Георгий
Иванов

* * *

Белая лошадь бредёт без упряжки.

Белая лошадь, куда ты бредёшь?

Солнце сияет. Платки и рубашки

Треплет в саду предвесенняя дрожь…

Я, что когда-то с Россией простился

(Ночью навстречу полярной заре),

Не оглянулся, не перекрестился

И не заметил, как вдруг очутился

В этой глухой европейской дыре.

Хоть поскучать бы… Но я не скучаю.

Жизнь потерял, а покой берегу.

Письма от мёртвых друзей получаю

И, прочитав, с облегчением жгу

На голубом предвесеннем снегу.

* * *

Был замысел странно-порочен,

И всё-таки жизнь подняла

В тумане – туманные очи

И два лебединых крыла.

И всё-таки тени качнулись,

Пока догорала свеча.

И всё-таки струны рванулись,

Бессмысленным счастьем звуча…

* * *

В награду за мои грехи,

Позор и торжество,

Вдруг появляются стихи –

Вот так… Из ничего.

Всё кое-как и как-нибудь,

Волшебно на авось:

Как розы падают на грудь…

– И ты мне розу брось!

Нет, лучше брось за облака –

Там рифма заблестит,

Коснётся тленного цветка

И в вечный превратит.

* * *

Всё представляю в блаженном тумане я:

Статуи, арки, сады, цветники,

Тёмные волны прекрасной реки...

Раз начинаются воспоминания,

Значит... А может быть, всё пустяки.

...Вот вылезаю, как зверь, из берлоги я,

В холод Парижа, сутулый, больной...

«Бедные люди» – пример тавтологии,

Кем это сказано? Может быть, мной.

* * *

Звёзды меркли в бледнеющем небе,

Всё слабей отражаясь в воде.

Облака проплывали, как лебеди,

С розовеющей далью редея...

Лебедями проплыли сомнения,

И тревога в сиянье померкла,

Без следа растворившись в душе,

И глядела душа, хорошея,

Как влюблённая женщина в зеркало,

В торжество, неизвестное мне.

* * *

Как обидно – чудным даром,

Божьим даром обладать,

Зная, что растратишь даром

Золотую благодать.

И не только зря растратишь,

Жемчуг свиньям раздаря,

Но ещё к нему доплатишь

Жизнь, погубленную зря.

* * *

Калитка закрылась со скрипом,

Осталась в пространстве заря

И к благоухающим липам

Приблизился свет фонаря.

И влажно они просияли

Курчавою тенью сквозной,

Как отблеск на одеяле

Свечей, сквозь дымок отходной.

И важно они прошумели,

Как будто посмели теперь

Сказать то, чего не умели,

Пока не захлопнулась дверь.

* * *

Лунатик в пустоту глядит,

Сиянье им руководит,

Чернеет гибель снизу.

И далее угадать нельзя,

Куда он движется, скользя,

По лунному карнизу.

Расстреливают палачи

Невинных в мировой ночи

Не обращай вниманья!

Гляди в холодное ничто,

В сиянье постигая то,

Что выше пониманья.

* * *

Мне больше не страшно. Мне томно.

Я медленно в пропасть лечу

И вашей России не помню

И помнить её не хочу.

И не отзываются дрожью

Банальной и сладкой тоски

Поля с колосящейся рожью,

Берёзки, дымки, огоньки...

* * *

Насладись, пока не поздно,

Ведь искать недалеко,

Тем, что в мире грациозно,

Грациозно и легко.

Больше нечему учиться,

Прозевал и был таков:

Пара медных пятаков,

«Без речей и без венков»

(Иль с речами – как случится).

* * *

Он спал, и Офелия снилась ему

В болотных огнях, в подвенечном дыму.

Она музыкальной спиралью плыла,

Как сон, отражали её зеркала.

Как нимб, окружали её светляки,

Как лес, вырастали за ней васильки...

...Как просто страдать! Можно душу отдать

И всё-таки сна не уметь передать.

И зная, что гибель стоит за плечом,

Грустить ни о ком, мечтать ни о чём...

* * *

Отражая волны голубого света,

В направленье Ниццы пробежал трамвай.

Задавай вопросы. Не проси ответа.

Лучше и вопросов, друг, не задавай.

Улыбайся морю. Наслаждайся югом.

Помни, что в России – ночь и холода,

Помни, что тебя я называю другом,

Зная, что не встречу нигде и никогда…

* * *

С бесчеловечною судьбой

Какой же спор? Какой же бой?

