Игорь
Ионочкин

Be strong!

Be strong!

Но продолжая ту же тему,

не затопчи ромашку под ногами.

Не подчиняйся внутренней системе,

не вырезай из кукол оригами.

Перемещайся через мох наощупь,

минуя лисьи норы, волчьи сети.

Всё будет хорошо! Так будет проще.

Вопрос, ответ – ты за себя в ответе.

Забудь про happy end и and continue.

Но помни, где-то аист заповедный

рисует чёрно-белые картины

для аистят, для аистихи. Бедный.

No war…

Особенно в маленьких городках

играем в лапту или в городки,

усни,

баю-бай,

на моих руках,

коснись,

милый космос,

моей руки.

Приди

малой кровью

в мой скучный сад,

корми меня песней, пои вином.

Я твой одинокий маркиз де Сад,

ты мой молодой симбиот-веном.

Свободолюбивы и я, и ты.

Ты самолюбива,

я самовар.

Ты слышишь,

ворчат под окном коты,

у них постановочный холивар.

No war,

ты мне скажешь,

и в том – права.

Провал моей памяти – это ты.

Растёрт, обесточен...

Растёт трава

из снов,

из сомнений,

из пустоты.

Аризона

Но если поверить властям и сластями

кормить черепах

в заповедных болотах.

И если прочувствовать осень костями,

ходить, не спеша,

в очень модных кюлотах.

Привет! Аризона аристократична.

Хромает фейсбук, улыбается мета.

Страдает френдзона, и это – критично.

Летит точкой-у ледяная комета.

Прощён был сегодня.

А завтра – постую.

Всё. Новая жизнь,

новый день,

новый юмор.

Все мысли вместились в коробку пустую.

Надгробие. Надпись: родился да умер.

Барокко

в опережении барокко

ни сна, ни боли, ни пророка

на перепутьи естества

в пыли иного Рождества

когда беда с бедой в облипку

идут, и всё довольно хлипко,

как древа райского мостки,

и сердце скачет, на куски

разлившись, будто вера, Чаша

не миновала, снега каша

в изножье мыслей о Христе

как тень теней в тени терновой,

и снова, снова, всё по новой,

и тело Бога на кресте

Беда

Ты снилась мне вчера. И в том – права.

А завтра ты – красотка навсегда.

Мне видится зелёная трава

у дома. И твой домофон – всё да.

Привет, беда. У нас – всё наяву.

Всё скрытно, всё открыто, как тогда,

что жил тобой – и я тобой живу.

Уходят под откосы поезда.

Всегда, где в цифре семь есть цифра ноль,

орёл парит, зовёт меня, но я

тобой болею – это наша боль,

колдунья сероглазая моя.

Уснуть. Устать. И выбраться со дна

на берег безупречных бригантин.

Ты милая. И ты моя – одна.

Люблю тебя. Я твой. Всегда. Один.

Боль

Смело шагаем в окно совести.

(Мы – одиноки,

мы два острова).

Пишем о чём-то,

поём повести.

(Боль – не тупая,

она – острая).

Вязкое время на хлеб мажется.

(Тонкие струны,

глинтвейн греющий).

Боль –

очевиднее,

чем кажется,

боль –

это только полёт бреющий.

Боль –

это просто слова низкие.

(Верим друг другу,

молчим бешено).

Да,

мы с тобой острова,

близкие.

(Боль –

это осень,

где всё – бежево).

Брейгель

Брейгель, Брейгель,

был бы повод,

но слепой

ведёт

незрячего.

Воспевает

скорый провод

настроение

Карачева.

Воспаряют

над долиной

дней

события моторные.

Наливаются

калиной

отношения

повторные.

Одиночество –

причина

покаяния

Хайама.

Улыбаются

мужчины.

Осторожно,

яма,

яма...

Весна

Весна – это круто, весна – это да!

Всё тает, так медленно-медленно-медленно...

Цепями хардкора звенят провода,

и я нахожу Вас по методу Меглина

по всем подворотням, на всех парусах

стремлюсь на покой, обозлился усталостью,

весна – это здорово, март на часах,

я Вами не болен, так – малою малостью…

Я милою милостью жив иногда,

спасибо за плен, за ночные признания.

Весна – это весело. Вы – это да!

Мы селфи на фоне горящего здания.

Весна

Ошибки битого поста,

сознание со знаком «вырос».

Весна – такой сегодня вирус,

такие злачные места.

Всё колосится. Солнца – всласть,

и воздух жарок для огласки.

