Фрагменты романа «Para Bellum»
Предуведомление-45
Роман для телевидения «Ловец человеков» (название условное) написан в жанре криптоисторической фантастики, когда известные события прошлого получают совершенно иное объяснение. Особенность этого повествования: оно плотно вплетено в ткань реальных событий. Большинство действующих лиц, включая эпизодические личности, это – люди которые жили и действовали в последние месяцы перед началом Великой Отечественной войны. В то же время «Ловец человеков» продолжает цикл Василия Звягинцева «Одиссей покидает Итаку».
Зима 1940 – 1941 года. К Сталину является призрак Аристотеля Фиораванти. Предупреждая его, что большая война погубит империю. Какую, не объясняет. Сталин стреляет в пришедшего почти в упор, безрезультатно.
Вождь испуган, но всё равно приходит к мысли, что «мистика» может оказаться непонятной пока акцией с вполне земными целями. Одновременно он начинает поиск людей, которым может доверять БЕЗОГОВОРОЧНО. Из многих десятков досье он выбирает 12 военачальников, находящихся в лагерях, и решает устроить проверку каждому на предмет надёжности. Двое из них – бывший комкор Сергей Марков и его друг, бывший же начальник контрразведки дивизии, кубанский казак Владимир Лось. Сталин возвращает Маркову звание, делает его заместителем командующего Московским ВО. Его напарника, ненавидящего вождя всей душой, Иосиф Виссарионович назначает заместителем начальника собственной охраны генерала Власика, которого отправляют в отпуск, и позволяет набрать новых – своих – людей, в том числе Хрусталёва, однофамильца знаменитого водителя (личность реальная). Другими словами, Сталин создаёт для выбранных им командиров все условия для подготовки заговора против себя. Естественно, под максимально возможным контролем разных спецслужб. Чтобы конкурировали.
Доверенное лицо Сталина, он же агент иной цивилизации Лихарев, обеспечивает безопасность вождя и принимает участие в перевооружении Красной Армии перед лицом близкой войны. Он становится постоянной опорой Иосифа Виссарионовича.
Параллельно разворачиваются романы между Лосем и буфетчицей самолёта, в котором доставляли «сидельцев» в столицу, Люсечкой; а также Марковым и студенткой ИФЛИ, оторвой и хулиганкой, Ленкой.
Среди действующих лиц – мистик и друг Сталина по семинарии Георгий Гурджиев, философ, отец Павел Флоренский, легендарный диверсант Мамсуров, который стал прототипом героя романа Хемингуэя «По ком звонит колокол», одна из самых ярких фигур описываемого исторического периода.
Сталин назначил Маркова командовать Западным Особым военным округом. Стремясь скомпрометировать командующего, люди Берии устраивают ему встречу с доверенным лицом Канариса. Офицер предлагает совместно организовать свержение Гитлера и Сталина. Марков докладывает об этом вождю.
Мамсуров убеждается, что цель Берии – захват власти даже ценой территориальных потерь страны. Ради этого он ведёт переговоры с Гейдрихом, который планирует арестовать фюрера и узурпировать власть в Германии…
В результате действий Мамсурова, Маркова, Сталина, Берии и в силу ряда трагических обстоятельств события входят в то русло, которое известно нам из истории.
Ловец человеков
Сочинения Зигмунда Фрейда публиковались на русском языке под редакцией профессора Ермакова. Узнав, что поклонником австрийского психиатра считает себя даже Иван Петрович Павлов, Сталин с интересом прочитал оба тома «Введения в психоанализ», проверяя выводы австрийского учёного собственными ощущениями. Мысль, что в основе всех поступков человека лежит сексуальный инстинкт, вождь про себя оценил как абсолютно верную. И именно потому она не принесёт пользы массам.
Учение о подсознательном Иосиф Виссарионович осторожно поставил под сомнение. Как он ни пытался обнаружить у себя следы каких-то уж-жасных идей, в которых даже самому себе признаться невозможно, ничего похожего не нашлось. Товарищ Сталин имел привычку всё называть своими именами и просчитывать последствия каждого действия до конца. Поползновениям, которые не могут даже попасть в луч мысли, в психике Хозяина места не находилось. Он назвал себя «человеком без подсознания». Но если построения психиатра применимы ко всем остальным…
Иосиф примерил модное учение к личности человека, о котором думал часто – Владимира Ильича – и пришёл к выводу, что тут Фрейд, чёрт бы его побрал, пожалуй, прав. Ульянов при внимательном анализе мог оказаться весьма характерным экспонатом в коллекции еврейского «хохмача». В отличие от большинства соотечественников Генеральный секретарь знал, что «хохэм» по-еврейски – мудрость, следовательно, хохмач – не только рассказчик анекдотов или шутник, но философ и учитель жизни. А истолковать по Фрейду женитьбу Ленина и историю его романов в конце жизни было бы архилюбопытно.
Рассмотрев все обстоятельства, вождь пришел к выводу, что учение Фрейда верно, и именно потому оно вредно. Какое неосознанное может быть у строителя социализма и для чего Оно ему нужно? Советский человек обязан быть монолитно цельным и непоколебимым. И самое главное, зачем бессознательное нужно социализму как общественному строю?
