Избитая тема
Заключительная часть дня рождения – чаекофепитие с именинным тортом. В зале трёхкомнатной квартиры, за длинным раздвижным столом, человек десять студентов-второкурсников – в ярких молодёжных одеждах, и лишь родители именинника, только что вернувшиеся из театра, выделяются из присутствующих, помимо возраста, строгими вечерними туалетами.
Родителей в подобные минуты частенько обуревают воспоминания, и, как бы в подтверждение того, мать виновника торжества, смахнув со щеки непрошеную слезу, несколько театрально – похоже, ещё под впечатлением спектакля – произнесла, адресуясь к мужу:
– Видишь, отец, уже и жизнь под горку бежит... Нам – по сорок, сыну – девятнадцать... А, кажется, ещё совсем недавно...
– Да-а, – согласно кивнул головой супруг. – Было да прошло, судить не время... И всё-таки, я бы в день своего рождения не стремился так усердно спроваживать родителей в театр.
– Папа, ну опять ты за своё, – наморщив нос, отозвался именинник. – Ну как тебе ещё объяснять? Это же мой день рождения. Понимаешь?
– Не понимаю, – с обидой произнёс и развёл руками консервативный мужчина.
– Интересы разные, – подсказал кто-то из гостей.
– Вот как? – напористо пошёл в наступление отец. – Мы, выходит, совсем отстали от жизни, лишние и неинтересные? И это говорит студенчество – зеркало сегодняшней молодежи!
– Да никто этого вовсе не говорит, – попытался вклиниться в обличительный монолог именинник.
Но родитель уже никого не слышал и ничего не слушал. Он явно сел на любимого конька, менторским тоном указуя, что «в его время» всё: и воздух, и вода, и молодежь были другими – лучшими.
Тысячелетиями старшее поколение пытается убедить в этом младшее. Давно подмечено: если человек заговорил в подобном тоне, стало быть, уже постарел – пусть не телом, но душой.
– Сейчас, даже сказать неловко, такое кругом творится, – всё больше распалялся родитель, – ни стыда, ни совести, а потом рожают в пятнадцать лет! Да чтоб мы с матерью, до свадьбы, о подобном хотя бы просто подумали!
Постельная тема «обсасывалась» всесторонне и подробно. И тут в зал возвратился именинник, до того выходивший в спальню. В руках он держал два документа: свидетельство о браке родителей и свидетельство о собственном рождении. Торжественно раскрыв две зелёные книжечки, громко зачитал даты: регистрации отца и матери и своего появления на свет.
Выдержал многозначительную паузу и добавил:
– А одного месяца так-таки не хватает...
Попугайчик
– Уже опаздываю! – крикнул дедушка от зеркала у входных дверей квартиры, поспешно застегивая форменный китель и надевая фуражку. – Где кейс?
– Сейчас, сейчас...
Бабушка колобком выкатилась из кухни, где укладывала бутерброды и термос в серый чемоданчик. Вручив его дедушке и заперев за ним дверь, беззлобно пробурчала:
– И дался ему этот кейс... Жить прямо без него не может... Невелика шишка...
Пятилетний Димка сопел и кряхтел, стараясь отломать колесо от купленного недавно игрушечного грузовика. На дедушку мальчишка дулся уже второй день: неслыханное дело – отшлёпал внука! И было бы ещё за что... Ну, отвинтил Димка с дедушкиных наплечников на кителе три крупные звёздочки – две крайние с одного и, которая ближе к воротнику, – с другого. Так их ещё вон сколько осталось: и на рубашках, и на двух тяжеленных шинелях в шкафу... Не думал Димка, что дедушка у него такой жадный. Ещё и кричал, когда вроде уже на службу ушёл и вдруг назад быстро-быстро вернулся, все звёздочки отобрал, да вдобавок за ухо оттрепал.
Крак! И с упрямым колесом наконец-то было покончено.
Малыш покосился на маму, перед зеркалом подрисовывающую глаза. Недавно он стянул из маминой плетёной коробки, украшенной кружевами, красивый пузырёк с красной краской, в крышке которого была такая маленькая удобная кисточка, и покрасил себе не только ногти, но и все пальцы, чтобы доказать: он уже совсем большой, но... Лучше и не вспоминать.
