты душу вручила Господу Иисусу.

Я же пришла к всеприимству – к искусу

или же Просветленью? Не скажет тибетский папа.

Но вдруг ко мне с неба простёрлась кошачья лапа,

и чертит она на листе всеобъемлющей Встречи знаки.

И ведь Одиссей добрался-таки до Итаки!

Плаванье

Елене Бондаренко

Плывёт китайской джонкою Джанкой

по крымскому заснеженному лету –

по тополиной белизне такой,

что чайки с лёту упадают в Лету.

Индейскою пирогою Нью-Йорк,

пустой бутылкой из-под «кока-колы»

плывёт в Гудзон – со свечками пирог, –

и в бок ему – голодные глаголы –

гондолы тычутся, – то Петербург

сосцы капитолийския волчицы

волчонком ищет, исчезая вдруг,

как веронал во рту самоубийцы.

Париж знай веселится на плоту

«Медузы», может статься, что Горгоны.

Персей «двойной бурбон» пиет в саду,

где потеряли головы Бурбоны.

Над всеми, точно бандерша, Москва

умильно кажет пряничные щёчки.

Плывут дома... Она в одном права:

вот здесь верней всего дойти до точки.

Но я на диком острове живу,

покоем, как мой остров, осиянна.

И с ним плыву. И это – наяву.

Во сне. Во мне. Прощайте. –

Иоанна.

Плаванье

Какой покой, какая воля!

А это счастие и есть.

Отсутствие тоски и боли –

уже, считай, благая весть.

И геометрия причала,

обетованная земля.

Свободных, море нас качало,

и пели мачты корабля.

Но сколько можно океаны

душою мерить день за днём?

Купили мягкие диваны,

украсили цветами дом.

Но ведь планета – в океане

фрегат, в космических штормах.

Ей отказали в капитане,

ей отказали в якорях,

но курс её расчислен свыше,

так будем доверять ему,

покуда есть запасы пищи

желудку, сердцу и уму.

Она когда-нибудь причалит

к чему-нибудь, и в этом соль.

И утолим мы все печали,

увидев на песке Ассоль.

9 января 2014

Плач

Плач даёт свои плоды –

прочищаются глаза,

райские видны сады

и живые образа.

А сегодня небосклон

так слезами весь истёк

(сильно прохудился он) –

по землянам плачет Бог.

7 сентября 2017

Подарки из Италии

Сергею Брелю, дарителю

1. Фигурка Пульчинеллы

Маска из комедии дель-арте,

на моём столе теперь стоишь.

Ты шуткуешь в записном азарте

и со мной по-русски говоришь.

Неаполитанский простофиля,

весельчак, и вовсе не так прост.

Не читал ты мрачного Эсхила,

и не надо. Дурачок, прохвост –

всё в тебе одном перемешалось,

так постой же рядом с Буддой ты,

наберись ума. Ты в мире – малость,

но и капля детской чистоты.

2. Древнегреческий кратер

В Греции из этого сосуда

наливали смесь воды с вином.

Глиняная так тепла посуда –

как рукопожатье с гончаром.

Под зеленоглазою оливой

вертит круг гончарный день за днём,

ремеслом своим простым счастливый.

Ремеслом? – А может, мастерством?

На пиру узорный этот кратер,

как и плющ венков, необходим.

У вина хиосского характер

крут – за тем водой и разводим.

Пир горой! Вакханки страстно пляшут,

словно нимфы, дивно хороши.

Собеседники руками машут:

спор – раскрепощение души.

В полисе нет должного порядка,

где-то в море тонут корабли...

А поэт под звуки лиры сладко

воспевает радости земли!

Полуночный контакт

Памяти свёкра

Владимир Васильевич, прошло уже двадцать три года

с момента ухода вашего – нет, перехода

в иную местность, только над нею не властно время,

но там, как и здесь, я знаю, растут деревья –

рябины и клёны, – и дом там стоит деревянный,

но только с тёплым сортиром, с удобной ванной.

А козы в сарае по-прежнему – нет молока вкуснее.

Но в красном углу отсутствует лик Назорея,

поскольку вы видитесь въяве с ним как с соседом

и часто его угощаете русским, с борщом, обедом.