Тем не менее Иосиф Виссарионович вызвал Якова Серебрянского, начальника отдела специальных операций ОГПУ, и поручил навести справки о том, как живётся «отцу психоанализа». Через неделю на стол вождя легло донесение: семья Фрейда существует чуть ли не впроголодь. Серебрянский получил новое задание – организовать финансовую помощь венскому врачу. Обычно Сталин не интересовался тем, как выполняется его «просьба». Но в этом случае он потребовал подробного отчёта и успокоился только тогда, когда Серебрянский доложил, что деньги на прожитие Зигмунд Фрейд получает через резидента Марка Эйтингона, двоюродного брата Наума Эйтингона, разведчика и любимца вождя. Марк был психиатром, учеником великого Зигмунда. Одновременно он держал фирму по торговле русскими мехами. При поддержке отдела специальных операций его бизнес был более чем доходным. Так что и мотивировка этой нетрадиционной для специальных служб операции, и надёжность исполнителя руководителя ЦК партии большевиков вполне удовлетворили.
По поручению Хозяина профессор Ермаков был приглашён на беседу. Разговор длился без малого четыре часа. Ученый пришёл в восторг от глубины проникновения вождя в замысловатые проблемы психологического учения.
На следующий день Российское общество психоаналитиков было закрыто, выпуск книг «Психоаналитической библиотеки» прекращён, уже выпущенные тома изъяты из обращения. Ермакова не арестовали, только вышибли изо всех институтов, где он преподавал. Профессор тоже понравился Иосифу Виссарионовичу.
Размышляя, вождь обращался к себе либо «Иосиф», либо «товарищ Сталин». Он сидел в своём кабинете. На столе вместо обычных бумаг стоял кувшин из пористой глины. Жидкость в нём оставалась ледяной в любую жару. Сосуд был наполнен «кинзмараули». Лекари говорили, что красное вино не в пример полезнее, но вождь любил молодое белое. Оно хорошо шло под мягкий лаваш с зеленью. И не мешало рассуждать. Вино Генеральный наливал в простой гранёный стакан. Впрочем, терпкий напиток он только пригубил, зажевал маленьким кусочком хлеба, поднёс к носу веточку кинзы, глубоко вдохнул запах молодости.
Сейчас, решив обдумать случившееся, он начал с вопроса к самому себе: «Что, Иосиф, признайся честно, обосрался?». И ответил: «Да…».
– А почему? – спросил товарищ Сталин Иосифа. Допрашиваемый задумался. – Во-первых, я решил, будто это покушение.
– Ну, это тебя не сильно напугало. Ты ещё боец, Иосиф.
– И Вы, товарищ Сталин!
- Страшно стало, когда адом повеяло.
– Что-то ты, друг Иосиф, заговорил красиво. Не надо лишних эмоций и поэтических преувеличений. Товарищ Сталин считает, говорить нужно серыми, скучными, прозаическими словами. Тогда суть дела виднее.
Вождь отложил траву, стал механически ломать папиросы и заталкивать табак в любимую трубку вишнёвого дерева. Утрамбовывал массу большим пальцем левой руки. Когда жерло заполнялось, Генеральный секретарь аккуратно выковыривал волокна, выбивал их в большую стеклянную пепельницу и снова начинал терзать «Герцеговину».
– То, что произошло, может иметь два объяснения, – думал товарищ Сталин. – Объяснение мистическое: действительно явился призрак этого Аристотеля как его там, не Стагирита, короче. Диалектический материалист товарищ Сталин во всякую мистику не верит. Поэтому он мог или даже должен был испугаться. Для тебя, Иосиф, выпускника духовной семинарии и друга Гурджиева, это вполне нормальная вещь. Ты обязан верить в сверхъестественное. Ортодоксия это или ересь разбираться можно потом.
Главное, ты в это можешь верить.
– Всё равно страшно.
– Страшно, – согласился товарищ Сталин. – Только, если всё это – дело божье, или дьявольское, сейчас это не суть важно, мы ничего не можем предпринять. Потому этот вариант оставим без обсуждения. А вот если сие – результат усилий человеческих…
– Товарищ Сталин, посетитель явился ниоткуда и исчез, словно в воздухе растворился. Тайные ходы не обнаружены, часовые никого не видели…
– Если умные люди решат выпустить на сцену тень отца Гамлета, они подготовят необходимые декорации.
– А заключение экспертов по пуле?
– Эксперты только люди. И ничто человеческое им не чуждо. Ни страх, – ни боль, ни отчаяние.
– Но зачем городить весь этот огород?
– Предположим, они хотели напугать товарища Сталина. Мы же говорили, что как диалектический материалист товарищ Сталин должен был испугаться…
– И что дальше?
– В том и вопрос. Затевать такую турусу на колёсах только ради того, чтобы у товарища Сталина на голове зашевелились седые волосы? Или они надеялись, что меня кондрашка хватит? Так проще было бы пристрелить. Впрочем, нет. Удачное покушение – это обязательное расследование. И если организатор не станет преемником, то тут ему и придёт полный кирдык. А в грызне, которая обязательно начнется среди друзей и соратников, предсказать, кто всем глотки поперекусывает, невозможно. Это первое.
Хорошо, опять предположим, вождь с перепугу дал дуба. То есть, ничего хорошего в этом нет. Почему? Отсутствие вождя – смута. Всё повалится, наступит хаос. Перед большой войной это катастрофа. Кому такое выгодно? То-то же. Это второе.
Следовательно, летальный исход для товарища Сталина в данной ситуации не предусматривался.
И снова тот же вопрос: зачем? Любое действие предпринимается, чтобы добиться какой-то реакции на него. Что должен сделать Иосиф Виссарионович после того, как испугается?
Остановить войну? Но сегодня это зависит не только от товарища Сталина, но и от товарища Гитлера. Интересно, ему тоже явился призрак? Канцлера Бисмарка, например. И произнёс: «Я же предупреждал, не воюй с русскими!»