Димка вздохнул и потихоньку открыл дверь из спальни в зал. Там над столом склонился папа, у которого, взрослые говорили, началась какая-то сессия. Папа тоже рисовал. Впрочем, по-обычному: на бумаге. Правда, лист у него был огромный, почти во весь стол. Вот если бы Димке такой и все эти блестящие штучки! Особенно ту, которой так ловко делаются ровные кружочки.
А то у него они никогда такими не выходят, в лучшем случае похожи на яйцо. Папа сделал ещё кружочек и положил блестящую, интересно переламывающуюся штучку на стол.
Р-раз! – спионерил её Димка и спрятал за спиной. Не оборачиваясь, папа сказал:
– Сынуля, не мешай мне чертить, пойди к маме.
Димка послушно зашлёпал к зеркалу.
– Мама! Посмотли, что у меня есть! Я счас буду делать ловные клужочки!
Видя, что мама никак не обращает на него внимания, Димка совсем немножко ткнул её блестящей штучкой в поясницу. Ой! Он не знал, что мама может так высоко прыгать! И так громко кричать! Ай! Ну подзатыльник-то за что?
Мама и папа ругались.
– Ты не в состоянии последить за ребенком пять минут! – выговаривал папа.
– Поменьше пялься вечерами в свой обожаемый ящик – в другой раз утром не придётся дочерчивать второпях! – оборонялась мама.
– А тебе бы только перед зеркалом часами вертеться!
– Вот уж это не твоего мужского ума дело!
Тут конец конфликту положила бабушка.
– А ну, марш в институт и на работу! – командирским голосом приказала она. – Нечего у ребёнка и друг у друга на нервах играть!
Родители умчались. Димка же отломал от грузовика второе колесо, потом, под неусыпным оком бабушки позавтракал так надоевшей манной кашей с ягодками (вишневым вареньем), попил чаю с печеньем, и тут в гости пришла соседка, тетя Наташа. У неё есть внучка Яна, и они с Димкой часто играют вместе, но с недавних пор девочка стала ходить в подготовительный класс, и сегодня как раз день его посещения.
Пока женщины беседовали на кухне, Димка добрался до бабушкиной кровати – самой интересной во всей квартире, с шариками на металлических спинках. Бабушка утверждала, что кровать с ней всю жизнь прожила, все гарнизоны объездила и ни на какую новомодную мебель она это ложе не променяет. Поднатужившись, Димка отвинтил один шарик и положил его в рот...
Ну что это за глазастая бабушка: тут как тут! Шарик отняла, опять ругать…
Потом Димка сидел на кухне и безуспешно пытался понять, что может означать фраза: «Дядя Вася в последнее время слишком часто заглядывает в бутылку». Сам Димка уже дважды посмотрел и в пластиковую бутылку из-под минералки, и в стеклянную, из-под пива. Абсолютно ничего интересного… Уй, какие всё-таки глупые бывают взрослые!
Перед тем как соседка ушла, бабушка, вздохнув, пожаловалась ей:
– Из Борьки и Людки – воспитатели никудышные. Самим бы ещё в куклы и компьютерные стрелялки играть.
Это она про папу и маму. Димка сразу уточнил:
– Бабушка, а ты – кудышный воспитатель?
Бабушка засмеялась, но почему-то ничего не ответила.
Потом Димка играл с конструктором, смотрел цветные картинки в книжке, а бабушка учила его буквам. Димка уже знал букву «А», которая похожа на домик, букву «Д», потому что с неё начинается его имя, а сегодня учили мамину букву «М». Оказывается, это ещё и коровья буква.
«Му-у!» А умеет ли мычать мама?
...Обед – это, конечно, самая большая пытка. Особенно суп или борщ. Когда Димка вырастет, он никогда-никогда не будет есть первое.
После еды бабушка уложила внука спать. И приснился Димке удивительно прекрасный сон: будто он уже совсем взрослый, а папа, мама и даже бабушка с дедушкой вдруг стали маленькими. Ах, как хорошо было всеми командовать!