Что сказать вам о мире, покинутом вами? Люди

так живут, как и жили, – в убожестве, в плотском блуде,

я бы сказала – скотском, всё так же владеет миром

не любовь, а торговля. И массовым телеэфиром

людей превращают в быдло, а может статься,

они им и были. Желание развлекаться –

всё то же «хлеба и зрелищ» – затмило мудрость.

И лишь одиночки-поэты здесь чувствуют бесприютность

и, видя веселье толпы, поднимают ворот,

и, в мусорный бак уложив стихи, покидают город.

У вас там, конечно, с кувшинками пруд и поют лягушки,

шуруют в лесу птицы малые и зверушки.

Мы видим лишь серый асфальт под чумазым небом,

и Бог уж не внемлет нашим унылым требам.

Его попросите – уж вас он послушает! – нам бы

за МКАД, за замшелый гранит петербургской дамбы,

в ту местность, где вы существуете рядышком с Богом.

И с вами, и с ним говорить нам так надо о многом!

А впрочем, простите, что я вас тревожу напрасно.

То на небе свечечка в вашем окошке сияет так ясно!..

8 января 2014

Португалия. XIV

Инеш, истлевшей королеве,

придворные, вы поклонитесь,

в поклоне преданном согнитесь,

лилейный оживив овал.

Ваш Педру в радости, не в гневе:

чрез столько лет после убийства

он всё же своего добился –

Инеш он царство даровал.

Она была земной подругой,

тайновенчанною супругой,

но это был небесный брак.

Посторонись, могильный мрак!

Лицом к лицу два саркофага,

любовь не опускает флага:

воскреснут в Царствии ином

Инеш и Педру, весь их дом,

что звался Домом слёз доселе.

Пусть в нём поселится веселье!

А за рассказанную быль

нам золотой дадите вы ль?

* * *

Посмотри, как я любуюсь тобой –

как Мадонной Рафаэлевой!

Владимир Высоцкий

Состригла всю краску и стала седой.

Зачем мне казаться теперь молодой?

Ты мной любовался, как в песне В.В.

Зачем молодиться несчастной вдове?

Никто мне не сможет тебя заменить.

Меж нами златая протянута нить.

Ты в домике райском дождися меня!

Я тем лишь живу – свято память храня.

Постриг

Можно, можно быть монахом

и не жить в монастыре.

Улыбаться малым птахам

на сиреневой заре.

Делать лёгкую зарядку,

кофе-просветленье пить.

Про политику-неряху

никогда не говорить,

а читать стихи Хуана

из Могера там и тут –

и подует с океана

ветер, свежий, как грейпфрут.

Или вот: стихи Марины,

как молитву, повторять –

из небесныя перины

снег просыплет благодать.

Голубей кормить и уток,

дома баловать кота.

Ландышей и незабудок

не срывать для просто так.

Избегать местечек злачных,

но не дружьего стола.

Быть монахом – это значит

никому не делать зла.

23 декабря 2013

Потоп в Москве

В Москве рекордный лет за полтораста –

как компенсация за зной, – могучий ливень.

Природа говорит: «Со мной опасно

шутить!» Я чувствую себя счастливой,

поскольку обо-, ува-жаю я водичку –

и тихий пруд, и если струи льются.

Я слушаю дельфинов перекличку –

они в любви друг к другу признаются.

Проспекты превратились в воды Ганга,

почти затоплены автомобили,

похожие на из-под шпротов банки.

Должно быть, очень мало мы любили,

искали секс и индустрии роста

игр, развлечений – сами виноваты.

Плывут фрегаты, и торчат их ростры –

Москву захватят храбрые пираты!

И на стене кремлёвской выпьют рома,

запрету в пику задымят из трубок.

Но завтра воду, хоть она огромна,

впитает почва мириадом губок....

Праздник

 С.

Я в честь праздника нынче возьму кимоно

белоснежное, как журавлиные перья,

и под звуки весеннего птичьего пенья

будет мной аккуратно надето оно.

Я весь дом распахну – пусть витийствует бриз,

пусть доносит он чаек солёные речи.

Я повсюду зажгу благовонья и свечи,

а котам любопытным скомандую «брысь!».

Я вплету в свои волосы сливы цветы

и сурьмой подведу удлинённые брови.

