Железо и цифры

Четвёртое измерение № 22 (334) от 1 августа 2015 года

Поэма-чертёж

И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом.

Второзаконие, 28: 23

Шесть, маленькое два сверху, крестик и закорючка. Господи, вот голова была!

Г. Дж. Уэллс

Когда встаёт природа на дыбы,

Что цифры и железо человека!

Ю. П. Кузнецов

«Неведомо кто и откуда

внушает святые слова,

и это действительно чудо,

а всё остальное – трава».

Такое вот четверостишье

сложил я когда-то затем,

чтоб зависть снедала потише

к создателям телесистем.

Себя убедить я пытался,

что только бумага с пером

все дрязги, раздоры, мытарства

помогут окончить добром.

А стоило голову в небо

закинуть – там реял металл,

и вновь делал вид я: мне не до

того, о чём в детстве мечтал.

Но всё же, немея и млея,

следил я, зубами скрипя,

за тусклым мерцаньем дисплея,

за ним представляя – себя.

Недаром я рек: «Постоянство

заранее обречено».

Мне попросту сделалось ясно:

без цифр обойтись не дано.

И вот, в достопамятный вечер,

когда я над рифмами кис,

явился ко мне человечек,

представился: «Я – мистер X».

Спросите у мистера X’а,

случается так или нет,

что выводок формул роится

и застит собою весь свет.

Лишь множится ворох бумажек,

смешит пожеланье уснуть –

и дико пугают домашних

глаза, обращённые внутрь.

Подобно подопытной крысе,

что знай себе жмёт на рычаг,

уходишь в хрустальные выси

расчётов, забыв про очаг.

Да что там очаг! – позабыты

все даты, свиданья и проч.,

а окна как будто забиты:

без разницы, день или ночь.

Баз разницы, дождь или вёдро,

вот только б достало чернил.

О, сколько, ступая нетвёрдо,

аварий твой брат учинил!

Рассеянных с улиц Бассейных

давно он во всём превзошёл,

но истина зреет в посевах,

упавших на письменный стол.

И вот, с перехваченным горлом,

над миром встаёт ротозей,

даруя ему пару формул,

каких не бывало досель.

Средь шумного бала, случайно,

а может, и в чайной какой

покрова лишается тайна –

и вмиг отступает покой.

Откуда в нас это стремленье –

проникнуть, разъять, разгадать?

Зачем всё смелей и смелее

вторгаемся мы в благодать?

Помилуйте, это ведь жутко –

искусственные соловьи...

Но с диким упорством малютка

кромсает игрушки свои!

Планида поистине злая,

но длится века и века.

О, эта улыбка познанья

на круглом лице дурака!

Вид спереди, сбоку, в разрезе –

кому это нужно, зачем?

Планета погрязла в железе,

в рулонах расчётов и схем.

Не полно ль? А в нашем столетье

изгажена даже Луна:

у каждой медали на свете

обратная есть сторона.

Под небо не ступишь без риска:

и в струях дождя – купорос...

Спросите у мистера X’а,

с чего это всё началось!

Но всё же любуюсь я теми,

кому от природы дано

и в самой запутанной схеме

нащупать больное звено.

Охота им пуще неволи,

они уверяют всерьёз,

что дух золотой канифоли

прекрасней дыхания роз.

Когда разогретый паяльник

касается олова, то

резона касаться глобальных

проблем им не сыщет никто.

Их помыслы – только в конкретном,

им внятен любой механизм:

модемам, радарам, ракетам

они дарят душу – и жизнь.

В ожогах их пальцы, в порезах,

и сводит им скулы порой,

когда их пугают, болезных,

озоновой грешной дырой.

Что делать? Ведь в мире излишек

довольных собою мужчин,

что, прея в крахмале манишек,

талдычат о бунте машин.

Мои же не любят «зелёных»:

«Ленивцы! Им будет сродни

какой-нибудь горе-филолух», –

порой утверждают они.

Не розовый я поросёнок!

Я славил и славлю прогресс,

ему поклоняюсь с пелёнок –

и сам в него боком пролез.

Ведь прежде мы все при лучине

сидели, кряхтя и ворча, –

а ныне, гляди, получили

по лампочке от Ильича!

От шёлка что было бы толку?

Хоть вся королевская рать

сыскать для портного иголку

пошла бы стога разбирать!

Но если стога из иголок,

то где простираться лугам?

Эк жжёт тебе сердце, эколог,

бессмысленно множимый хлам!

Спешите – разрыта грибница,

спешите – нарушен баланс,

спешите под флаги Greenpeace’а –

у них ведь не точат баляс!

Они занимаются делом –

чтоб вся королевская рать

наладилась скопищем целым

Шалтая-Болтая собрать.

От этого некуда деться

под хлама растущей грядой –

вот только б ещё и младенца

не выплеснуть вместе с водой!

Простите дурашливость тона:

от грусти порой хохочу.

