Было жутко, хотелось согнуться, ссутулиться,
Ощущался во всём недостаток брони,
Говорилось: гляди, что творится на улице!
Был как будто не март. Отступила весна,
И сдалась, и сложила свои полномочия.
Я сидела в углу. Ты стоял у окна.
И в узоры мороз превращал многоточия.
Буриме на исходе холодного дня:
На тебя беспощадно накатывал рифмы вал,
И смешались слова в голове у меня,
Ты вничью не играл, ты играл и выигрывал.
Вот и сумерки. Рядом с огнями аптек
Загорелись созвездья «Одежда» и «Оптика».
Мы смотрели на город, смотрели на снег
Из окна, словно пара уставших синоптиков.
Иди, погадай на проспекте Литейном,
Все улицы враз оборвав, как ромашку,
Портрет нарисуй мне на гуще кофейной,
До боли сжимая ладонями чашку.
Как медиум, влейся в гранитные своды,
На схеме метро отыщи криптограммы,
Тем проще, когда в городские кроссворды
Уже внесены вертикали рекламы.
Соскучился? Ладно. Давай целоваться,
Давай же, кричи: Что подумают люди!
Но только не будем с тобой расставаться,
Подумают – ладно, но только не будем.
Давай распакуем полпачки бумаги,
Листы разбросаем, разметим страницы,
И – белые простыни, белые флаги,
И новые белые-белые лица!
Оставим всё прежнее, полно же, полно,
Ещё раз по-новой начнём без отмашки.
И я обрываю – не помню, не помню –
На эту лучшую из здешних площадей.
Ты шёл стремительно. Дорога ускользала
И вниз соскальзывала к масляной воде.
Вода притягивала мелкие монеты,
Окурки, мусор, теплоходы и тебя.
Трамвай стучал по теплым рельсам: где ты, где ты, -
Пустую улицу колёсами дробя.
Ты шёл, небритый и неряшливо одетый,
Ты был промокший и опустошённый весь,
И ты действительно задумывался: где ты?
Дождём синоптики подсказывали: здесь.
Им с неба вторили пронзительные крики
Озябших чаек. Становилось всё светлей.
Ты шёл к вокзалу, где помятые гвоздики
Поштучно стоили четырнадцать рублей.
Ты взял билет, и вот – покинул эту плоскость,
Но, извини за любопытство и несносность,
Ты ощущаешь этой жизни двухполосность
И четырехколёсность?
Своих сверчков ночные скерцо,
Свою бревенчатую участь
Сыграй на сердцевине сердца,
Добавь чечётку и трещотку,
Стучись об двери спален, ванных,
И я во сне увижу чётки
Твоих симфоний деревянных,
И я проснусь от этой муки,
От этой дерзкой свистопляски,
И загляну с оттенком скуки
В твои стеклярусные сказки,
Итак, сыграй свою скрипучесть,
Пили с упорством добровольца
Мою бревенчатую участь
И сердца годовые кольца.
По крову гусеничного царства,
Я шла по длинной лесной сутане –
И разбегалась лесная паства.
Я шла по платью цветного леса –
Паук спускался, шепча: не слезу.
Многоугольник кленовых листьев
Мой шаг тревожный разъял на части.
Ольха склонялась к земному пледу.
Я шла по следу осенних счастий,
Шаг ускорялся. Я шла по следу.
Я шла по струнам пастушьей сумки,
Смычком водила по гибкой вербе.
Листва горела. Я шла по струнке.
Стручки пожара висели в небе.
Я шла. Деревья лизал огонь, и
Я осторожно переступала
По гладкоствольной его ладони,
Лесной ладони короткопалой.
Сегодняшний вечер был нежным, как мягкое масло,
И солнце садилось, как мёд опускается в чай.
Я вышла на улицу. Улица медленно гасла.
Ботинки скрипели и слышалось слово «прощай».
Моргал светофор. Магазины сощурились сонно,
Слипались глаза у домов на другой стороне.
В прохладном кафе плыл настойчивый запах лимона,
И официант улыбнулся сконфуженно мне.
Он близко прошёл и негромко сказал мне «простите».
Мне было печально, но вряд ли он смог бы помочь.
И он окунулся в детали чужих чаепитий,
А я, отвернувшись, в окне обнаружила ночь.
Я шла, я спешила. Я села в троллейбус у рынка.
Простывшее горло тугой воротник обнимал –
Затем, чтоб с него ни один лепесток не упал.