Такие ласковые глазки,

такая трепетная власть.

Мечты – на каждом чердаке,

для вер мне не хватает вербы.

Так, избежать бы полумер бы

и позабыть о бардаке

моей души. Смотрю, любя,

на мир сквозь новые надежды.

Такие лёгкие одежды,

так много света и тебя.

Ветер

Дул ветер, холоден и груб.

Я так пишу, и так начну я.

Слова с твоих срывались губ,

летели в пустоту ночную.

По переулкам бродит тьма,

за каждым поворотом – что-то,

что выбивает из ума

то искры, то слова, то ноты.

Ты снилась мне, и в этом соль,

сбылись мечты, вернулось лето.

Позволь любить тебя, позволь.

Ты где-то рядом. Где ты, где ты?

Ты скажешь, это всё тоска,

всё одиночество, всё морок.

Но я иду тебя искать,

найду, надеюсь, стану дорог,

и мы сойдёмся в тишине,

пойдём по морю, как по суше.

Дул ветер. Ты приснилась мне.

И тихо пели наши души...

Вина

Ямайка. В Майкопе – подрыв.

Иду мимо касс, не дыша.

Все братские корни подрыв,

болеет и плачет душа.

Ушат лягушат. Лего – стоп!

То – санкции, пластик – горит. 

Безумие ласковых стоп,

по радио Бог говорит. 

Картинно позирует Босх, 

не ужас – бутылка вина. 

Я жив, у меня новый мозг

и новое чувство: вина. 

Восторг

Восторг.

Ну а завтра –

трава не расти.

С душой

происходят сюжеты

досужие.

В остатке сухом –

только вера и стих:

всё чище,

всё меньше,

всё легче,

всё уже я.

Весна.

Мы вдвоём

(только Игорь и зонт).

Весь мир – маразматик,

ответы – по вторникам.

Горит синим пламенем

злой горизонт,

идут по ти-ви

сериалы-повторники.

Не здесь.

Не сейчас.

Не совсем.

Ни к чему.

В своём ли уме?

В поэтическом ранге ли?

Я ем

безысходности дней

ветчину,

белеют,

с ума посходившие,

ангелы.

Уйти?

По-английски?

Сюда ли? Туда?

Вернуться

за грани

стакатто стаканного

из вечности нежной,

из дали-то (да!),

из мягкого пледа любви,

домотканного

с надеждой и лаской,

с улыбкой, теплом,

словами, хорошими,

милыми, вечными...

А я

открываю

свой красный диплом

и тихо лечу

многозвездьями

млечными...

Время

Берегись, обещание!

Купи себе кошку.

Помолчим на прощание.

Посидим на дорожку.

Паутиной-рутиной

опутает осень

нас с тобой.

В небесах что ни цифра,

то восемь.

Бесконечность.

Беспечность.

Забытые планы.

Запоздалые речи,

покатые плечи.

Нам приснятся года

и моря-океаны.

Знаешь, время не лечит,

но время калечит.

Время – калейдоскоп,

календарь, каланхоэ.

Время – мятая простынь

на жёстком матрасе.

Время – это so bad,

время – что-то плохое,

будто срок, проведённый

в тюрьме-Алькатрасе.

Время – наша мечта!

Ты мечтай, удивляйся.

Подари себе море,

верни себе вечность.

Но, хоть изредка,

ты в моих снах появляйся,

и спасибо тебе

за твою человечность!

Я безумен тобой –

это лёгкое бремя!

Я уверен в тебе –

что ни слово, то ласка!

Безупречное, доброе,

сладкое время.

Ты мой трепетный лес,

моя милая сказка!

Выполняется в хроме…

Выполняется в хроме,

хромой – хромает,

в теле (храме души) –

покой и свет.

Ожидание –

дарит тепло,

но в мае –

нет и не было веры,

не будет, нет.

Нефть

втянула в себя

Кострому.

Кабальны

все условности быта

(привет, кумир!).

Ожидание – будит,

десятибалльна

встряска старого мира.

В борьбе за мир

выживает –

сильнейший.

Милейший, славный,

ко двору не пришёлся,

ушёл ни с чем.

Ожидание – губит,

губами, плавно.

Ожидание

самых неверных схем

не поможет,

ведь вектор уже нарушен,

и летит не в ту степь

мировая прыть.

Ожидание –

это мечты наружу,

это вечное

«быть ли,

не быть,

любить?».

Горацио

Ну здравствуй, милый друг Горацио!

Пишу тебе письмо из Дании.