Владелец бетонного лона,

безрадостно дни я влачу.

Мой дворик раздолбан, обтерхан,

а дом – хоть с проекта на слом.

О, сколь ты хитёр, архитектор, –

сумел же сварганить диплом!

Быть может, с таким же апломбом

искусник в мой адрес язвит:

мол, хоть ты и с красным дипломом,

но – сер твой излюбленный вид...

Неправда! Не мной он излюблен:

что вижу, о том и пою –

ведь город любой из зазубрин

царапает душу мою!

Как будто зевая от скуки,

надеясь, что в них угожу,

зияют открытые люки

вдоль тропок, где я прохожу.

А вопли полуночных кошек,

языческий вспомнивших гимн?

А тусклые взгляды прохожих?

Паноптикум плачет по ним!

Увы, ни хореем, ни ямбом

заставить светиться нельзя

бескровные лики сомнамбул...

Пореже б вас видеть, друзья!

Из мира тоски и раздрая

в страну артефактов и схем

ушёл бы я, быт презирая, –

хотелось бы, чтоб насовсем!

Там слаженность в каждом движенье,

там логики – хоть завались,

там жаркое воображенье

с холодным рассудком слились.

Доносится пение птичье,

а я повторяю опять:

всё скудное многоразличье

две цифры там могут объять!

Там сброшено иго живого,

там время – четвёртая ось,

там каждое смутное слово

просвечено смыслом насквозь.

А здесь все причинные связи

разорваны, искажены,

зане несуразиц что грязи

и люди смятенья полны.

А здесь беспросветных истерик

бушует шальная вода, –

о, если б на солнечный берег

я выброшен был навсегда!

Но давят тяжёлые думы,

и тает в туманной дали

страна, где железные дюймы

весомей, чем вёрсты земли...

Зачем нам желанно железо?

Зачем мы тоскуем о нём?

Зачем до сих пор не исчезло

стремленье быть рядом с огнём?

Дыханием локомотива

зачем восхищался поэт?

Зачем наблюдаем ретиво

за ходом далёких планет?

Мы к высшим торопимся сферам,

но путь наш – сквозь кузницы чад.

Не правда ли, «цифры» и «феррум»

на редкость согласно звучат?

Но вы, что исходите гневом

при каждом движенье вперёд, –

что видится в жарком огне вам,

что вам он утешно поёт?

Всё было – и вовсе не внове

ни сжатые губы, ни тик.

Как прежде, всегда наготове

щипцы и клеймо «еретик».

Скорбите о времени оном,

но стало ли время иным?

«O, sancta simplicitas!» – звоном

поныне доходит сквозь дым.

В костров золотые объятья

идёт то один, то другой, –

но слал ли хоть кто-то проклятья

тому, кто добыл нам огонь?

Ура олимпийскому вору!

Молчи, потерпевший Гефест!

Всю вашу надутую свору

мы сгоним с насиженных мест.

Мы руку пожмём Прометею –

пускай он и был аутло,

но нашу исполнил затею –

кузнечное дал ремесло.

Мы сладили чудо-доспехи

и пляшем в дыму и золе –

а вы ради жалкой потехи

его приковали к скале.

Наивны попреки Эсхила –

не всем же провидеть дано! –

вы цепи скрепили нехило,

но звенья разъяты давно.

Предшественник Гарри Гудини,

на кару хотел он плевать –

не мог же наш друг и поныне

давать свою печень клевать!

Не мог же герой наш в ущелье

века и века проводить!

А Шелли, неистовый Шелли

решил его освободить.

Ломился в открытые двери,

сражался с фантомами стен –

меж тем как жена его, Мэри,

расслышала звук: Франкенштейн.

Случайно ли это созвучье? –

Эйнштейна имею в виду.

Он стал Франкенштейна покруче:

«победа пророчит беду».

Когда расщепляется атом,

то щепки раздольно летят...

В червивом газетном «чреватом»

не черти ли воду мутят?!

Так что же – пиликай на скрипке,

от формул подальше держись –

и тем упасёшься от сшибки,

где ум наступает на жизнь?

От зла панацея не шоры.

Футляром не станет пальто...

«Учёный – отродье Пандоры!» –

но вы, проповедники, кто?

Вы палки суёте в колеса:

замедлить бы этот разбег! –

но только под знаком вопроса

и может прожить человек.

Не спорю, мне ваша кручина

ясна и понятна до дна,

но ежели ждёт нас кончина,

то в этом и ваша вина.

Оспорю слова Элиота:

в конце – и не взрыв, и не всхлип.

Застывшей супругою Лота

кончается этот наш клип.

Ни скрежета нет здесь, ни лязга –

застыл в очертаниях звук.

Колёсами кверху – коляска.

Безрукая кукла. Утюг.

Гниющее сонмище тряпок.

Осколки бутылок. Замки.

Жестянки, что свесили набок

заржавленные языки.

