Осенний ветер
Нам не понять этот шум, запоздалый, неистовый,
Словно кончается что-то и надо успеть задержать.
Плачет луна сухими слезами-листьями,
Листья не падают, листья кружат и кружат.
Вечность врезается в сердце, прямая, как истина.
Тело умрёт, порвётся, как оболочка.
Облачком белым я в синюю ночь поплыву.
Только любовь в воздухе держит прочно.
Но почему не любовник, а ветер полночный
Вызвал меня сегодня на rendez-vous.
Картаней (Бабушка)
Домик холодный, сохнут растения,
Ветер во все щели.
Стол деревянный, брусчатые стены –
Всё в этом доме священно.
Дом этот очень похож на бабусю,
Старенькую картаней.
Я не могу без смущенья и грусти
Даже подумать о ней.
Вечно в работе, вечно в движенье
Сердце, как старая печка.
Длинная жизнь с народным сюжетом –
Плодоносящая вечность.
Хлеб ароматный на доли разрежем,
Вспомним фамилию, имя и отчество.
Знаю, простишь ты и внучку заезжую
За непростительное одиночество.
Хочешь – надену татарское платье,
Выброшу курево, джинсы, рубаху…
Бабушка, милая, что же ты плачешь? –
Лучше молись за меня Аллаху!
Да!
А впереди был ноябрь горький,
Голые ветки, больное горло,
Да! И день твоего рожденья
В хмуром обмороке октября!
С нами ободранный осенью город,
Ветер, трамвай, телефонный сговор, –
Да! И любовь слепым наважденьем,
Где я опять увижу тебя?
Выпадет снег, первейший и чистый,
Станут большим ожиданием числа,
Да! Понедельники и воскресенья –
Свежие лица и синий снег!
Жить, чтоб любить иль любви учиться…
Да! Для свиданий нужны причины,
Только несу, как цветок весенний –
«Да!» – протянутое ко мне.
* * *
Мы сидели за столиком и говорили о Фрейде.
Он ломал шоколад и пива мне подливал.
Я сказала: «Послушайте! Лучше меня убейте,
Только не обрывайте сверкающий мой карнавал».
Он ответил задумчиво: «Я слишком верю в Исуса,
Ничего не получится, детка, у нас с тобой.
Я чуждаюсь всего, что красиво, легко и вкусно,
Чёрным хлебом питаюсь и запиваю водой».
Я смотрела и плакала: боже, какая нелепость!
Он же язву желудка скоро себе наест.
…Значит, хлебом – всю жизнь неизменным хлебом,
Ни на час не снимая с сутулых лопаток крест.
* * *
Если б знать, где ты ходишь большими ногами,
Оставляя следы белых ботинок,
Я дрожала б, как двоечник, сдающий экзамен,
Я бы спряталась в куст, в листву, в паутину.
Я сидела б на корточках, как заправский воришка,
Я бы слёзы фуражечкой вытирала,
Воровала б твоё отражение с риском,
Что опять мне окажется этого мало.
(Я увиделась с ним, он прочёл мне нотации:
«Вы смутили меня своей экзальтацией.
У вас что-то не так по части морали,
Вы меня аморальностью замарали».)
Творчество
Слова – подземные уродцы,
Кишащие на дне колодца.
Там, под землёю, слов так много,
И каждое родиться хочет,
Снуют в неясности, гогочут,
Рвут друг у друга – руку-ногу.
Вот, кажется, вскипит колодец,
И через край польётся пена…
Но чинно, стройно, постепенно
Вышагивает слов народец.
Первая любовь
Молодость. Осень. День – среда,
У него в квартире кончилась вода.
И я несла ему эту воду,
Гордая, словно несу свободу.
(Он жил по соседству,
Говорил, что я ни на кого не похожа.
Он был на три года меня моложе,
Он не знал, что у меня есть ещё и сердце,
Но я любила его.)
Я рассказывала ему о Лоэнгрине,
Бессмертную историю аббата Прево
И что Бог создал людей из глины,
Но, кажется, он не понимал ничего.
Мы включали музыку, наполняя мелодией зал,
Мы танцевали под блюз Гарри Мура.
(У меня тогда была хорошая фигура,
И, мне кажется, это он знал.)
Я уходила под утро, рано.