...Когда Димка проснулся, и мама и папа уже оказались дома. Едва вылезши из кроватки, он сразу же авторитетно заявил родителям:
– Вы – никудышные воспитатели, а бабушка – кудышный.
Вместо того чтобы похвалить – очередная несправедливость! – его выставили из комнаты. Папа, мама и бабушка что-то говорили за дверью друг другу. Димка разобрал: «Мама, вы постоянно ставите нас в неудобное положение».
Затем бабушка повела внука гулять в городской сад. По дороге пожурила:
– Эх ты, болтунишка... Что ему ни скажи – через пять минут как своё выложит...
Димка с бабушкой покатались на карусели, а потом зашли в магазин, где мальчуган сам опустил монету в прорезь стеклянного ящика, который тут же выдал жевательную конфету, а бабушка почему-то назвала этот ящик автоматом. Это она ошиблась. Автомат у Димки лежит дома, и у него сломалась батарейка. Так что лампочка на дуле больше не включается и оружие не жужжит.
Вернувшись домой, Димка немножко поиграл, а потом умудрился облиться водой из таза, в котором плескалась купленная бабушкой живая рыба.
Наконец со службы пришёл дедушка. Решив, что хватит дуться на него за звёздочки, Димка поспешил в коридор и стал выкладывать семейные новости.
– Мама велтится пелед зелкалом, а это – не мужского ума дело! – сообщил он. – А папа пялится в обожаемый ящик! И еще они иглают у лебёнка на нелвах и никудышные воспитатели, а бабушка – кудышный...
Дедушка крякнул.
– Ещё дядя Вася часто заглядывает в бутылку, – продолжил Димка, довольный произведённым эффектом, – а я больше не голубчик, а болтунишка, а бабушка ставит папу с мамой в неудобное положение...
Дедушка открыл рот.
Но самое главное внук приберёг напоследок.
– Ты, дедушка, жить не можешь без кейса. Он тебе дался... – Димка скопировал насмешливое, как у бабушки утром, выражение лица и торжествующе закончил: – Невелика шишка...
Соучастник тяжкого преступления
К концу рабочего дня в экспертно-криминалистическую лабораторию УВД города Н-ва тяжело ввалился участковый инспектор из Свердловского райотдела милиции – майор Митькин. В руках офицер держал опечатанный мешок из полиэтилена молочного цвета.
– Суров твой удел, о научный отдел уголовных дел! – в рифму поприветствовал экспертов участковый со стажем: четверть века на службе, это вам не шутки, а своего рода серебряная свадьба.
– Привет его благородию околоточному[i], – в тон ответил Митькину капитан Кулагин, работавший с фальшивой стодолларовой купюрой. Двое других экспертов поздоровались вяло: догадались (как, впрочем, и Кулагин), что участковый, про которого ещё лет двадцать назад, переиначив известную фразу из шедевра советского кино «Чапаев», сложили поговорку:
«Помрёт Митькин, а язык и после того ухи просить будет», принёс на исследование какое-то вещественное доказательство, то бишь, дополнительную работу.
– Чего невеселы, носы повесили? – спросил и расплылся в улыбке гость. – Гля, какой вещдок я вам приволок! Скоропортящийся труп, иностранец-африканец. В стихии водной смерть нашёл и к вам на вскрытие пришёл!
– Слышь, Митькин… А у себя на участке ты тоже стихами-подковырками изъясняешься? – не выдержала дородная Ольга Зверева, составлявшая фоторобот квартирного разбойника.
(Накануне он кастетом проломил череп цыгану-торговцу и водрузил жертве на живот включённый утюг. Не успел преступник выкурить сигарету, как «терпила» выдал валюты и изделий из драгметалла тысяч на триста «деревянных»).
– Представляю, как ты «высоким штилем» читаешь поэму о необходимости соблюдения принципа мирного сосуществования в «коммуналке».
– Садистка ты, что ль – на больную мозоль… – сразу поскучнел Митькин. – Тебя бы бабушкам на зуб, они любого заклюют… В общем, принимайте подарочек из зоопарка.