Тарелки. Худое корыто.

Окалина вспученных жил...

Здесь вдавлено в землю и врыто

столетье, в котором я жил.

Так что же, любезный мой Шелли, –

огнём порождается мрак?

Скажи, мистер Х, неужели

всё кончится именно так?

В соседстве с трухлявою балкой

могучий репейник возрос...

Неужто всё кончится свалкой?

Неужто так будет всерьёз?

О, сколько усердной работы

в клубящийся кануло хлам!

Скажи, мистер X, для чего ты

учил меня этим вещам?

Скажи мне: ты друг или изверг?

Кому я так рьяно служил?

...Но «Сутру подсолнуха» Гинзберг

на свалке как раз и сложил.

Не надо усилий особых,

чтоб небо и солнце любить.

Любой из живущих – подсолнух,

по крайности, мог бы им быть.

Пусть серою дышим и фтором

и в чахлую почву вросли,

мы солнцу по-своему вторим –

по крайности, мы бы могли.

Рессоры, облезлые шины

да кольца бессильных пружин...

Своё отслужили машины –

о, сколько погибших машин!

Сквозь днища, капоты, оконца

подсолнухов стебли растут,

а значит, присутствие солнца

нам души врачует и тут.

Пусть смогом пропитано утро

и ржавь добралась до нутра,

подсолнуха светлая сутра,

как прежде, права и мудра.

Подсолнух! ты вроде бы близок,

но сколько к тебе я бреду...

А может, всего только призрак

маячит в пыли и чаду?

И всё же я верю упрямо,

что нет, то не призрак вдали, –

восстанут над Холмами Хлама

зелёные холмы Земли!

Да, как же! Вот так и восстанут –

достаточно взмаха руки...

И совесть уходит, и память,

в пустотах – озёра тоски.

Озёра? А может, болота?

Бесстыжая жирная ржавь...

И надо ж – находится кто-то,

кому по нутру эта явь!

Вот только найдётся ль препона

для их непромытых умов?

В объятьях железобетона –

зелёные скаты холмов.

«Грядёт человечество чисел!» –

возвысил свой голос пророк,

да, видимо, рано возвысил,

поскольку пока одинок.

Его уравнением жизни

от страхов земных не спасти;

в распроданной напрочь отчизне

другое, другое в чести.

Царит уравнение смерти!

«Равняйсь!» – приказал суицид...

Но так ли страшны эти черти?

По глотку их воплями сыт!

Взываю: «Давайте смеяться!

Ещё не размотан клубок –

и рельсы пока что змеятся,

и локти врезаются в бок!»

(Хоть в скобках, но всё же по теме:

я тут не припомнить не мог,

как все посмеялись над теми,

кто трусил железных дорог...)

Но – к делу. Под дверью записка,

когда я проснулся, ждала;

так... вроде – от мистера X’а...

написано: «Что за дела?

Ты снова затеял поэму –

пускай и поэму-чертёж, –

а помнишь ли ты теорему:

ты разом в две двери не вхож?

Мне кажется, ты раздвоился,

а это – конец бытия!

Подумай, как Анненский бился:

– Которого создал ты “я?”».

Ну что ж, мистер X! Отвечаю

(а ты осуждать не спеши):

в железе души я не чаю

и в цифрах не чаю души.

Однако железо и цифры

я тем отдаю до поры,

чьи руки украсили цыпки

и чьи непокорны вихры.

Им хватит ума и отваги

решенья давать на-гора,

а я приникаю к бумаге:

мне точку поставить пора.

Меж рытвин, промоин и кочек

виднеется слово «конец» ...

Мне вспомнились несколько строчек

из стихотворенья «Певец».

Тогда я как раз отчего-то

историйку вспомнил одну:

«Линкоры союзного флота

столкнулись и разом – ко дну.

Причём не за долю мгновенья –

ещё за пятнадцать минут

заметили, что столкновенья

они уже не избегут.

Что, как рулевой ни лавируй,

как долю свою ни кляни, –

всё поздно! Друг друга лавиной

сомнут, несомненно, они».

И дальше: «Молились, метались,

на сумрачный глядя предел?

Одни лишь догадки остались...

Но кто-то, я думаю, – пел».

Мораль здесь ясна и для зайца:

союзные мы корабли,

и нет нам резона вонзаться

в зелёные холмы Земли.

Вовек никому не позволим

угробить лодчонку свою!..

Пусть это покажется воем,

но так я, простите, пою.

1999

ОТ АВТОРА. «Железо и цифры» открывают трилогию «Хóлмы Хлама» (метафорическая расшифровка числительного XX, воспринятого как аббревиатура). Остальные части триптиха опубликованы в альманахе «45-я параллель» ранее: заключительная, «Признаки жизни», появилась в нём 21.09.2010, а срединная, «Чёрная Суббота», – 11.04.2011.

Ваш Г. Яр.