Я собиралась бесшумно и быстро.
Я знала, что мы никогда не поженимся.
Я уносила с собою блаженство,
Сердечную рану
И пустую канистру.
Сонет-альба
Когда в твоих объятьях засыпаю,
Между мирами я теряю грани.
Сплю наяву, глаза не закрывая,
Дыханье пью и рай воспринимаю.
В кудрях твоей цветущей бороды,
Как бабочки, сложились мои пальцы.
И так я замираю до звезды,
До утренней, с которой нам расстаться.
В тюльпане рук до света утону.
Не ведаю, как выйду в новый день я.
И этот миг являет глубину –
Бездонное пространство сновиденья.
И двадцать жизней было бы мне мало,
Когда б таких мгновений не бывало!
* * *
Эй, время,
Поворачивай обратно!
Когда б ты знало, как избранник мой прекрасен,
Ты б точно позавидовало мне.
Твоя бесполая, бесчувственная сущность,
Твоя привычная работа разрушенья
Вмиг устыдилась бы незрячести своей!
Пока его влюблённые ладони
Всю охватили талию мою
И путаются в многослойных юбках,
Твой меч да обратится в гладиолус…
Эй, время! Повернись, любуйся нами,
Останься в сладком возрасте любви!
Ну, хочешь, я отдам тебе всю старость?
Не так уж много до неё осталось!
Отлей мне золота весеннего огня,
Пока он любит – сбереги меня!
* * *
Зажми моё дыхание в кулак,
Держи моё дыхание в руке.
В тебе нуждаясь, доверяю так
Способность жить, сокрытую в цветке.
Впервые я не презираю плоть,
Всё потому, что я в неё не верю.
Я, словно душу, открываю рот,
Хочу вдохнуть, вдыхаю и немею…
Я задыхаюсь! Сорванный букет –
Я не умею без тебя никак.
Держи моё дыхание в руке,
Зажми моё дыхание в кулак!
Маскарад
Как знакомо всё и как старинно,
Каждый миг наш кем-то повторим.
Потихоньку плачет Арлекино,
Кулаком размазываю грим.
Это вечно, это уже было,
Это будет вечным и потом.
Грустный Арлекин глядит уныло,
Улыбаясь ярко-красным ртом.
Мы живём в жестоком маскараде,
Нам приятен шорох мишуры.
Даже если кто-то плачет рядом,
Это тоже в правилах игры.
* * *
Когда опускается липкая тьма,
И бесы свистят во мраке,
Останься в себе, не сойди с ума,
Не стань ни козлом, ни собакой!
А если к тебе присмотрелся зверь
(На воле они отныне!),
Смотри ему прямо в глаза и верь:
Он душу твою не отнимет!
Взмахнёт он торжественно молотком!..
Но даже голодным и босым –
Храни свою душу, как отчий дом, –
Не бойся, герой, не бойся!
Духом-скалой, победным орлом –
Стой напролом!
Место моей смерти
И никому я не могу поведать тайну,
Что есть на свете место моей смерти.
Не время, как у всех, а только место,
Клочок земли, удобренный слезами.
Под ним обрыв – конец и бесконечность!
(Я упаду на эту землю грудью,
Я здесь навеки захочу остаться,
Мне ни вперёд и ни назад нельзя идти,
Хочу, чтоб здесь заканчивалось время –
Я в нём не чувствую уже потребность,
Я только здесь испытываю счастье…)
И это место – под окном твоим!
В моих глазах защурено желанье
Тебя и смерти, да – тебя и неба!
Я каждый день заигрываю с бездной,
Когда стою, застывши, под балконом.
Не провалиться сквозь тугую землю,
Не обратиться каменною бабой,
Не разбежаться мне слезливой речкой,
А надо просто как-то дальше жить.
(И хорошо, что есть бумага под рукою,
И есть в кармане верное перо,
Чтобы не сделать что-нибудь такое,
Что смехотворно, жутко и старо.)
Андр
…Обтекала вода его каменный стан,
Зацелованный солнцем, облаков выше
Величаво из волн смуглый шёл великан
И, как статуя, на берег вышел.
Высоко и таинственно прошагал,
Житель неба, любовник самой природы,
Первозданной гармонии идеал,
В первый раз покинувший воды.