И с усилием плюхнул мешок на стол. Присовокупляя же к полиэтиленовой упаковке постановление о назначении экспертизы, опять скаламбурил:
– А к сему подарку, мент, распишись за документ. И серьезно, пошевеливайтесь, иначе вещдок в натуре протухнет.
Дверь за участковым захлопнулась, а эксперты доложили о «подарке» начальнику отделения.
Подполковник милиции Батищев вышел из своего кабинета в лабораторию, косо глянул на занявший полстола мешок и принялся вслух читать «сопроводиловку».
П О С Т А Н О В Л Е Н И Е
о назначении комплексной экспертизы
24 июля 2011 года г. Н-в
Следователь следственного отделения Свердловского ОВД г.Н-ва Старший лейтенант милиции Дубоват И.И., рассмотрев материалы уголовного дела №1141637, и принимая во внимание, что 24 июля 2011 года, в городском зоопарке был обнаружен труп гуся шпорцевого африканского, Plektropterus gambiensus, зрелого самца. При опросе охранников зоопарка Котова и Базилевича установлено, что 24 июля, около полудня, при патрулировании ими территории учреждения, данная редкая импортная птица вольным стилем плавала в пруду в бодрствующем и здоровом состоянии.
Примерно через полчаса, когда Котов и Базилевич находились в районе вольера с манулом, ими был отмечен звук, напоминавший выстрел из гладкоствольного оружия.
По прибытию на звук в район пруда с экзотическими водоплавающими, вышепоименованными охранниками был обнаружен вышеупомянутый труп вышеназванного гуся, верхняя часть изогнутой шеи которого, вместе с головой, находилась под поверхностью воды. После обнаружения трупа тело было вынесено на берег, а затем директором зоопарка Маркизовым С. В. передано под расписку членам следственно-оперативной группы, прибывшим по звонку на 02 и констатировавшим смерть от неизвестной причины. Осмотром пруда и окрестностей его, злоумышленников, умертвивших дорогостоящую особь (примерная стоимость гуся одна тысяча
долларов) не обнаружено.
Руководствуясь ст. ст. 78, 184 и 187 УПК РФ,
П О С Т А Н О В И Л :
1. Назначить по настоящему делу комплексную криминалистическую экспертизу, поручив её экспертам УВД г. Н-ва.
2. Поставить на решение эксперта следующие вопросы:
а) имеются ли на трупе повреждения?
б) если имеются, то какого характера, не являются ли они огнестрельными?
в) если являются, из какого вида оружия могли быть нанесены?
3. Эксперта предупредить об уголовной ответственности за отказ и уклонение и за дачу заведомо ложного заключения.
4. Предоставить в распоряжение эксперта следующие материалы:
а) настоящее постановление;
б) труп Plektropterus gambiensus.
Следователь (подпись) И. И. Дубоват
Батищев дочитал документ до конца, снял очки, протёр их стекла, вновь водрузил на нос и растерянно пробормотал:
– Чушь какая-то…
Любопытно-настороженные взгляды офицеров милиции упёрлись в непрозрачный полиэтилен.
– А-а, всё одно распечатывать, – наконец сказал подполковник и скомандовал: – Ольга, вскрывай! Тебе с птицей воевать сподручнее…
– Тоже мне, мужики, – фыркнула и презрительно произнесла Зверева. – Что, человеческих трупов никогда не видели?
– Так то ж – человеческий, а это – африканский шпорцевый, – резонно возразил Кулагин.
– Срамота! – и Зверева решительно вспорола скальпелем шпагат, оканчивающийся биркой с печатью.
«Иностранец» был вытряхнут на стол. Все ахнули: такой птицы ранее даже в кино никто не встречал.
Гусь оказался крупным, как индейка – на взгляд, килограммов десять – и длинным: от вытянутого клюва до перепончатых лап не меньше метра. Густое оперение на спине и крыльях чёрное, с фиолетовым отливом, но грудь, живот и щеки – белые, а клюв и голый вырост на лбу – красного цвета. Ноги, словно у цапли, голенастые, но главная особенность: на сгибе каждого крыла отчётливо выделялись острые роговые шпоры.