Ты человек. Ты твёрд. Ты рацио.

С трудом мне верится в предание.

Свежо. Снежок на плечи падает.

Я принц. Мой принцип – многоразовый.

Пишу тебе письмо из Падуи.

Из камеры. Сегодня – газовой.

В Нью-Йорке Йорик жил, подшучивал

над злой судьбой, над всеми бедами.

Кино заморское озвучивал.

Вёл торг дешёвыми обедами.

Он был расстрелян. Пуля меткая

в него попала. Завтра – проводы.

Могила – это штука редкая!

Такие вот шальные доводы.

Ну здравствуй, друг! Пишу под ядами.

Но что же это в самом деле я.

Душа полна больными гадами.

И плавает в пруду Офелия.

Далеко

Тавтология дней. Одиночество ксивою

тычет в сытую вечность: умеешь – скажи!

Улыбнёшься при встрече, красотка красивая,

мимо лифта летят типажи-этажи.

Обернёшься, родная, закатами алыми,

море мидий Овидий недопредсказал.

Прибываю к тебе поездами-вокзалами,

пребываю с тобой, мой капризный вокзал.

Уезжать – ни к чему! Погоди, расставание.

Берегу, что сложилось, разрушить – легко.

Ты прекрасна. Люблю. Суета – расстояние.

Мы близки, и тогда «далеко» – далеко.

Диоген

Из тёмного бария

сдвинутых баррикад,

из светлого хрома,

верного не тебе,

создам,

ясноокий рейнджер,

живую МКАД,

отдам на потеху

хищному ВТБ.

Вот так жили-были...

В который-который раз

то ели,

то пили –

то снег,

то беду,

то ртуть,

то крохи отпетых истин

то мысли фраз,

то сон о вчерашнем мире,

мой стон, мой путь.

Вот так

(извини за ревность,

звони, звонарь!)

ищу Человека

(рокада, война, рентген).

Я твой Диоген,

одиночество – мой фонарь,

я твой насовсем,

я люблю тебя – это ген.

Дно

По правой щеке бить...

Всё, что не внутри – вне.

Но быть или не быть

решать не тебе – мне.

Камней набери горсть

и брось их во сны рек.

Я не человек – гость,

не вечен я, но – век.

Калек уводи в зал,

оставь им балкон дня.

Всё, что не хотел, взял,

достиг головой дна.

Был наг (Не до слов мне.)

и спать не хотел, но

не всё, что внутри – вне,

не вся глубина – дно.

Заботы…

Не стучись же напрасно.

У плотных дверей амальгам

математика формул

теряется в химии физик.

Запекая свой ум, убедись,

хороша ли фольга,

и проверь теремок,

не высок ли,

не высох,

не низок?

Эпизод – для Эзопа.

Все басни как башни.

Турель

не поможет тебе.

Дикий пёс-одиночество гложет

обнажённую косточку.

Преет декабрьский апрель,

от устава устав.

В Ставрополье –

полковник.

И что же?

Напишу я ему.

По домам разольёмся,

и что ж?

Всё тождественно,

женственно,

жесты оставь до субботы.

У меня на душе – острова

(ты права!),

острый нож,

и заботы,

заботы,

заботы,

заботы,

заботы...

Интерьеры

Замечательны интерьеры.

Проницателен микромир.

Создавая себе химеру

на крови,

не крестись.

(Не пойми превратно.)

Не умеючи, расскажу:

и на сердце бывают пятна.

Просто – жуть!

Обернись.

Посмотри сквозь лужи:

полоумное солнце – там.

Вот такая защита, Лужин!

По счетам

заплати

и поплачь немного.

(Со щитом или на щите...)

Привыкай, забывая Бога,

к нищете.

Поэтапно.

Кричи, кликуша!

Вся материя – метроном.

Не идут молодые души

в гастроном.

Не идут.

На земле – награды.

Неприкаянность на часах.

Наливаются винограды

в небесах.

...Неделимо деля на атом,

попадая в когтистый рай...

Да.

Вчера

приходил

анатом.

За-

би-

рай...

Кинолюб

Из пятнадцати тысяч Даш,

из двенадцати тысяч Люб

выделяю твой татуаж,

мой сознательный кинолюб.

Выбираю твои уста

(мы не рядом – уснуть легко),

без тебя от себя устал

твой талантливый Хатико.

Девять тысяч житейских драм,

сериал нереально крут,

в пересчёте на килограмм

я не Цезарь уже, но Брут.