Боги, слушайте гул взбудораженной крови!

Что за праздник? – несносный мой, милый мой – ты.

27 февраля 2012

Прошлое-будущее

За пивом вечернюю скуку вдвоём коротая,

уносимся мы в золотую эпоху Китая,

где мудр император, народ его чтит, даже любит,

особенно в дни, как чиновникам головы рубят.

Построено много дворцов, ну а пагод – не счесть их.

И жёнам китайским, и воинам свят кодекс чести.

И спорят буддийский монах с вдохновенным даосом

по самым насущным – божественным то есть – вопросам.

Так спорим и мы, разливая по яшмовым чашам

кокосовый сок, о посмертном присутствии нашем

у Жёлтой реки или вовсе отсутствии полном,

и дым благовоний над лаковым стелется полом,

как горный туман, не застлав голубые вершины.

Я глажу мизинцем твои дорогие морщины

в тени балдахина, на шёлке полночного ложа:

я – юная жрица, ты – старый опальный вельможа.

Мы вместе навеки, раз так нам И-Цзин напророчил,

и наши объятья, как в небе луна, непорочны,

и красный гибискус, из кос моих чёрных упавший

тебе на ладонь – он из строчки Ли Бо, нам запавшей

в сознанье, о том, что чужды Поднебесной изъяны.

С таким ликованьем кричат на заре обезьяны!..

24 марта 2011

Псалом

Куда я попала, о Боже?

Зачем покинула рай?

Здесь всё в тобою не схоже,

всё остро, как бритвы край.

Да, я попала в ловушку.

Названье её – Земля.

Ты помнишь девчушку-резвушку,

что счастье пила из ручья?

Зелёные яблоки ела,

срывая их прямо с ветвей.

Невинная юная Ева,

Адама и не было с ней!

В дремучем лесу заблудилась,

забыла дорогу домой.

Гроза, как пожар, разразилась.

Спаси меня, Боже ты мой!

Псалом

В пятнадцать лет душа была мистичной

и чистой, и возвышенной была,

и сильною была, не рахитичной,

на древний опыт не держала зла.

Зачем же, как бездомную собаку,

на грязь и унижения обрёк

её ты, Бог, и погрузил в клоаку?

Как верить в доброту твою, о, Бог?

Ах, как душа была великолепна!

Не ведала, что значит тлен и страх.

Теперь же знает: создана из пепла,

и шарит жалкой свечечкой впотьмах....

22 ноября 2018

Псалом

Для меня нет ни эллина, ни иудея.

Козьим в звёзды крутым упираюсь рогом:

за святую свободу всю жизнь радея,

за неё воюю я даже с Богом.

Неужели, Боже, ты зол настолько,

чтобы сдачи давать какой-то козе бодливой,

жертве Марксовых бредней и Перестройки,

мне, сопливой девчонке? Что ж, под оливой

на моём балконе тебе назначаю встречу.

Пободаемся? Приз – килограмм варенья.

За свои творения я отвечу.

Но и ты ответь на свои творенья!

6 января 2012, сочельник

Райская планета

Существованье – сплошь потери.

Уходят в Космос люди, звери

любимые. Воздай по вере,

Господь, созданью своему!

Планету вижу, что похожа

на Землю, но любой прохожий

там друг и брат; пейзаж пригожий,

любезный сердцу и уму.

Не обманусь в своих надеждах!

Безверье глубоко в невеждах.

Все ходят в радужных одеждах

из света на планете той.

Там люди, звери – в братстве, в дружбе,

и ангелы у них на службе,

и все друг другу очень нужны,

и нимб над каждым золотой.

Моя планета вечной встречи,

тебе – восторженные речи,

и в честь тебя сияют свечи

на письменном моём столе.

Нет, ты не можешь быть фантомом!

Ты станешь нашим райским домом.

Тяни к себе нас – мы готовы!

Мы настрадались на Земле.

18 октября 2017

Реквием

В небе ненастном

плачет овечка.

Мама угасла

тихо, как свечка.

Тихо, как будто

роза увяла.

Что скажешь, Будда?

Мамы не стало.

Полная горя

жизнь ей досталась.

С жизнью не споря,

гордой осталась.

Встретят подруги

маму за дверью.

Реквием вьюги

вкупе с метелью.