– Однако… – задумчиво произнес Батищев. – Прямо жаль препарировать. Красивое бы чучело получилось… Но служба прежде всего. Лейтенант Ремиров!
– Ну… – нехотя отозвался молодой баллист, откладывая в сторону затвор от самопального пистолета.
– Вперёд – и с красным флагом! Заключение экспертизы представишь завтра к обеду.
– А почему опять я? – с жаром возмутился лейтенант. – Если семьи нет, так постоянно козёл отпущения, да?
– Но-но! – прикрикнул начальник отделения. – Это что за пораженческие разговоры? Ты самый молодой, стало быть, учись… И гордись, что доверяют. Разделаешь тушку, если дробь или пулю найдёшь – опишешь, да про снимки не забудь.
– Тут не тушка – туша целая, – страдальчески бормотнул Ремиров.
…После команды начальника остальные эксперты как-то в одноминутье рассосались по домам. А Ремиров щёлкнул затвором фотоаппарата, со вздохом обвязался полотенцем сомнительной чистоты – вместо фартука, – и засучил рукава, примеряясь, с какого бока сподручнее приняться за работу.
– Поди, найди её, иголку в стоге сена, – бормотал он под нос, вооружаясь скальпелем.
Впрочем, режущий инструмент временно пришлось отложить: гуся-то для начала требовалось ощипать.
Процесс освобождения экзотической птицы от покрова занял чуть ли не два часа: перья намертво цеплялись за тушку, а под ними обнаружились острые, сантиметра в полтора, колодки. Отдельные из них Ремирову пришлось выдергивать плоскогубцами. Напоровшись на шпору, он раскровянил палец…
Наконец лейтенант сделал первый надрез по животу гуся. Полоснул скальпелем ещё раз… И сморщился от резкого запаха, шибанувшего в ноздри. Кривясь, эксперт потащил полуразодранную птицу к раковине и с руганью стал извлекать на свет божий внутренности водоплавающего. Особенно долго провозился с лёгкими. Кое-как вымыл гусиные испражнения, и тушка сразу запахла по-иному – болотом.
Лейтенант кромсал её ещё долго, зло и безуспешно, так ничего и не найдя. Почесал скальпелем затылок и, наконец, додумался ощипать верх шеи птицы: по лености не довёл сразу работу до конца. Именно здесь он-то и обнаружил искомое раневое отверстие, из которого добыл единственную дробинку. К тому времени «иностранец» уже превратился в бесформенные куски мяса, на которые Ремиров взирал с отвращением. Но вдруг, решившись, принялся заворачивать бренные останки в полиэтилен…
На следующее утро лейтенант милиции сидел перед дисплеем компьютера, выпечатывая на клавиатуре справку о результатах вчерашнего исследования. В конечном итоге, на экране родился следующий текст:
«Представленная тушка гуся шпорцевого африканского исследовалась в криминалистической лаборатории ЭКО УВД г. Н-ва. В ходе расчленения обнаружено, что на тушке птицы имеются повреждения в области шеи, нанесённые дробью марки 00, которые и повлекли за собой смерть упомянутого гуся. На остальные вопросы ответить не представилось возможным».
Ремиров замер на секунду и продолжил печатание документа: «В связи с отсутствием условий длительного хранения, представленное на экспертизу вещественное доказательство уничтожено. Приложение: детальные фотоснимки тушки до вскрытия и поврежденной шеи гуся, дробинка марки 00».
Подмахнув разлапистую подпись, эксперт достал спичечный коробок, добыл из него спичку, тщательно заострил скальпелем и с наслаждением поковырялся в зубах.