Я продюсер, издатель снов,

мой бюджет – тысяч шесть, и всё,

для любви не хватает сов,

и любовь не туда несёт.

На трёхтысячном этаже,

мимо масс, мимо касс и щёк,

я люблю тебя (не уже),

я люблю тебя (не ещё).

Когда

Когда в Париже не паришь,

когда у острых скал – оскал,

когда всё ровно – альпари ж,

когда не в той не ту искал.

Когда – иначе, иногда,

когда без рифмы не уснуть.

Богатство что? Мои года.

Мне три и восемь – в этом суть.

Когда вчерашний человек

мне дорог был, сейчас – зеро.

Когда, меняя год на век,

я не в убытке, я – герой.

Тогда к той даме подойди

и пригласи её пройтись,

открой себя, раскрой ай-ди.

Коварный вяз. Могучий тис.

Коктебель

С утра нам кама-сутра не грозит,

пивко не пьётся и не естся сыр.

Пора уже, мой милый паразит,

вставай-ка живо, ножки – на весы!

Достать ножи, очистить кожуру –

у апельсина совесть нечиста,

не всё в ажуре – жарка на жиру,

и остановки требуют уста.

Устал карманный вор, ушёл в экстаз,

оттуда вышел – прямиком к тебе,

мы в Сочи сочинили ноту ТАСС,

у Крыма отобрали Коктебель.

Укромно. Скромно. Руки говорят

о чём-то важном – ёмко, ну и ну,

и я, не обнимая всех подряд,

тебя люблю – с тобой иду ко дну.

Кулич

По секретным сезамам твоей души

сыплет снег соль на раны. Уснуть – успел?

Тяжело тебе, парень? Тогда – дыши,

вычленяй своё тело из общих тел.

Забирай свою душу, не с боем, так –

по-хорошему, мирно, пеки кулич.

Амнезия – во благо, пора атак –

это где-то когда-то дворовый клич:

Миша – ранен сегодня, Вадим – убит,

ну и всё, по домам, злая мамка ждёт.

По секретным сезамам чужих обид

сыплет снег соль на раны, война – идёт.

Лесков

Когда тревога о своём

напишет,

потому что легче,

зайду в ближайший водоём,

найду часы,

ведь время – лечит.

Слова – песочные.

Овал.

Обвал валют.

Итак, по курсу –

голодных крошек карнавал.

Ударит молния по Курску.

Куском заев многоэтаж-

ность ночи, огорчусь, устану.

Случится липкая беда ж,

и я намного уже стану.

Немного шире.

В шаре плеч –

печаль печатная,

початок.

А время –

развивает речь,

и ищет повод отпечаток:

сойтись,

остаться ли в тени

полубезумных восхищений.

А время требует:

тяни!

Устав от всякоразных мщений,

уйду в себя, вернусь неско-

рояль – в кустах,

кусты – в ажуре.

Везде

мерещится Лесков,

и век висит

на абажуре...

Лето

Ты станешь своим, нужным.

Родишься душой нежной.

Повеешь песком южным.

Завеешь зимой снежной.

Согреешь тоской, грустью.

Поверишь в игру света.

Но не убежишь устья

глубокой реки Леты.

Ты не избежишь моря

забвения, тьмы. Где-то

уснёшь – и умрёт горе.

Очнёшься – опять лето.

Лето

Не было ни вай-фая,

ни телевизора,

ни ситкома.

Не было

вообще ничего,

что может изъять из комы.

Не было ни объятий,

ни сладких пряников белых.

Не было чёрных пятен на теле,

не было вообще ничего,

даже тела.

Не было ни кровей,

ни бровей, ни плюс-минус.

Не было ни держись правей,

ни закажи себе Гиннес.

Не было вообще ничего

у кого-то где-то.

Лето почти прошло,

значит, скоро настанет лето...

Ловелас

Если смятая простынь остыла уже.

Если искры летят из подвыпивших глаз.

Если следствие врёт, и рассвет на душе.

Значит, время настало, сегодня, сейчас.

Если ртуть – это порох. Любовь – это жизнь.

Если крот – это котик. А кот – это код.

За меня, от меня ты подальше держись.

Просто я Достоевский и я идиот.

Я князь Мышкин. Я мышка. Беру со стола

всё, что плохо лежит и что пахнет едой.

Я то магний,

то вспышка,

то ол-ола-ла.

Я болею тобою и грежу бедой.

Мне проснуться бы надо, но душит постель.

Мне очнулся бы нужно, но разум в беде.