В сердце останешься

ты молодою

страстной красавицей,

а не седою,

полубезумной...

Реквием Духа.

Голос твой юный

вечен для слуха.

Ветер, на части

душу мне рви!

Боже, в объятья

маму прими!

Верила, верила,

Боже, в тебя!

Вот и отмерь ей

вечность, любя.

Сына пусть встретит –

ей без него

всё – хуже смерти,

хуже всего.

В небе ненастье.

Голос мой слаб.

Дай, Боже, счастье

там ей хотя б!

Плачет овечка,

как под ножом.

Реквием свечки.

Не пощажён

мир этот бедный.

Всё меньше сил.

Скачет Конь Бледный, –

кто б пристрелил...

13 декабря 2014

Реквием Серёже

Моему драгоценному,

навеки возлюбленному супругу

А когда ветры тёплые в лицо подуют

и от лени последней ты свой выронишь лом,

это значит, навек твою башку седую

осенит избавление лебединым крылом.

А. Городницкий, «Жертвам ГУЛага».

(Любимая песня Серёжи в последние годы)

1.

Бог, в которого ты не верил,

враз тебя у меня отобрал.

Мир окрестный глядит хищным зверем –

вижу пахнущий мясом оскал.

Был последним родным человеком

и любовью всей жизни ты был.

Но любовь остаётся навеки!

В путь-дорогу тебе – пара крыл.

Ты был рыцарь, опора, надёжа,

ты меня утешал, понимал.

Ты был всем для меня, мой Серёжа!

И стихам моим чутко внимал...

Прожил ярко, достойно, красиво,

орден «Лучшему мужу» – тебе.

Дай, Господь, мне поболее силы

пережить эту пропасть в судьбе!

Тридцать лет и три года, как в сказке,

вместе прожили. Вот я вдова...

Не забуду заботы и ласки.

Только кругом идёт голова,

и земля из-под ног ускользает,

словно выдернули ковёр.

Леденящая жуть наползает.

Но вот ангел крыла распростёр!

Он тебя и проводит в наш домик

райский вверх по небесной тропе.

«Стансы к Юлию» – пухленький томик

из стихов, посвящённых тебе,

стал надгробьем твоим, но и вместе

это памятник будет тебе.

Снова встретимся мы в лучшем месте,

будем вместе в посмертной судьбе.

Ночь. Но скоро вскричит уже петел.

Роковое я бремя несу.

Я развею твой лёгонький пепел,

как хотел ты, в родимом лесу...

2.

Жил как воин, и умер как воин.

И, конечно, ты рая достоин.

Не хотел стариком быть лежачим

и беспамятным. Дух вдруг стал зрячим

и увидел свою перспективу,

бросив злостной судьбе инвективу,

он рванулся в такую свободу,

что не виделась и «Луноходу».

Ты рванулся в духовное царство

и отважно сказал Богу: «Здравствуй!»

Твой пёс Янус в наш райский домишко

проводил тебя, милый мальчишка.

И теперь хорошо тебе, милый.

Но пошли мне из Космоса силы

дотянуть свою жизнь до итога,

верю я: ты в фаворе у Бога, –

воплощенье ума, благородства

средь пошлятины века, уродства.

Без тебя на Земле стало пусто,

и бессмысленным стало искусство

стихоплётства. Я с этим покончу.

И душа в страшных муках и корчах

расстаётся с тобой, чтобы снова

обрести среди мира иного!

* * *

Серёже

Родной мой антиквариат!

Ты мебель ценная в квартире.

Тебе несу в златом потире

нектар богов, отнюдь не яд!

И бережно сдуваю пыль

с тебя, цветами украшаю.

Обоживаю, обожаю!

Вот наша жизнь – и миф, и быль.

1 августа 2017

Рождение души

Это было в те времена,

когда боги спускались с небес

и ходили среди людей,

а люди говорили на едином наречье

и понимали язык птиц и зверей.

Взаимоедства не было:

яства появлялись сами собой,

как только хотелось есть.

Все жили в мире, в дружбе, в братстве.

Все были просветлёнными и посвящёнными.

Смерти не было –

все просто переселялись в мир богов.

Люди жили среди прекрасной природы

и великолепных произведений искусства,

они обладали способностями,

которые мы сегодня

называем сверхъестественными.

