Эльгрегор
Возле дома растёт родное дерево – пальма.
Что стерильно кругом – не скажу, но всегда юдофильно.
Чужая страна была – а теперича матерь альма,
А та, откуда – сюда, иногда лишь в кадриках фильма.
Вот смотрю по ТВ – когда горько, когда прикольно,
Ностальгия ко мне не приходит, не мучает шельма.
Ни Нью-Йорка не надо мне, ни тем паче Стокгольма,
Только память мерцает огнями святого Эльма.
* * *
Если б ведала только, как холодно мне без тебя.
Даже северный ветер не кажется злым и суровым,
Незаметною осенью, первым листком сентября
Начался листопад жёлтым, серым и ярко-багровым.
Оглянись на меня, это я поднимаю листок –
Черновик этой осени, словно пустую страницу.
И увидишь во мне неуклюжую чёрную птицу –
Занесённую стаей на Ближний, но дальний восток.
Тот город…
В тот город, где я родился, не выпадет больше случай
Приехать в плацкартном вагоне и выйти на старый вокзал.
А память исколет сердце лапой еловой колючей
За то, что кому-то когда-то три слова недосказал.
Заправлена печь дровами, фырчит чугунок с бульоном,
А за окном в скворечне птенцов бесконечный грай.
И бабушка с дедом живы, и сахар ещё по талонам.
И так безмятежно в тетрадке рифмуются рай и сарай.
* * *
сводим концы с концами
сводим друг с другом счёты
пьём коньяк с леденцами в сердце черно и глухо
словно торт юбилея премии делим почёты
пролито сколько елея а на душе сухо
нету подсказок readme света пьяна арена
жизнь прогорает в гаме пальцы ломают перстни
и в бесконечном ритме волком поёт сирена
и у нас под ногами торф выгорает в бездне
Знаки препинания жизни
Этот – жил? –
знак вопросительный.
А этот – жил! –
знак восклицательный.
А этот – просто жил –
а был человек замечательный...
У врача
Что наше сердце, друг – беспомощная мышца,
Сам чёрт не разберёт, как лечится она.
Не разорвать ей круг, чем издавна томишься,
И не нащупать брод там, где не видно дна…
Приподнимает жизнь таинственный свой полог,
Сердечко-то она вручила напрокат.
И смотрит на меня печально кардиолог,
А я гляжу в окно, где плавится закат.
* * *
Всё живу –
и трачу,
трачу,
трачу…
Не коплю на день последний свой.
Даже не надеясь на удачу,
знаю – всё окупится с лихвой.
Где ни спишь –
в постели,
на скамейке,
как живёшь – достойно ли,
греша,
если в жизнь не вложишь ни копейки,
то она не стоит ни гроша!
Вожди
Все вожди – подлецы,
все – дерьмо.
Руки тянут за властью и славой
В роковое тиранье ярмо,
И дорогой ведут нас кровавой.
Если пикнешь, то сразу – под дых,
Тот, кто против – подлец и мятежник.
И хрустят под ногами у них
Наши судьбы, как зимний валежник.
Варяг
Не езди в автобусе, мне говорят,
А я на советы плюю.
«Врагу не сдается наш гордый Варяг…»
На заднем сиденье пою.
Мотив выбирать не прикажешь устам,
Сто раз повторяю подряд:
«Наверх вы, товарищи, все по местам...»,
Мол, вот он, последний парад.
Не думал, клянусь вам, что будет теперь
Так моден о крейсере хит.
Смотрю на входящих в автобуса дверь,
И чудится в каждом шахид.
Цена
В мире много вещей не имеют цены,
От громадных строений
до хрупких идей.
Нет цены у Великой китайской стены,
Нет цены и у дружбы великих людей.
А с другой стороны – на глазах пелена,
Одного не понять уголками души:
Какова у работы любимой цена,
Если платят за эту работу гроши?
Конец февраля
Конец февраля.
На прилавках клубника,
Да как не попробовать сладких щедрот.
Мне сок «ассорти» наливают: «Хлебни-ка!»
Нектар, да и только, но градус не тот!
Я щурюсь от счастья,
весны
и азарта,
Как спринтер, который выходит на старт.
Мне много не надо – дожить бы до завтра,
В котором февраль превращается в март.
Пташка
Поэт не должен говорить на «ты»
Ни с ласточкой, ни с камнем, ни с судьбою.
Тамара Габбе
Дни стали светлей и длиннее,
деревья цветут не спеша.
Вот пташка на ветке,
под нею
сижу я, неслышно дыша.
Расплакалась звонко пичуга,
прощаясь с ушедшей зимой
её приютившего юга,
но время – на север, домой.
И в дивных сиреневых звуках,
в которых и горечь, и боль,
о прошлых потерях-разлуках
грустит бесконечный бемоль.
И каждое треньканье в душу,
как тонкой иглы остриё...
И кто я такой, чтобы слушать
печальные тайны её.
Вечер в Иерусалиме
Обычный вечер в Иерусалиме.
Заката бесподобна перспектива.
И, отшумев проблемами своими,
Темнеет белокожий день лениво.
Затягиваю шторою оконце,
Ложусь в постель – ночной предаться лени.