А за окнами дёргает дрок коростель.

Значит, истина лишь в перспективе, в еде.

Знаешь, истина с нами. И истина в нас.

Знаешь, небо, как небо, а воля, как боль.

Я не паинька-мальчик, но я ловелас.

Набирай мне: 739010!

Мало…

Пули летят,

и не уклониться бы,

всех заберут

под одну наседку,

ты обещала

блюсти традиции,

ты обещала

любить соседку.

Ты обнищала,

монеты катятся

мимо шумящих

осенних балов,

не беспокойся,

меня не хватятся,

мало ли места

на свете?

Мало...

Морзе

Прости, золотая!

Одежда – одеждой.

Но я залатаю

тебя. Я надежда,

я вера-любовь,

я тире-тире-точка.

Красивая ночка?

Волшебная ночка!

Я дождь, что гремит по карнизам,

зараза!

Я точка-тире, отзовись и ответь мне.

Стучи по стене, с перерывом,

два раза.

Так хочется петь нам,

так хочется петь мне.

Так хочется морем уснуть –

и проснуться

ленивым китом,

бесхребетной акулой.

Так хочется дважды тебе

улыбнуться,

но не получается –

сводит мне скулы

то пена морская,

то ветер прибоя.

Я весел и пьян был –

и точка? И точка!

Мечтаю остаться.

С тобою? С тобою!

Красивая ночка?

Волшебная ночка!

Я азбука Морзе.

Но Морзе не знает,

что точка-тире –

это радость оттуда,

где каплями дождь

на карнизах играет.

Люблю тебя, чудо!

Живу тобой, чудо!

Моя принцесса

Не о весне, об осени пою.

Я бос. Я босанова. Я барсетка.

Стою на перекрёстке, на краю.

Я рад. Я рыба-рабица. Я сетка.

Я светел был, когда упал закат

в карман мне и остался там монеткой.

Ты знаешь, не помог мне ОЗК.

Помог мне снайпер, что стреляет метко.

Амур его зовут, и вот он тут.

Он лук свой расчехлил и стрелы смазал

вареньем из заждавшихся минут.

Вся жизнь – игра.

И каждый встречный – пазл.

Я рыба. Я плыву. Я на плаву.

Всё хорошо. Всё ровно. Всё чудесно.

Пишу тебя, как новую главу.

Пишу тебе, не человек я – песня.

Я радость. Раб. Работа. Я репей.

Разлука. Лук. Стрела. Я пантомима.

Я родом из Карачевских степей.

Тебя увидел. Не прошёл я мимо.

Я не просил, но верил невзначай,

что осенью под сенью мха и леса,

я буду пить твой земляничный чай

и думать о тебе, моя принцесса!

Недоброе утро

Зевнул. Потянулся. Потерям не верю.

Дрейфую в постели – судёнышке утлом.

Ведь жизнь – это море, а смерть – это берег.

Ну здравствуй, такое недоброе утро!

Ну здравствуй, недоброго дня перспектива.

Здорово, Канары! Привет, Тенерифе!

Сегодня – приказ, а вчера – директива.

Любовь – это мель, нелюбовь – это рифы.

Всё миф. Всё недоброго вечера сказки

про добрую ночь и про светлое завтра.

Не требую много – мне хочется ласки

на ужин, обед и, конечно, на завтрак...

Но вынеси мусор…

Но вынеси мусор,

сомнения – постирай,

посуду не бей –

пригодится.

Салат – готов.

Такие красивые,

мирные вечера

для ласковых игрищ

пушистых, но злых,

котов.

⠀

Такие дела.

По-бетонному

«изнутри»

крадётся

колодезь лифта,

но – улыбнись:

коты

искривляют время,

на них – смотри,

пространство

теряет силу,

то вверх, то вниз

⠀

слоёного света

песчано-багряный

шар

клубком укороченным

скачет. Коты, уют...

На всех языках

одинаковы

дом, душа,

и добрые песни

родные тела

поют.

Новый год

Всё мишура. Всё бред. И всё – вода.

То – Новый год, такой природный сбой.

Гремят цепями грусти провода.

Идут бараны счастья на убой.

Настроен позитивно. Время спит.

Всё в норме. Это Формула-1.

Удобен и приятен мой кокпит.

Приветлив и болтлив мой Алладин.

Куплю бутылку джина. Обрету

в нём Джинна – это факт. Ну вот и всё!

Молчат снежинки. Тают на лету.

И мысль моя меня с горы несёт.

Болид мой безупречен, как всегда.