«Когда б ещё удалось такого дорогущего гуся всласть налопаться, – подумал Ремиров, – и, по сути, ничего особенного. Мясо тиной отдаёт, староват-жестковат… Надо остальное бы у соседки в духовке попробовать запечь, да яблок побольше напихать – может, запах-то и отобьёт…»
Позднее следователь Дубоват, у которого, как выяснилось, имелись лично-собственнические взгляды на «труп гуся шпорцевого африканского», с апломбом заявил, что эксперт умышленно уничтожил важное вещественное доказательство, способное принести ещё немало пользы в расследовании тяжкого преступления: «Незаконной добыче водных животных и растений» (Статья 256 Уголовного кодекса Российской Федерации, максимальная мера наказания – до трёх лет лишения свободы).
Впрочем, это следователь, конечно, шутил – досадуя, что самому не подвезло уничтожить вещдок эдаким нетрадиционным, полезным и приятным одновременно способом.
[i] До известных событий Октября 1917-го обязанности, во многом сходные с исполняемыми ныне участковыми инспекторами милиции, возлагались на околоточных надзирателей. Околоток – несколько кварталов в городах дореволюционной России.
Шоколадная сила воли
Давно дело было... В конце шестидесятых. Я тогда в пятый класс ходил. И очень любил конфеты, особенно шоколадные, с белой начинкой. «Пилот», «Весна», «Озеро Рица». Не скажу, чтобы уж так часто они мне перепадали, а всё же почаще, чем старшей на четыре года сестре, Иринке. Сладким обоих больше баловала бабушка Дуся, наш главный воспитатель.
Заканчивалась вторая четверть, и я жил в предвкушении новогоднего праздника и зимних каникул. Во дворе снежинками на иголках серебрилась уже купленная отцом разлапистая ель. Так хотелось поскорее её украсить...
И вот наконец отец принёс из сарая крестовину, чуточку подпилил ствол лесной красавицы и установил её посреди зала. В комнате вскорости запахло хвоей. Игрушки развешивали мы с сестрой – разумеется, под контролем бабушки.
О, эти ёлочные игрушки моего детства! Пузатые будильники, на которых всегда без пяти двенадцать, лубочные избушки с заснеженными крышами, фигурки сказочных зверюшек, переливчатые рыбки, грибы-крепыши... А красная звезда из стекляруса на проволоке чудом сохранилась у меня и поныне. Айболит и старик Хоттабыч. Светофор и матрёшка. Труба, скрипка и барабан: всё ручной росписи. Космонавт и ракета. Витые сосульки. Аж три пендитных кукурузных початка. Гирлянды из флажков. И, конечно, жизнерадостные шары – всех цветов и размеров: с портретами вождей, с серпом и молотом, с узорами, с отражателем, с серебристой присыпкой, – неярко блестевшие среди колких мохнатых ветвей. Сегодняшние же пластиковые шарики оптом сработаны на одну колодку и без души.
Единственный плюс, да и то сомнительный: не бьются. Под ёлку мы установили Снегурочку и Деда Мороза из папье-маше с надрезанным мешком: по малолетству Иринка пыталась найти в нём подарок.
В заключение священнодействия бабушка принесла ещё и конфеты «Пилот» – двенадцать штук, я их сразу сосчитал, и мы на нитках подвесили лакомство за хвостики фантиков. Потом бабушка предупредила:
– И чтоб ни-ни! Пусть пока покрасуются, а уж после праздника разделите.
Ничего себе испытание для меня, сладкоежки! Ещё и ёлка рядом с моим диваном: утром глаза открыл – конфеты с веток дразнятся; спать ложишься – опять душевное расстройство. Что́ испытание – настоящая пытка неокрепшего волею...
Словом, уже через два дня «не вынесла душа поэта»... Ведь половина конфет моя, так? Какая же разница, когда именно их употребить? Ну, недовисели, подумаешь, это-то мы замаскируем.
Первой «жертвой» стал «Пилот» с нижней ветки. Подгадав момент, я вытянул его из фантика и с наслаждением сжевал, а пустую бумажку свернул так, чтобы казалось, будто конфета цела. Лиха беда начало – в тот же день добрался и до второй, а следующим утром – до третьей.
Ликвидировав полдюжины «Пилотов», временно остановился: оставшиеся-то уже вроде и не мои...