Или наоборот, Хозяина подталкивают к тому, чтобы нанести удар немедленно? Военные докладывают, будто это невозможно как минимум в ближайшие полгода. Ну, положим, если подойти к делу по-стахановски и подключить к контролю и исполнению службу товарища Берия, срок можно будет сократить почти наполовину, и где-нибудь к середине июля…
Плохо, что товарищ Сталин должен догадываться, чего от него хотела эта замогильная фигура. Плохо для заговорщиков, если, конечно, это заговор.
Вдруг Иосиф Виссарионович неправильно поймёт и сделает не то. Или они способны предвидеть, какими путями пойдет мысль Вождя? Много о себе возомнили! Такое по силам только богу, а бога нет.
Это может быть только заговор. Всякие пузыри Земли, Вии и прочая чертовщина должны быть исключены. Хотя бы потому, что при мысли, будто явился истинный посланец темных сил, даже у товарища Сталина дрожит в глубине груди и холодеют руки. Грозный в молельне часами каялся. А на великом царе крови было поменьше. То, что головы он сек ради укрепления Руси, как и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Джугашвили, для потусторонних сил вину, наверное, не снимает.
Усилием воли вождь подавил тёмный нерассуждающий ужас. Приказал себе мыслить логично. Есть ещё одно возможное объяснение для этой… инсценировки. Некто рассчитывает на страх товарища Сталина. По его мнению, Хозяин должен призвать попов, увешать кабинет иконами и провести изгнание бесов из Кремля. Кстати, Берия советовал именно это. И весь мир решит, что Иосиф Виссарионович впал в маразм, и можно будет созвать внеочередной съезд партии и… переизбрать товарища Сталина, вывести его из состава Правительства, отправить… на лечение. В Горки Ленинские. Переоборудовать их под психушку – раз плюнуть.
С другой стороны, возвращение к православию можно показать как часть возрождения традиций Российской империи. Реабилитировали же мы Александра Невского. Как великого полководца, радетеля и защитника Земли Русской. А ведь он ещё и канонизированный святой.
Сталин представил первую полосу «Правды» с передовицей: «С нами Крестная Сила» и хмыкнул. А что, ведь сожрут. И станут из кожи лезть, славя Господа нашего Иисуса Христа. Внутренним взором вождь увидел внеочередной съезд партии безбожников, который тысячей глоток ревёт: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! Ура!» и стоя рукоплещет добрую четверть часа. Стадо. Пастырь над ним никакой не бог, а великий товарищ Сталин. И его верные овчарки, кавказские, какие там ещё бывают, еврейские что ли. Всякие кроме немецких.
И вдруг кто-то из псов вознамерился стать на место Пастыря? Иосифа Виссарионовича охватил гнев, кровь бросилась в голову, как в далёком детстве, когда Рябому давали по морде. Бешенство выдавило из сознания остатки недавнего ужаса.
Если явление призрака готовили смертные, тогда – кто?
– Булганини. По должности он мог бы претендовать на роль преемника вождя. Одутловатого, представительного Николая Александровича Булганина Сталин презирал за глупость, пьянство и вечные истории с балеринами Большого театра и называл про себя на итальянский манер. Особенно раздражали сына сапожника пухлые и холёные руки зампреда Совнаркома. Из них всё вываливалось. Когда чиновник пугался, а боялся он всего и всегда, пальцы начинали жить отдельной от остального организма жизнью. Они шевелились, как жирные мучные черви, теребили манжеты крахмальных рубашек, заползали, как в норы, в рукава дорогих пиджаков. Чтобы этот слизняк придумал и, главное, осуществил такое… Чушь собачья!
– Маланья… Георгий Максимилианович Маленков. Секретарь ЦК, член Оргбюро. После кампании проверки партийных документов, после которой и по результатам которой лучший друг Жорика Лавруша стал брать чуть ли не каждого второго, члены ВКП(б) поголовно его ненавидят и боятся. Готовый вождь. Не товарищ Сталин, конечно, но на безрыбье вполне сойдет за рака. (вполне может стать раком?) Этот мог бы. Но только в одном случае: если исполнителем будет Берия и его доверенные люди.
Когда-то Маланья спас Лаврентия от Недомерка – Ежова. Не исключено, предвидел Максимилианович, что понадобится Павлович для подобного дела. Только зачем это Лаврентию? История знает десятки случаев, когда новый правитель первым делом устранял кореша, который привел его к власти. Берия не дурак. Или всё-таки дурак? Перспектива стать вторым человеком в Третьем Риме оч-чень заманчива. Может застить глаза любому, и мудреца сделать идиотом.
– А сам Лаврентий?
Вождь даже поморщился: «Вряд ли. Он – прекрасный исполнитель, организатор. Но для политика слишком ограничен. Харизмы никакой, бухгалтер. Вождь из него, как из судака оратор. Опять же, вредные привычки. Бросить их он не сможет, а вождю такое мешает. И предан он мне, аки Малюта царю Ивану. Впрочем, последнее серьёзным аргументом может считать только очень наивный человек. Товарища Сталина наивным даже злейший враг, даже Троцкий, никогда не называл. И теперь уже не назовёт, – с злым удовлетворением товарищ Сталин представил, как карающий ледоруб Мировой революции, направляемый рукой Рамона Меркадера, обрушился на макушку Иудушки Лейбы.
– Кто ещё смог бы?