А там за горизонт садится солнце,
Садится солнце Богу на колени…
* * *
Не устраиваю торг:
Что прошло – прошло и баста.
И не взять взаймы чуток –
Смерть сурова и зубаста.
Но сгораю от стыда –
Что советовать потомку,
Если в жизни не всегда
Успевал стелить соломку.
Я в душу заглянул…
Я в душу заглянул –
Чего там только нет:
От пианино стул,
Коллекция монет,
Домашнее зверьё,
Я – лет пяти-шести,
Такое все старьё,
А глаз не отвести…
Когда не хватит сердцу букв...
Когда не хватит сердцу букв,
шепча слова ли,
стих кроя ли,
и пальцев трепетный бамбук
бездумно ринется к роялю,
и хлынет звуков круговерть,
и снова лад в душевном гаме.
Лишь только музыке пропеть
то, что не выразить словами.
Дуэт
Этой музыке тысячи лет,
Бесконечной,
волшебной
и зыбкой.
Мы играем всё тот же дуэт,
Ты, конечно же, первая скрипка!
Не у рампы, где плещут огни,
И не в платье, слепящем атласом,
А в квартире, где вечно в тени,
Я всё время ворчу контрабасом.
Он был – поэт…
Он был поэт,
писал по мере сил.
Реальность – очень горькое лекарство:
Пришла любовь, он отдал ей полцарства,
Трёх сыновей за это получил.
Растить детей – вот радости предел,
Растить детей – нелёгкая наука.
А для него была такая мука –
Поэзия осталась не у дел.
Поэтом меньше – это ли беда!
Поэтом меньше – это ли потеря?
Но ни одна из тысяч бухгалтерий
Урон не подсчитает никогда.
Я тебя завоюю…
Я тебя завоюю.
Готов арсенал
Для внезапной атаки десанта.
Я под вечер сонеты Шекспира читал
И горящие строки из Данта.
Напоследок присяду
и залпом – сто грамм,
Так заведено перед атакой.
И – вперёд!
За любовь!
За прекраснейших дам!
С белым флагом под мышкой.
На всякий...
Жасмин
Ах, как пахнет жасмин в середине марта,
Растворяя в себе голубой озон,
Ах, жасмин, – ты весны козырная карта,
Открываешь любви прерванный сезон.
Снова тянет силком к женской половине,
Сколько мыслей дурных голову мутят,
Ах, какой у любви аромат жасминий,
Сам не знаю, чего только раз женат!
Остроумие
Конечно, остроумие – талант,
Которым нужно пользоваться гибко,
Не уколоть, как шпагой дуэлянт,
А просто осветить лицо улыбкой.
Мы всех не помним, павших от острот,
Хранит секрет история немая…
А всё же по таланту выше тот,
Кто хохотать умеет,
понимая...
Боль
Она не весит ни карата,
её не снимет акамол.
Она –
предательство,
утрата,
невидимой иглы укол.
Нас многому не учат в школе,
но объясняет бытиё,
что есть такая степень боли,
когда не чувствуешь её.
Шахматист
Конец.
Дела обычные – инфаркт.
Он отдал жизнь дебютам да гамбитам,
Вверх не взлетел, и быть ему забытым,
В семействе шахматистов – это факт.
И всё-таки на шахматном пиру
Его помянут – только по-другому,
Назавтра, за неявку на игру,
Судья поставит нолик –
как живому!
Доброта
Подобрали собаку на улице,
а кота принесли с помойки,
Мы сделали им прививки,
и кормим неплохо, кстати.
А по ночам эта парочка
дрыхнет на нашей койке,
А мы с женою на коврике,
который возле кровати.
Non c'e pace tra gli ulivi
Сижу под густой и зелёной оливой,
Не ждите, товарищи, рифму «счастливый»,
Нет счастья пока что от этих олив
Для тех, кто воинственен и тороплив.
Оливки не ем в маринованном виде,
Хотя на оливу совсем не в обиде,
И воет над нею в полёте фугас,
Поскольку нет мира давненько у нас.
Сижу под густой и зелёной оливой,
Жду рифму, товарищи…
Я – терпеливый…
Поэт next
В эти дни, в минуты эти,
средь людских несметных орд,
он живёт на белом свете
человетер-пчеловорд.
Ни кредитки, ни визитки,
ковшик на электроплитке,
ковшик там, где Млечный путь.
И висит на интернитке
вся его земная суть…
Что там во Франции!
Чадит над планетой от озера Чад
до парка, где спят вигеландовы грации.
Везде льётся кровь, а газеты кричат:
А что там во Франции!
А что там во Франции?
Там лопнул нарыв, расползается гной,
и нынче не видно опасней субстанции…
Не поздно ль газеты исходят слюной:
Два дня – и забудут
Про что там во Франции…
Говорильня
Толстяки говорят о модных диетах.
Курильщики говорят о вреде курения.
Пьяницы говорят о вреде алкоголя.
Воры говорят о борьбе с коррупцией.
Генералы говорят о мире, готовясь к войне.
Убийцы говорят о негуманном отношении к ним,
Политики говорят, что думают о народе, набивая свой карман,
Врачи говорят о побочных действиях таблеток,
которые сами прописывают,
И лишь в доме повешенного не говорят о верёвке…
© Евгений Минин, 2013 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.