Однако я быстро пришёл к мысли, что сестра почти взрослая и вообще за свою длинную жизнь куда больше меня всяких вкусностей переела, значит, пора восстанавливать справедливость. И без всяких угрызений опустошил пару очередных фантиков. Потом, даже внутренне не оправдываясь, просто «приговорил» две следующие конфеты. Доел бы и последние, с самого верха ёлки: семь бед – один ответ. Но тут наступило тридцатое декабря, и на школьном новогоднем празднике мне вручили традиционный подарок.
Я было хотел подстраховаться, завернуть в пустые фантики конфеты из кулька, но... Это почти все шоколадные повыбирать? Жа-алко...
Развязка наступила после новогоднего ужина – его нам с Иринкой устраивали в девять вечера, и я на нём сидел, как на ёлочных иголках... Эх, и быть бы мне битым широким отцовским фронтовым ремнём, на котором папа точил трофейную бритву «Золинген», однако меня отстояла бабушка.
Только изъяла четыре наиболее интересные конфеты из остававшихся в кульке, присовокупила к ним две несъеденные с елки и вручила кровно обиженной сестре, тоже любительнице сладкого. Мне же попеняла:
– Нету у тебя, друг ситцевый, силы воли ни на грош. А ещё мужчина будущий. Срамота! – и отошла, бессильно махнув рукой.
Очень меня те слова пробрали, даром что мал был. Любым путем доказать захотелось: конфеты – пустяк, а сила воли имеется, и настоящий мужчина – такой, как мой кумир актер Жан Марэ из любимого фильма «Парижские тайны», – из меня обязательно получится.
Пожалуй, то был первый в моей жизни по-взрослому осознанный поступок. В сильно потощавшем кульке-подарке оставалась большая шоколадная медаль в серебряной фольге и с выступающей картинкой: космический корабль, удаляющийся от Земли к звёздам. Медаль сберегалась напоследок: вкуснее будет казаться. Взял я её и с отчаянной решимостью принёс бабушке:
– На, возьми, а отдашь на следующий Новый год, тогда и съем. И попробуй только после сказать, что у меня силы воли нет!
– Э-э-э, друг сердешный, так дело не пойдёт, – возразила бабушка. – Невелика важность, если я шоколадку под ключ упрячу. А вот ты её в свой стол положи, чтоб всё время под рукой, и потерпи годик. Тогда – герой! На том и порешили. И ещё – что это будет наш секрет.
Намучился я. Особенно спервоначалу. Сядешь уроки учить – а мысль о рядом лежащей сласти все знания отгоняет. Вынешь шоколадку, посмотришь на неё – тьфу, сгинь, искусительница! – и назад, в ящик.
Я уж и серебряную фольгу аккуратно снимал, и шоколад нюхал, и кончиком языка к выпуклому изображению прикладывался. Ах, как хотелось отгрызть ту же «Землю» либо хотя бы ракету слизать... Сейчас-то понятно: сам соль на рану сыпал. Но – кое-как держался. Бабушка же время от времени интересовалась: «Ну что там твоя медаль? Есть ещё сила воли, не съел?»
Я несся к столу и предъявлял заначку. И как был тогда горд и счастлив! Летом сдерживать себя оказалось проще: каникулы, ещё и в гости уезжал. Вернулся домой – и сразу к столу: на месте ли шоколад? Да куда ему деться...
А вот в сентябре едва не сорвался. Получил нагоняй от матери за то, что гулял много, по-летнему, а за уроки садился под вечер. И как бы в компенсацию просто загорелось эту распроклятую медаль изничтожить!
Спасибо бабушке – вовремя углядела, что с внуком что-то неладное, и о «силе воли» спросила...
Дотерпел-таки я до следующего Нового года! За праздничным столом бабушка открыла домашним нашу тайну и торжественно подвигла меня на поедание шоколадного символа воли. Медаль к тому времени треснула – как раз меж Землёй и ракетой, немного посветлела и сильно затвердела. Пришлось её натурально грызть. И всё равно: это был самый вкусный шоколад, который мне довелось попробовать в жизни…
© Фёдор Ошевнев, 2017.
© 45-я параллель, 2017.