– Нежданчик? Иосифу Виссарионовичу был симпатичен Андрей Александрович Жданов. Только поэтому его ещё не схарчил Маленков. И сам преемник Кирова это хорошо понимал. Он не был дураком, и догадывался, что на «колыбели трёх революций» Хозяин держит его, чтобы все видели, какое ничтожество Андрей Александрович по сравнению с Сергеем Мироновичем. Кроме того, стать первым, как любой идеолог, Нежданчик не может при любой политической погоде. Идеология всегда подстраивается под реальную власть. Как хорошая девка, она обязана угадать и обслужить любые капризы своего покровителя. А Жданов – прирождённый болтун. Этот отпадает.
– Каганович. Чтобы во главе России оказался Лазарь Моисеевич? Бред.
– Клим? Ума не хватит. Про него, да про Будённого написал Чехов: «Чем глупее человек, тем лучше его понимает лошадь…».
– Остаётся Молот. Вячеслав у нас молот, а Берия – серп, – ухмыльнулся в усы Хозяин. – Вятские – люди хватские. Вячеслав был главой правительства, значит, считает себя способным управлять страной. Был близок с Зиновьевым и Каменевым. Остатки оппозиции его поддержат с энтузиазмом. Был в Берлине, вёл переговоры с Риббентропом. Встречался с Гитлером и имел возможность заключить не только те пакты, на которые дал ему санкцию товарищ Сталин. Обеспечить себе поддержку стран Оси.
Фюрер был бы счастлив получить такую перспективу.
Имеет Вячеслав вполне реальные шансы стать новым Хозяином. А вот технической возможности подвести к товарищу Сталину призрака-провокатора не имеет. Плотных контактов ни с Серпом, ни с военной разведкой Молот не имеет. Иначе Иосифу Виссарионовичу доложили бы. Поэтому подозрений с Вячеслава Михайловича мы не снимаем, но проверку считаем возможным отложить на некоторое время.
В результате рассмотрения вырисовалась в полный рост фигура Егория Максимилианова сына. При этом товарищ Сталин считает правильным поручить проверку персонально Лаврентию Павловичу Берия. А кому поручить проверку той проверки товарища Маленкова, которую произведёт НКВД, вождь найдёт.
– Теперь третье. И самое главное. Чему этот прискорбный случай должен научить товарища Сталина? Кремль охраняют сотрудники наркомата внутренних дел. Часовые в коридорах из наркомата внутренних дел. Автомобильный парк контролируют офицеры и сержанты наркомата внутренних дел. Получается, что товарищ Сталин полностью зависит от кого? От наркома внутренних дел. Правильно ли это?
– Положим, какие-то личные возможности вождь себе оставил… Хотя бы в лице генерала Власика и его ведомства. И ещё кое-что…
– Потому что вождю и учителю никак нельзя быть наивным. Об этом мы уже говорили. Но после гибели Тера – Камо всё стало намного сложнее.
Товарищу Сталину необходимо создать себе гарантии. Чтобы товарищ Сталин был уверен, что ничто и никто не сумеет помешать ему выполнить то, что он задумал. Для этого нужны люди, которым можно полностью и безоговорочно доверять. Хотя бы в течение года-двух. Значит…
– Значит?
– Значит, товарищ Сталин должен стать ловцом человеков.
Зачем эфиопу фрак…
Портной Пинхус Мордекаевич Копфман жил на Петровке. Маркова провожал к нему порученец в ранге полковника интендантской службы Михаил Иванов, плечистый двухметровый громила с красным лицом. Служба научила его улыбаться, и даже угодливо. Но всё равно оставалось впечатление, будто ухмылка – необязательная часть обмундирования, которую при отсутствии необходимости можно оставить в гардеробе или положить в платяной шкаф.
Пройдя по длинному коридору, посетители оказались в просторной комнате. Внешняя стена практически представляла собой огромное окно. Три остальные стены этого пустого зала были зеркальными. Отражения множились и дробились, создавая ощущение нереального пространства, словно ты попал в мозг шизофреника или в фильм вошедшего недавно в моду английского режиссёра Хичкока.
Помещение было почти пустым. Стояли несколько манекенов, огромный стол, заваленный кусками ткани, бумажными лекалами, мотками ниток. В дальнем углу, лицом к свету и боком к собственному отражению, как вошь на лысине, темнела швейная машинка «Зингер» с ножным приводом.
Пока Марков оглядывался, в комнату ворвался седой худой человек. Его профиль можно было использовать вместо ножа: узкое лицо с горбатым крупным носом, казалось, фаса не имело вовсе. Одет он был в серые брюки, белоснежную рубашку, поверх них – фартук мастерового. На шее вместо галстука и как символ профессии болтался портновский метр.
– Здравствуйте, Пётр Миронович, – сказал Иванов. – Вот, привёз к вам товарища. Чуть уговорил.
– Вы не считаете нужным быть прилично одетым? – спросил Копфман, протягивая сухую горячую руку. – Тогда вы никогда ничего не достигнете в этой жизни. Или, как барон дю Валлон, не терпите, чтобы к Вам прикасались простолюдины?
– А вы строили этот зал, специально рассчитывая на гордецов типа Портоса? – улыбнулся Сергей, показывая на зеркала со всех сторон.
– Приятно убедиться, что высший командный состав армии всё-таки читает книжки, - саркастически произнёс портной. – Хотя бы приключенческие.
Военный почему-то смутился: «Ну, это в детстве…».
– Так мерку будем снимать с вас или с отражений?
– С учётом того, что мои благородные предки никогда не поднимались выше мастеровых…
– Ой, вы себе представить не можете, какие гордецы встречаются среди тех, кто только поднялся в князи.
Сергей пожал плечами. Копфман снял с шеи метр. Откуда ни возьмись, появились трое подмастерьев. На миг Маркову показалось, будто он попал в сказку. Сейчас распахнётся дверь, вкатится голый король, и все, включая интенданта Иванова, примутся восхищаться роскошным нарядом монарха.