Всё это наважденье.

...Но этот вечер голубой

Ещё моё владенье.

И небо. Красно меж ветвей,

А по краям жемчужно...

Свистит в сирени соловей,

Ползёт по травке муравей,

Кому-то это нужно.

Пожалуй, нужно даже то,

Что я вдыхаю воздух,

Что старое моё пальто

Закатом слева залито,

А справа тонет в звёздах.

* * *

Свободен путь под Фермопилами

На все четыре стороны.

И Греция цветёт могилами,

Как будто не было войны.

А мы – Леонтьева и Тютчева

Сумбурные ученики –

Мы никогда не знали лучшего,

Чем праздной жизни пустяки.

Мы тешимся самообманами,

И нам потворствует весна,

Пройдя меж трезвыми и пьяными,

Она садится у окна.

«Дыша духами и туманами,

Она садится у окна».

Ей за морями-океанами

Видна блаженная страна:

Стоят рождественские ёлочки,

Скрывая снежную тюрьму.

И голубые комсомолочки,

Визжа, купаются в Крыму.

Они ныряют над могилами,

С одной – стихи, с другой – жених.

...И Леонид под Фермопилами,

Конечно, умер и за них.

* * *

Сознанье, как море, не может молчать,

Стремится сдержаться, не может сдержаться,

Всё рвётся на всё и всему отвечать,

Всему удивляться, на всё раздражаться.

Головокруженье с утра началось,

Всю ночь продолжалось головокруженье,

И вот – долгожданное счастье сбылось:

На миг ослабело Твоё притяженье.

...Был синий рассвет. Так блаженно спалось,

Так сладко дышалось...

                                         И вновь началось

Сиянье, волненье, броженье, движенье.

* * *

Солнце село, и краски погасли.

Чист и ясен пустой небосвод.

Как сардинка в оливковом масле,

Одинокая тучка плывёт.

Не особенно важная штучка

И, притом, не нужна никому,

Ну, а всё-таки, милая тучка,

Я тебя в это сердце возьму.

Много в нём всевозможного хлама,

Много музыки, мало ума,

И царит в нём Прекрасная Дама,

Кто такая – увидишь сама.

* * *

Стоило ли этого счастье безрассудное?

Всё-таки возможное? О, конечно, да.

Птицей улетевшее в небо изумрудное,

Где переливается вечерняя звезда.

Будьте легкомысленней! Будьте легковернее!

Если вам не спится – выдумывайте сны.

Будьте, если можете, как звезда вечерняя,

Так же упоительны, так же холодны.

* * *

Так, занимаясь пустяками –

Покупками или бритьём –

Своими слабыми руками

Мы чудный мир воссоздаём.

И поднимаясь облаками

Ввысь – к небожителям на пир –

Своими слабыми руками

Мы разрушаем этот мир.

Туманные проходят годы,

И вперемежку дышим мы

То затхлым воздухом свободы,

То вольным холодом тюрьмы.

И принимаем вперемежку –

С надменностью встречая их –

То восхищенье, то насмешку

От современников своих.

* * *

Тихим вечером в тихом саду

Облака отражались в пруду.

Ангел нёс в бесконечность звезду

И её уронил над прудом…

И стоит заколоченный дом,

И молчит заболоченный пруд,

Скоро в нём и лягушки умрут.

И лежишь на болотистом дне

Ты, сиявшая мне в вышине.

* * *

Торжественно кончается весна

И розы, как в эдеме расцвели.

Над океаном блеск и тишина

И в блеске – паруса и корабли...

...Узнает ли когда-нибудь она,

Моя невероятная страна,

Что было солью каторжной земли?

А впрочем, соли всюду грош цена,

Просыпали –  метёлкой подмели.

* * *

Я люблю безнадёжный покой,

В октябре – хризантемы в цвету,

Огоньки за туманной рекой,

Догоревшей зари нищету…

Тишину безымянных могил,

Все банальности «Песен без слов»,

То, что Анненский жадно любил,

То, чего не терпел Гумилёв.

* * *

Я твёрдо решился и тут же забыл,

На что я так твёрдо решился.

День влажно-сиренево-солнечным был,

И этим вопрос разрешился.

Так часто бывает: куда-то спешу

И в трепете света и тени,

Сначала раскаюсь, потом согрешу

И строчка за сточкой навек запишу

Благоуханье сирени.