Климат был тёплый и благостный.

Это был Золотой Век.

Тогда и родилась моя душа.

Она родилась из цветка белой кувшинки.

И не знала она тогда,

что ей предстоят столетия

тяжёлых и страшных испытаний.

Но она всегда свято хранила память

о том прекрасном мире, в котором она родилась.

Хранит и сейчас...

Рождество

Сергею Брелю

В Италии южной, где зреют оливы,

на ферме родился ослёнок, и встал

он сразу на ножки. Пусть будет счастливым!

И мать молоком обелила уста.

Какой он прелестный, ослёнок тот серый!

И в глазках – речная небес чистота.

И смотрит на мир он с надеждой и верой.

Такою бывает, друзья, красота.

Россия

Запад есть Запад, Восток есть Восток,

и вместе им не сойтись.

Редьярд Киплинг

Возник вопрос: мы – Азия? Европа?

Скажу определённо: Азиопа.

Ну, хорошо, Евразия – смотрите

на карту, глобус и не ерундите.

Сошлись в нас вместе Запад и Восток.

Здесь – синтеза великого исток.

26 октября 2017

Свежесть

Роскошная вечерняя гроза.

И «Оду к радости» поют растенья.

И молния – то Зевс открыл глаза! –

пронзает, словно шпагой, средостенье.

Но нет! – не боль, не смерть в уколе том –

шампанский шик, что веселит бродягу.

Природа ловит пересохшим ртом

обильную безудержную влагу.

В промокших джинсах, позабыв про зонт,

как в детстве, звучно шлёпаю, босая,

по лужам, отворяя горизонт

потерянного, найденного рая...

Свежесть

Грядёт гроза, грохочет гром,

как благовест среди жары,

как войско Рима – напролом,

и покоряются миры

дождю, что сверху вниз пророс,

как отражённый в речке лес.

Оглядывает мир Христос,

как будто только что воскрес.

Свой рай

Не надо мне Света,

хочу лишь покоя,

чтоб песня не спета

и дом над рекою.

Любимые люди

чтоб жили вокруг

не в боли, не в блуде,

без дрязг и разлук.

Любимые кошки

чтоб жили в дому,

смотрели в окошки,

ласкались к тому,

кто Бога дороже

и больше, чем муж,

зовётся Серёжей,

родимый мой муз.

И вольная лира,

и винный кармин,

в окошке - полмира,

мир смотрит с картин.

Так жить бы да жить бы

над речкой в лесу.

Вот образ женитьбы

с тобой, Иисус...

Святой Франциск

Ассизи – с виду скромный городок,

но мне особенно родной и близкий

(вновь по хребту – приятный холодок),

родился здесь и жил Франциск Ассизский.

Из всех святых любимый самый – он,

пусть некрасивый, неприметный. В вере

он был силён, как мускулом – Самсон.

И слушали не только люди – звери

и птицы слово праведное. Волк

был усмирён, а леопарды руки

ему лизали, словно кошки. Толк

не знал в теологической науке

Франциск – он жизнью Бога показал,

что не от мира... И сестричка Клара

была чутка: что сделал, что сказал.

Франциск и Клара – ангельская пара!

Теперь таких людей на свете нет.

Иль их не видим в окруженье близком.

Дают и нынче ведь монашеский обет.

Но кто сравнится со святым Франциском?

Север вдали

Там нежная иволга стонет...

Николай Заболоцкий

Как застонет печальная иволга,

вспоминается озеро Имандра

и зелёные сопки вокруг.

Я – дитя, существо подневольное.

И увозят меня. И так больно мне!

И в глазищах у друга испуг:

«Навсегда?!..» Где ты, очарование,

и хрустальной воды целование,

и свободы в брусничнике путь?

Сердце стонет, как нежная иволга.

Я шепчу: «Не забудь меня, Имандра!»

Отвечает: «И ты – не забудь...»

Сквозь туман

Я жизнь как неизбывную беду

влачу среди существ, предметов бренных.

Но верю я: когда-то попаду

на Острова Блаженных.

Нет ничего дороже для меня

мечтаний детских солнечной Эллады.

Её герои, боги – мне родня,

другой родни не надо.