Портной приложил ленточку с нанесёнными с обеих сторон цифрами к спине генерала. «О, а голый король – то, оказывается, я», – подумал Марков, и ему стало смешно.
– Вы не сомневайтесь, – приговаривал Пинхус Мордекаевич, измеряя несуществующие пока рукава. – Форму мы построим в лучшем виде. Я, между прочим, был лучшим портным Одессы. Пока не забрали сюда. Подучился, и теперь перед вами – один из пяти лучших мастеров по мужскому костюму в мире. Я имею в виду – в цивилизованном мире. Африка, понятно, в расчёт не берётся. Зачем эфиопу фрак, я спрашиваю. А вот самому Вячеславу Михайловичу всю одежду готовлю только я. Так вы видите, каким авторитетом пользуется в Лиге Наций Советский Союз? Я даже шил как-то френч и брюки, – Копман понизил голос, – для самого товарища Сталина. И можете себе представить? Ему понравилось! Он даже позвонил сюда по телефону и поблагодарил меня. Вы смотрели кино «Искатели счастья»? Нет? Очень напрасно. Имейте в виду, там главный персонаж, Пиня Копфман, написан специально с меня. Даже имя сохранили.
Куда бы ни посмотрел Марков, везде красовался рослый мужчина в форме без знаков различия и плавно суетящийся вокруг говорливый портняжка. Зеркала перебрасывали отражения друг другу, выстраивали причудливые комбинации из двух фигур, видимых с разных точек зрения. Это было похоже на калейдоскоп, только узоры сплетались не из осколков цветного стекла, а из людей.
Не склонный к отвлечённым размышлениям офицер вдруг поймал себя на мысли, что в зазеркалье существует бесчисленное множество таких же Марковых, и у каждого своя планида, отпущенные только ему жизнь и смерть. Потому любой из Сергеев, видимых сейчас, считал себя единственным, наивно полагая, будто он существует реально. А вся реальность – полированная поверхность чистого стекла.
И ещё ему подумалось: прихотливое мельтешение человеческих фигур ужасно похоже на судьбу, как её, должно быть, видит Бог.
Манипуляции закончились быстро.
– Когда прийти на примерку, – спросил Сергей.
– Какая примерка? Зачем примерка? – Пиня обиделся. – Вы недооцениваете мастера. По-вашему, портной, это человек, который сидит, поджав ноги, на столе и водит иглой? Дер Шнайдер нейт, ди Нагель гейт, – немилосердно фальшивя, пропел он. – Нет! Мастер по костюмам из самого запущенного поца может сделать Человека. И тот будет звучать гордо, как требовал великий пролетарский писатель Максим Горький. Во всяком случае, до тех пор, пока с него не снимут пошитые мной штаны! Помните анекдот? Один большой чин из занюханного министерства единственный раз в жизни получил командировку в Лондон. И купил там ткани на костюм. Вернулся в Москву, приходит к швейнику, мол, хочу костюм из настоящего английского твида. Тот снял мерку, измерил отрез. Говорит, на Вашу фигуру материала маловато. Чин расстроился, ведь не докупишь нигде. Забросил ткань в шкаф и забыл. А через некоторое время его послали в Одессу. Подумал наш страдалец, да и взял отрез с собой. Одесские портные всегда особой сообразительностью славились. У Чёрного моря коллеги подсказали московскому гостю адресок, он принёс ткань, мастер его обмерил: «Через пару дней на примерку». Заказчик пришёл. Ему дают брюки. Длинноваты. – Не беда, – говорит мастер, – подвернём. Чин начинает паниковать: ведь ему говорили, будто не его фигуру материи не хватает. Мастер дает пиджак. Великоват. – Не беда, – говорит мастер, – ушьём. Когда мастер подал ещё и жилетку, москвич не выдержал: «Как же так, в столице мне говорили, что этого отреза на мою фигуру не хватит!».
– Это вы, извините, в столице фигура, – говорит мастер. – А здесь, в Одессе, вы, извините, – говно. Фуражку примерять будете?»…
Всё случится десятого марта…
В кабинете Иосифа Виссарионовича зазвонил телефон. Это был единственный аппарат, напрямую связанный с внешним миром, минуя Поскрёбышева, минуя людей Власика. Естественно, номер его знали очень немногие. Почти магические шесть цифр не были известны ни Вячеславу Молотову, ни даже наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берия.
Вождь позаботился о том, чтобы тайна не стала достоянием даже ближнего окружения.
Хозяин снял трубку.
– Сосо? – раздался мягкий бархатистый баритон.
Обращаться так к Сталину имел право только один человек в мире.
– Да, Георгий, – отозвался генеральный секретарь партии. Голос его звучал непривычно мягко и предупредительно.
– Я в Москве. Если у тебя найдётся время, хотелось бы встретиться.
– Обижаешь, Георгий. Это ведь я просил тебя приехать.
– Да. Возникли проблемы с визами. Твои служащие большие крючкотворы.
– Ты даже представить себе не можешь, какие, – тихо, гортанно засмеялся Иосиф Виссарионович. – Если бы я не держал вопрос под личным контролем и не дал кое-кому по голове, ты сидел бы в своём Париже года этак до пятидесятого. Я очень благодарен, что ты откликнулся, Георгий.
– Ну что ты. Ты мне больше, чем брат. В каком-то смысле ты мой ученик. Иногда я этим горжусь.
– Иногда, Георгий?