Я не помню его каких-нибудь глаз,
Взор античный красив и бездушен.
Пару длинных прозрачно-зелёных ласт
Он торжественно вынес на сушу.
Римский профиль его издалёка возник
Как упрёк некрасивому люду.
Этот острый, прекрасно-пронзительный миг
Я уже никогда не забуду.
Шаман
У меня за окном такой буран,
Словно на скалы летит океан,
Словно разбился на сотни частиц -
Белых, лохматых и острых птиц.
Словно твоя запоздалая страсть
Бьётся о стёкла, стараясь упасть.
Словно с ума сошедший шаман,
Вырос до неба и небом пьян.
Было нам так горячо чересчур
От запредельности наших чувств –
В узел связалось – могу и хочу.
Ветер срывает защиту окон,
Белый, крылатый, душевный дракон!
Падаю в космос, в сон, в океан,
Помнить тебя, мой летящий шаман!
Капитанская жена
Ей сказали, что её мужа
Перевели служить в другой полк.
Там повсюду белые стены,
Облаков светлые лужи
И отсутствует пол.
– А что там он ест? И могу ли
Я ему принести еды?
–Нет, – ответили ей –
Ни в Ростове, ни в Барнауле,
Такую не продают
пищу,
ту, которую не жуют,
что гораздо полезней и чище.
А впрочем, можете принести вашу снедь,
Чтобы вам не носиться с ней.
Вот –
Оставьте тут, у ворот –
Храма.
– Подождите!
Но как же так?
Я же мама
Его сына,
Ему два года,
Нашему малышу.
Можно, я хотя бы помашу
Мужу своему платочком?
Я ему не сказала, что беременна
Нашей дочкой!
И стояла она, красивая,
Одинокая, тяжкая.
И думала:
Что же делать с его рубашкой,
ещё пахнувшей его потом,
с его кителем отсыревшим.
ей вернули товарищи по работе
его личные вещи.
* * *
Я хотела б уснуть с тобою на маяке,
в чарах волн, в закипающем молоке,
в шумной страсти, в пышном сиянье брызг,
чтобы жутко было выглядывать вниз...
Это было бы между: сон и явь,
это было б на грани: жизнь и смерть,
потому что с тобою мне явь как сон,
потому что с тобою мне смерть как жизнь...
Ревность
Его завидя в окруженье женщин,
Ведущих с ним любезный разговор,
Я в панике, что вероломный вор
Пытается украсть моё богатство,
Мою феерию, мою живую тайну,
Высокую награду за страданья,
Добытую в бою с уродством жизни.
Хочу я крикнуть: «Прочь! Не приближайтесь!»
И чувствую, как огненные стрелы
Растут, прицеливаясь, из моей души,
Как жажду я всё в мире сокрушить,
Оставив лишь его и наше море,
И наши звёзды, и, красивую, себя!
* * *
Я держу в зубах это слово, завязываю на узел язык,
от себя самой его прячу,
Я знаю его смысловые высоты и неизбежные его низы,
И что оно для меня значит.
В скрученном серпантине звука «Ю» собрана стая туч, –
Закрываю её, как беса я!
Только скажи, только сорви молчания золотой обруч –
Расколется скорлупа небесная!
Рыжей тигрицей с лоснящимися полосами земли
я побегу в неизведанные километры.
Четыре лапы мои не знают, в какой ты сейчас дали –
Их разорвали льды и ветви.
Станет душою туша, пущенная на сердечный стук,
И упадёт, ненужная, замертво.
…Вот почему ты для меня странный, желанный друг,
А я – в светлом уме и в твёрдой памяти.
Только глаза мои – тигры в пожаре,
Когда тебя вижу, мой уважаемый!
Лотос
Это лотос расцвёл, это Брахма сидел,
И игралась в воде Сарасвати.
Это лотос расцвёл, это воздух кипел
Белокипенным божьим платьем.
Приземлённая, я – стою не у дел,
Понимая, что мне не хватит
Горстки будущего, перламутровых стрел,
Чтоб тебе подарить – истратить…
Это лотос расцвёл, безнадёжен и бел,
Неожиданный и некстати.
Это лотос расцвёл, когда захотел,
Раздвигая подол Сарасвати…
© Фарида Габдраупова, 2017.
© 45-я параллель, 2017.