Я знаки дальней пристани коплю

в воображенье жарком, неустанном.

Я прилеплюсь ракушкой к кораблю,

плывущему к тем Островам желанным!

* * *

Смерть любая – жуть; однако,

заклинаем в болтовне:

только б не от рук маньяка,

не от страха, не от рака,

а, желательно, во сне.

Ну, а жизнь – не сон ли тяжкий?

Все друг другу снимся мы

с назидательной замашкой...

Август, Павловск, луг с ромашкой,

переход во тьму – из тьмы.

20 января 2011

* * *

Смиренного подсвечника мне участь

дарована. Кто свечи водрузит?

И в честь кого? Я всеприимством мучусь

и понимаю: наша жизнь – транзит

из вечности живой обратно в вечность.

Пусть Бог един, для каждого Он – свой.

Огонь свечи – он отражает млечность

высоких звёзд. Больною головой

свечусь я, словно бы маяк зажжённый:

«Всё принимай! Всевышний многолик!»

Но только темнотою пощажённый

приемлет это. Свет мой невелик...

Со-творение

Я отхожу от тягот и невзгод

с буддийской отрешённостью «ом мани..».

Сознание освобождаю от

досужих мыслей и воспоминаний.

Под прежней жизнью подвожу черту

карандашом, словно жезлом державным.

Приди, о Бог, наполни пустоту

каким-то новым, лучшим содержаньем!

Хотела б пением создать я рай

и поселить любимых в нём счастливо.

На струнах моих нервов Ты сыграй,

чтоб получилось сладко и красиво!

Ведь может мозг вселенную создать.

Так пусть в моей вселенной торжествуют

добро, и дружество, и благодать,

а реки смерти пусть её минуют!

* * *

Сознание дыряво, как дуршлаг,

и сквозь него проносятся кометы,

и звёзды падают, и знаком того света

мерцает греческий архипелаг.

И, вызывая ужас, бьёт под дых

пространство бесконечное без смысла.

Но нежно брезжат асфодели Стикса

и душу бередит лесбосский стих.

Медвяный хмель на солнечном пиру

Эллады, юной, как сама Киприда.

Но покидает пир кариатида,

чтоб поддержать светило ввечеру

кудрявою своею головой.

Поёт Эол в раздутой парусине.

Эх, жить бы жадно, как червяк в малине.

А после кротко прорасти травой.

17 февраля 2011

Стокгольм. Сентябрь

Блёкнут крупные кудри упрямых северных роз.

Клёны роняют шафранные влажные звёзды.

Только осень в грядущем, только она – всерьёз, –

          крепкие, терпкие версты.

Не трудно любить этот город большой воды,

скрипичной архитектуры, опрятных парков.

Подчинись, разгляди сквозь горький тот самый дым,

          что там напряли Парки.

Вольному – воля, и незачем кочевать.

На такой высоте, какая тебе доступна,

невозможен полёт, пустотою эфир чреват

          и паденьем – поступок.

Дождь идёт. И фонтан выглядит, как суфлёр,

высунув торс из будки, заговоривший громче

датского принца. Короткий, точный – мелом, углём –

          сорочий росчерк

одевается в пышный багет листвы,

и висит какое-то время шедевр ничейный.

Не успеешь очки нацепить, произнесть «увы»,

          как он исчезнет...

Стокгольм.  Старый город

Парадиз пешеходов. Вавилон языков.

Вызывает священный ужас кроткая мостовая,

как подумаешь, сколько веков, каблуков, подков

ее утрамбовывали, шлифовали.

Витрины лавчонок неминуемы, как вопрос

«камо грядеши?», и взгляд в мелочах тонет, не зная брода.

Запах горячей пиццы тревожит нос.

Раздаётся потусторонний клёкот экскурсоводов.

Спасаюсь в переулке. Здесь безлюдье и тишина.

Закованы в тяжкие ставни игрушечные окошки.

Узкой лестницы заманчивая крутизна

приводит во двор, где мальчик гуляет с кошкой,

яркой, словно сорока. На острый церковный шпиль

нанизаны ломти неба, пышущие лазурью.

Трехмачтовый флюгер констатирует полный штиль,

и мой одинокий парус не просит бури.