– Ты – большой человек, Сосо. Полководцы, государственные мужи делают Историю. А для простого человека История – беда. Знаешь, как доставляли каменные блоки к египетским пирамидам? Наши инженеры до сих пор разводят руками: нет подъёмных кранов, чтобы могли поднять такой вес. На самом деле всё было очень просто. Глыбу ставили на помост и тащили. Чтобы она скользила, требовалась смазка. И под каменную махину подкладывали рабов. История так же движется по раздавленным людям. Как судить создателя пирамиды, Сосо? По результату его усилий? Или по судьбам жертв строительства? Ты – воин. Ты делаешь своё дело. Так делай его хорошо и не заботься о том, кто и как будет когда-то оценивать твои решения.
– Знаешь, Георгий, – задумчиво проговорил Сталин, – похожую мысль я вычитал недавно в очень талантливом романе. Рукопись не закончена, но в одном из вариантов есть такой абзац, – вождь наклонился, открыл нижний ящик правой тумбы письменного стола, шлёпнул на стол пухлую папку, дёрнул за шнурок, уверенно нашёл закладку в стопе машинописных листов и прочитал предложение из отчёркнутого красным карандашом абзаца: «У него мужественное лицо, он правильно делает своё дело, и вообще всё кончено здесь». – Хорошо написано и лестно сказано, не находишь? Правда, слова эти вложены в уста дьявола… К сожалению, у нас никогда не разрешат опубликовать эту книгу…
На секунду Сосо замолк. Потом в трубке послышалось бормотание: «Десятого марта. Всё случилось десятого марта. Ровно через год. Почему? Этого не может быть!».
– Георгий, – снова прорезался среди телефонных шумов голос вождя. – Георгий, мне очень нужно встретиться с тобой. Прямо сейчас. Пожалуйста. Я… я боюсь, Георгий.
– Приезжай, – предложил Гурджиев. – Нас поместили…
– Ты недооцениваешь тирана, – по голосу было понятно, что Сталин пытается улыбнуться. – Я знаю адрес.
Сердце, расколотое трещиной
В зале танцевали, разговаривали, жевали бутерброды с фуршетного стола у дальней стены, человек тридцать. Из центра компании неторопливо вышел и направился к запоздавшим гостям невысокий человек во френче без знаков различия, тёмно-синих брюках, заправленных в мягкие сапоги.
– Здравствуйте, Сергей Петрович! – он протянул офицеру руку. – Представьте меня вашей юной даме.
Марков покосился на студентку. Похоже, она узнала Хозяина не сразу. Но узнала. Девчонка побледнела, на вождя смотрела расширившимися глазами. Алексею стало весело.
– Елена… – он замялся.
– Ивановна, – одними губами подсказала Ленка, – позвольте представить: Иосиф Виссарионович Сталин. А это – студентка-третьекурсница ИФЛИ. Серьёзная девушка. Занимается проблемами мета… метафизики? – офицер вопросительно поглядел на Ленку.
– Метапоэтики Хлебникова, – подсказала она с хитроватой гримаской.
Генеральный секретарь подал девушке ладонь. Когда Лена протянула свою, он задержал тонкую кисть в своей руке, медленно поднёс её к губам. – Не знаю, говорил ли Вам этот солдафон, что вы прелестны, Елена Прекрасная.
– Говорил, товарищ Сталин, – улыбнулась девчонка.
– Да? – неторопливо произнёс вождь, – значит, не такой уж он сапог всмятку, каким прикидывается. Пойдёмте, я познакомлю вас со звёздами нашего небосклона.
Он подхватил Ленку под руку и повёл к фуршетному столу. Марков поплёлся сзади, чувствуя себя еле-еле идиотом.
– Видите того красавчика-грузина, – спросил хозяин. – Его зовут Мирзо Геловани. Начинающий артист. Но начинает резво. Ему предложили сыграть молодого Кобу Джугашвили. Так он прислал письмо товарищу Сталину. Просил разрешить пожить здесь, на ближней даче, чтобы глубже изучить биографию, характер и привычки своего… персонажа. – Это слово вождь выделил саркастическим тоном. Товарищ Сталин написал на этом заявлении: «Хочет глубоко изучить биографию, пусть начнёт с Туруханского края».
Ленка прыснула и звонко захохотала. Приглашённые смотрели на неё с недоумением. Чтобы кто-то от души веселился, разговаривая с Хозяином, такого никто не мог припомнить.
Гости составляли на стол тарелки, старались быстро проглотить недопережёванные куски и со всех сторон стали придвигаться к Иосифу Виссарионовичу, девчонке, которую вождь галантно вёл под руку, и никому не известному высокому военному. Вскоре образовался единый круг, центром которого был Сталин.
– Любовь Петровна, – позвал он. – Где вы? Хочу представить нашу юную гостью, студентку-отличницу ИФЛИ, комсомолку (вождь покосился на Ленку, та кивнула), судя по фигуре, спортсменку.
Мужчины расступились, пропуская крепкую блондинку, обтянутую белым французским костюмом, в белых же перчатках и туфельках. Лицо её было знакомо каждому человеку в СССР. Только сейчас оно было злым и высокомерным.
– Знакомьтесь, Любовь Петровна, – улыбнулся Хозяин, не обращая внимания на настроение Орловой, – Ваша поклонница, как вся наша страна.
Кинодива бесцеремонно осмотрела девушку с головы до ног, протянула руку в перчатке и спросила:
– Актриска?
– Нет, филолог.
Звезда музыкальных комедий смягчилась:
– Для тебя это правильно.
Тут же она повернулась к генеральному секретарю:
– Товарищ Сталин, поглядите: последняя пара перчаток.
– И что? – усмехнулся Иосиф Виссарионович.