И во времени мира без роковых минут,

в пространстве без мрачных бездн и гибельных дуновений,

как объяснить, я не знаю, измерить чем глубину

моего блаженства и упоенья.

Тень Гомера

Мне Греция нужна, по меньшей мере,

чтобы родной кириллицей писать.

Но о слепом я плачу о Гомере:

слепому – взять, да и аэдом стать!

И видел он всё чётче да и дальше,

чем видят современники мои.

И не было в его прозреньях фальши,

ведь Трою Шлиман раскопал... Твори!

21 сентября 2017

Тоска Иоанны Дзэн

Себе слезами я мощу дорогу

к тому потустороннему чертогу,

       которого, быть может, вовсе нет.

А люди путешествуют по свету

и обживают весело планету,

       и устриц потребляют на обед.

Быть хорошо богатым и здоровым,

жизнь одаряя благодарным словом

       и новый день приветствуя: виват!

А ежели ты слаб и замордован,

за лапку к клетке бедностью прикован,

       ты в этом сам как будто виноват.

Христос был нищ и кончил жизнь в мученьях,

но в золоте алтарь, и в облаченьях

       парчовых толстопузые попы.

Так где же правда? Правды не добиться.

Не разбирая, где Инта, где Ницца,

       иду вслепую поперёк толпы.

6 января 2013

Траектория ностальгии

Так случилось, что жизнь началась с Анапы,

то есть с моря. Я помню, бродили крабы

по песку прибрежному, столь прелестны,

и стихия плескалась во всём своём полном блеске.

Зависали медузы в волнах, как подводные люстры,

на гряде облаков солнце было – кочан капусты,

подплывали так близко дельфины, ручные будто,

и сверкали их спины из нежного перламутра.

Шли мы к морю мимо заброшенного котлована,

где гремели лягушки не хуже родного органа.

По решётке подъезда вились виноградные кудри,

и синели в них грозди, как женские очи, смиренномудры.

И, конечно же, готика кипарисов чистое восхищенье

вызывала в душе, а надеждою на возвращенье

я живу и поныне, ведь жизнь началась у моря,

и сегодня оно во мне плещется, сердцебиенью вторя.

И хочу лечь не в землю, а чтобы волна укачала,

потому что мне видно в таком окончанье – начало.

* * *

Ты не мучился месяцами,

не кричал от жестокой боли,

ты ушёл легко – не с концами:

отлетела душа на волю.

Наше тело – всего лишь глина.

В нём томится душа-бедняжка.

Но я плачу, как Магдалина

у креста, потому что тяжко.

* * *

Удел мой земной – тоска,

что прорастает в небо

наитья табачным дымом;

сверленье Музой виска

свирелью – нет слаще хлеба, –

и плач по мёртвым любимым.

Но в этой тоске всегда –

надежда на воскресенье,

на вечную встречу, обитель,

над коей – моя звезда,

как подснежник весенний.

Домой отведёт Спаситель.

Уединённое

Мир современный не люблю.

В высокой башне затворившись,

давно умершей притворившись,

орлицей сверху вниз смотрю

на мировую суету,

коловращение людское.

В трудах неспешных и в покое

в душе лелею красоту.

И в звёздный кладезь – в высоту –

гляжу я чаще, чем на Землю.

Я призываньям Бога внемлю,

растя крылатую мечту.

Кормлю поэзией с руки,

пою водицею живою,

чтоб пела девой молодою

и ангелам плела венки.

Вот-вот отправится в полёт,

справляя вечный день рожденья,

долой из мира вырожденья,

и душу в Небо вознесёт.

Философема

Больше о переходе,

чем о телесной жизни,

думается. В Природе

к Богу нет укоризны.

Мыслю и я смиренно:

суть не уйдёт бесследно.

То не нужно, что тленно;

всё, что нужно – бессмертно!

22 ноября 2018

Церковное Село. Вечер

Прошла неделя. Собака еще рычала,

но при этом виляла хвостом и ладонь лизнула,

когда я входила в кухню, где пили всё, кроме чая,

и в форточку тихий сентябрь выдыхал лесную

колючую хвойную свежесть. Я говорила,

что империя обречена распасться,

как Снегурка – растаять в лучах Ярилы,

почерневшей ноге не поможет пластырь.

Сказали, что я пессимист, что к лучшему перемены

происходят, просто фантастика, и это необратимо.

Только нужно терпение, нужно время.

«Чтобы стала древом золотоносным азбука Буратино», –

подумала я, но вслух предпочла согласиться.

Колокол сельской кирхи мелко дробил голубое

пространство сумерек, и какая-то шведская птица

нехотя общалась сама с собою.

Шри Ауробиндо

Индийский мальчик, воспитанный по-английски,

которому образы родины вдруг стали близки,

за независимость Индии он отсидел в тюряге

и видел Бога в тюремщике-бедолаге.

Уже и тогда созерцанье его поднимало

высоко за пределы ангельского вокала.

Но нам не по силам слиться с его прозреньем.

Мы смотрим в окно и пьём чай с земляничным вареньем.

Затем интегральная йога. Но рыбе стать птицей –

в нашем миру равносильно стать самоубийцей.

В миру в поднебесие рыбы, увы, не взлетают,

и люди не Гиту, увы, – Кама-сутру читают.

Ашрам у тебя. Нет заботы о хлебе насущном.

И твой телефон напрямую стыкуется с Сущим.

И женщина рядом, назвал ты её Матью мира,

француженка, дочка Европы, священная Мирра.

И вот синтез йоги. Читай: геометрия рая.

Но я эту книгу отбрасываю, не читая:

рай чужд всяких формул и чужд математики глупой.

Он, может быть, край инфузорий, что виден под лупой.

А может, он край мотыльков, что живут только сутки.

Мы между амёбами, звёздами – жуть! – в промежутке.

О мире мечтал идеальном – найти только средство...

Наследнички – грифами труп – разодрали наследство.

11 января 2014

Юбилей

Двадцать пять лет в литературе.

Служила ревностно культуре.

Но вот в раю, на верхотуре

об этом скажут что – вопрос.

Пусть даден был мне дар поэта,

что стоит писанина эта?

В ней больше сумерек, чем света,

полыни больше, нежли роз.

Была б обычным человеком –

на двух подставках чебуреком, –

да где уж там, с умом-абреком,

нормальной жизни тут не жди!

Не то, чтоб планы Барбароссы –

метанья, страхи и вопросы,

бесчисленные папиросы

и, как у всех, смерть впереди.

Но рано подводить итоги.

Не все в тупик ведут дороги.

Ещё шагают резво ноги,

выводит буквицы рука.

Всегда была честна я с Богом,

и размышляла я о многом.

Надеюсь, будет мне итогом –

вихры потреплет Он слегка.

Юбилей города (870)

Сегодня я – вместе с народом,

что редко бывает, увы.

И вместе со мною – Природа,

широкие кроны Москвы.

Москва колокольною стала

опять, улыбается Бог.

Проеду от Тёплого Стана

в Чертаново – в милый чертог,

в мой Битцевский лес, мой любимый,

увижу я белок, синиц,

зелёного пруда глубины

и Узкое*. Хочется ниц

упасть перед доброй Фортуной,

что город мне этот дала,

такой и старинный, и юный.

Крещусь на его купола.

И хочется мне над рекою

в лучах фонарей постоять,

дышать дорогою Москвою,

как дочь, её нежно обнять!

9 сентября 2017

___________________________

*усадьба князей Трубецких

* * *

Я говорю с твоим портретом,

а он сияет мягким светом.

Ты утешал меня в несчастье,

ты укрывал меня в ненастье.

Любовь такая не проходит,

а просто в Вечность переходит.

Взираешь с Неба ты, любя.

Смотрю с любовью на тебя.

* * *

Я говорю: печаль моя светла,

поскольку мы не совершали зла,

и пусть ушёл за горизонта край,

Господь тебя, конечно, принял в рай.

Мне под окошком пташечка поёт.

Буфет старинный в комнате живёт,

который помнит юного тебя.

Свечу тебе затеплила, любя.

* * *

Я тебя одела во всё новое.

Я в квартире сделала ремонт.

Но настало времечко хреновое:

за земной ушёл ты горизонт.

Как мне жить? Вокруг ведь всё – фантомное.

Проклинаю я судьбу свою.

Утешает чаяние томное:

мы с тобою встретимся в раю.

21 апреля 2019,

Вербное Воскресенье