– Надо снова ехать в Париж. А так хочется во Внуково.
– Вы же знаете, Любовь Петровна, Вам я ни в чём не могу отказать. Собирайтесь, я распоряжусь.
Маркову показалось, что в задних рядах гостей он различил фигуру Поскрёбышева, записывающего что-то в блокнот.
К Орловой пробился высокий голубоглазый блондин.
– Иосиф Виссарионович, нельзя отпускать такую красавицу в Париж без сопровождения. Похитят, как Юпитер Европу, – сказал он, лучезарно улыбаясь.
– А конвоиром будешь ты? – жёстко уточнил вождь.
– Ну, почему же конвоиром, я всё-таки муж.
– Всё-таки муж, – согласился Сталин. – Муж при жене. Любочка, он вас не обижает? – обратился генеральный секретарь к Орловой.
– Нет, – ответила дива.
– Смотри, Гришка, – предупредил Хозяин, – обидишь Любовь Петровну, повесим.
– За что? – Александров попытался обратить неприятный диалог в шутку.
– За шею, – очень серьёзно произнёс Сталин, подхватил за острый локоток Ленку и двинулся вперёд, прямо на сгрудившихся гостей. Те послушно раздались в стороны.
Вождь подвёл девчонку к фуршетному столу, обернувшись, поискал глазами отставшего Маркова.
– Сергей Петрович, не думайте, будто я пытаюсь похитить вашу девушку. Как Юпитер Европу, – саркастически процитировал он. – Хотя… Мне бы лет двадцать долой, тогда мы с вами посоперничали бы. А Вы поешьте, – предложил он Ленке. – А то станете говорить, что товарищ Сталин даже не покормил гостью.
Вождь взял бутылку «Греми», пару бокалов, наполнил их до половины, протянул один Маркову:
– Ребёнку мы предложим что-либо полегче. Как вы относитесь к «Кинзмараули»?
Студентка пожала плечами. Молодой человек в чёрном костюме уже схватил высокий хрустальный стакан и бутылку с вином.
– Отдайте, – поморщился Иосиф Виссарионович, собственноручно налил вино в сосуд, протянул Ленке. Взял тарелку, положил на неё бутерброды с красной и чёрной икрой, сделал знак, и тот же молодой человек подал блюдо со строганиной. Хозяин серебряной ложкой подцепил несколько кусков на фарфоровую тарелочку.
– Настоятельно рекомендую. Удивительно вкусная штука.
Девчонка послушно попробовала:
– Потрясающе. Ничего похожего я в жизни не ела.
Сталин довольно улыбнулся. Он чокнулся с Марковым, пригубил коньяк и поставил бокал на стол.
Краем глаза Сергей видел, как ловко и изящно обращалась девушка со столовыми приборами. Она не уступала самой Орловой. Но та – представительница одного из двенадцати древнейших дворянских родов России. А Ленка?
– Почему нет музыки? – громко воскликнул Хозяин. В соседней комнате, куда была распахнута дверь, маленький оркестр заиграл вальс «Сказки Венского леса». В центре зала человек невысокого роста подхватил Орлову, и пара закружилась, заставляя остальных гостей отпрянуть к стенам.
– Смотри, что Сережа выделывает, – услышал Марков встревоженный женский голос.
Это сказала настоящая русская красавица, стоявшая рядом. Круглое доброе лицо обрамлено короной из кос, высокая грудь, широкие бёдра. Такая и коня на скаку остановит, и из огня спасёт. Она обращалась к лысоватому мужчине, похожему на Кощея Бессмертного.
– С его-то аритмией…
– А что, у Сергея Михайловича больное сердце? – вмешался Сталин.
– После Мексики возникли проблемы, Иосиф Виссарионович, – объяснил «Кощей».
– Скорее, всё началось с Берлина, – добавила красавица.
Серёжа, о котором шла речь, был склонен к полноте. Над огромным лбом вились рыжие непокорные волосы. Единственный из мужчин, он был одет не в чёрный, а светло-серый мешковатый костюм. И похож он был на рыжего клоуна в цирке.
Любовь Орлова много лет занималась хореографией. Приглашать её на вальс было опасно. Не раз артистка «затанцовывала» возомнившего о себе партнёра, выставляя его неловким увальнем. Но в этот раз она чуть успевала достойно отреагировать на неожиданные антраша «рыжего». А в конце пляски он отпустил Любовь Петровну и «выдал» такой батман, что от зависти заплакала бы Мариинка.
Под всеобщие аплодисменты Сергей подошёл к столу, тяжело опёрся на него и сказал прерывающимся голосом:
– Смотри, что выделывает проклятое сердце.
Красавица обняла «клоуна» за плечи:
– Серёжа, может, врача?
– Лучше плесни коньячку на донышко.
Только тут он увидел стоящего рядом вождя:
– Извините, товарищ Сталин.
– Может быть, правда, врача, Сергей Михайлович? – спросил Хозяин.
– Спасибо, не нужно. Сейчас всё пройдёт.
Иосиф Виссарионович повёл бровью, и молодой человек в чёрном костюме вручил танцору широкий бокал, в котором покачивалась коричневая влага. Тот сделал глоток, покатал обжигающую жидкость во рту. Круглое лицо стало постепенно розоветь.
– Уф, – вздохнул он, – вроде, отпустило.
– Вы должны беречь себя, – мягко сказал генеральный секретарь. – Вам ещё работать и работать на благо СССР.
– Это Эйзенштейн, – охнула Ленка.
– Да, – торжественно произнёс «Кощей». – Это – Сергей Михайлович Эйзенштейн, самый талантливый кинорежиссер в мире, гений.
– Сева, не репетируй мой некролог. – «Рыжий» внимательно посмотрел на студентку:
– Откуда Вы, прелестное дитя?
– Не называйте меня дитёй, – встопорщилась девчонка. – То есть дитём. Ну, ребёнком.
– Это не я, это – Пушкин, – серьёзно сказал Эйзенштейн.
– Пушкина я знаю, – ехидно сообщила девушка.
– Я на это надеялся, – так же серьёзно продолжил режиссёр. – Но кто бы мне сказал, что племя младое, незнакомое, и обо мне, грешном что-то слышало…
– У нас очень много спорят о Вашем «Грозном», – сообщила Ленка.
– У вас?
– В ИФЛИ. Многие говорят, что вы оправдываете тирана.
Сергей Михайлович бросил быстрый взгляд на Сталина. Тот с интересом прислушивался к беседе.
– Видите ли, барышня, чтобы судить о Иване Четвёртом, надо принимать во внимание и его трагическую ситуацию, и политический расклад сил, и историческую прогрессивность реформ государя…
– Вы слово в слово повторяете пассажи наших умников.
– А что вы думаете о Грозном? – спросил Иосиф Виссарионович.
– Мне его жалко, – выпалила девчонка. – Когда он сидит на троне, такой маленький, ножки в воздухе болтаются. А вокруг все эти… вороны чёрные. Так бы и поубивала всех!
Эйзенштейн иронически улыбнулся:
– Ну вот, Лизонька, – обратился он к красавице, – а ты твердишь, будто у меня кино интеллектуальное, холодное. Ума много, а чувств нет.
А Сталин тихо проговорил:
– Спасибо, девочка. – И тут же перевёл прищуренные глаза на режиссёра:
– Так что у Вас с сердцем, Сергей Михайлович? Только честно. Вам ещё доснимать «Грозного». Не знаю, будет ли эта штука посильнее, чем «Фауст» Гёте, но Вы нужны народу.
– Думаю, главная причина – болезненная фантазия, – улыбнулся Эйзенштейн, массируя под пиджаком грудь. – Всеволод пробовался у меня на роль Пимена, да так вжился в образ восьмидесятитрёхлетнего старца, что свалился с настоящим инфарктом.
Вождь не сводил глаз с лица режиссёра. Этот взгляд действовал сильнее любых понуканий, и Эйзенштейн, преодолевая нежелание сообщать о неприятном для него случае, продолжил.
– Десять лет назад, проездом в Голливуд, я побывал в Берлине. Вы, возможно, помните, Иосиф Виссарионович, меня тогда приглашали с лекциями и с «Потёмкиным» в Париж и к немцам.
Сталин кивнул.
– Встречали и опекали нас с Александровым Фейхтвангер и Пабст. Григорий был очень занят в посольстве, – саркастически подчеркнул режиссёр, – а ко мне и Пабсту в небольшом ресторанчике Лион подвёл хорошо одетого, респектабельного господина. Я всегда считал, что выражение «Впиться в кого-то глазами» – проявление дурного вкуса некоторых литераторов. Но тот незнакомец именно впился тяжёлым, давящим взглядом. Так продолжалось минуты две-три. Потом он схватил со стола салфетку и стал писать на ней… Моим почерком.
Ни Вильгельм, ни Лион никогда не видели моих рукописей. При всей своей самовлюблённости, не могу представить, чтобы почерк Эйзенштейна был широко известен среди берлинцев.
После этого трюка мужчина через Фейхтвангера попросил у меня автограф. Я расписался. Изучив закорючки, этот человек сказал: «Берегитесь разрыва сердца.» И показал в сплетении букв С и Э сердце, расколотое трещиной.
Многие называют меня неплохим рисовальщиком…
– Да, – громко подтвердила Лиза. – Пикассо и Сальвадор Дали, не сговариваясь, заявили, что Эйзен – лучший рисовальщик XX века.
Сергей Михайлович улыбнулся женщине и продолжил:
– Я три раза менял роспись. И во всяком новом варианте сам же находил мотив breaking heart. Я много думал об этом случае. Возможно, сам себе внушил болезнь.
– А кто был тот… предсказатель не удалось узнать, – спросил Иосиф Виссарионович.
При всей сдержанности вождя было очень заметно, что рассказ Эйзенштейна его взволновал.
– Его звали Хануссен. Он был в то время очень модным в Берлине экстрасенсом. Позже – личным предсказателям Гитлера. Фейхтвангер собирал материал для книги о нём, и привёл познакомиться с автором нашумевшего «Потёмкина»…
Никто из присутствующих не мог тогда знать, что Сергей Михайлович Эйзенштейн умрёт в 1948 году от третьего инфаркта. У режиссёра было очень крепкое сердце, и чтобы разорвать, его нужно было потрудиться.
До этого Сталин приказал уничтожить вторую серию «Ивана Грозного». Чтобы никто никогда не увидел то, что сумел разглядеть в душе вождя всех трудящихся великий художник. Естественно, кинорежиссёра «критиковали», вернее, беззастенчиво травили. Но арестовать Эйзенштейна и стереть его в лагерную пыль Сталин не позволил.
На похоронах будут присутствовать и Сева – Всеволод Илларионович Пудовкин, и Лиза – Елизавета Михайловна Смирнова, верная подруга Пудовкина на протяжении многих лет.
Иллюстрации:
обложка книги «Para Bellum»;
графика Татьяны Литвиновой – специально для альманаха-45
© Василий Звягинцев, 2009–2016.
© Геннадий Хазанов, 2009–2019.
© 45-я параллель, 2019.