Желания загаданы – всё впрок.

То – Новый год, он ёмок, словно «да».

То – Новый год, он лёгок, словно рок.

Ноты

Всё здорово! Всё мило. Всё – с нуля.

Давай, о чём-нибудь меня спроси!

Поговорим с тобой о ноте «ля»,

закончим разговор на ноте «си».

Мы люди – и останемся людьми,

родными, очень искренними, что ль.

Но, стоит потянуть за ноту «ми»,

так непременно влезет нота «соль».

Пусть новая напишется строфа –

хоть ночью, или даже на заре.

Когда не понимаешь ноту «фа»,

так точно не поймёшь и ноту «ре».

Мы птицы. Нам положено гнездо.

Нам снятся пароходы, поезда.

Продолжим петь. И после ноты «до»

появится на свет и нота «да».

Но…

Ты знаешь,

что лучше,

что хуже,

что уже,

мой ласковый

нежный

зверь.

Патроны на завтрак,

патроны на ужин,

верь

тихому горю,

верь!

Верь

конному шёпоту

сонной лощины,

ползёт за бедой –

беда.

Уходят на фронт

золотые мужчины,

сегодня,

вчера,

всегда...

Выходят на свет

молодые солдаты,

мой ангел,

мой демон,

дно.

Лежат

под крестами

чужие даты.

Ты знаешь,

кто лучше,

но...

Осень

Запечатай признанья в цветной посуде –

пусть уходит на дно, где всё ярко, классно.

Обмани сам себя. Если кто осудит,

значит всё не напрасно. Ты понял? Ясно.

Расскажи, кто таков, и зачем приехал.

Докажи, что без встречи несчастлив был бы.

Повторяй её имя, греши на эхо,

что безумно ценил бы её, любил бы.

Но она покорила тебя, однако,

помяни её образ, с надеждой, всуе.

Ей доверься, откройся, не бойся знаков,

её профиль на мокром песке рисуя.

Обними её нежно, слова слагая

по слогам, по тропинкам, по мачтам сосен.

Жизнь прекрасна! И наша судьба – благая.

И за окнами осень, осень, осень...

Параллельные рейсы

Параллельные рейсы

не пересекаются.

Снятся сны

основательно.

Намертво, заживо

ты меня погреби

(только грешники –

каются)

и пойдём по грибы

по шуршащим адажио

радиальных полос,

что от авелей брошенных

по секретным стезям

доморощенных слоников

разбегаются медленно,

грустно, непрошено,

словно меткая пыль

на спине подоконников.

На кону,

на коне ли,

и в счастьях,

и в бедствиях,

на горе ли,

горели без боли,

безбоязно

параллельные рельсы

ментального следствия

уходящего в небо

нескорого поезда.

Париж

Всё прекрасно, моя тоска!

Не напрасно – и в этом суть!

Обернуться – и отыскать...

Ты в Париже своею будь.

Будь своей на краю небес,

улыбаясь, глупя, любя...

Всё плохое возьму себе,

всё хорошее – для тебя.

Всё хорошее – это ты!

Заключили с тобой пари ж

переулки, мосты, мечты...

Не бывает пустым Париж.

Пиратская

Но, правой рукой (не важно ли,

которой из двух, рукою)

топлю корабли бумажные,

я им не даю покоя.

Я бурю в стакане нежности

поднять могу очень просто,

от чувства ли неизбежности,

от собственного ли роста,

от ритма ли карандашного,

бумажного, не напрасного.

И мысли ведь – абордажные,

коварные и опасные,

они пощадят, наверное, –

отдайте им шёлк и золото!

Они завернут, в таверну ли,

где весело всё, всё молодо,

где все йо-хо-хо пиратские –

про солнце,

про мель,

про волны ли.

Где рифмы, слова дурацкие,

и все сундуки наполнены

надеждой, тоскою влажною

(и нет никому покоя).

Ловлю корабли бумажные

я ловкой своей рукою.

Победа

Ты хочешь показать мне, доказать мне,

что есть под кожей нож – и в том победа.

Мне грустно, и летят мне в спину камни,

мне дотянуть бы, скажем, до обеда,

где нити перспективы паутиной

опутали меня, всё сон, всё голос,

где ангелы с улыбкою утиной

всё взвешивают, каждый вздох и волос.

А если ты бутылка под забором,

и о тебе никто нигде не вспомнит,

прикинься, только не воришкой – вором!

И выходи из слов, как кот из комнат.

* * *

Победно шагая по бежевой суше,

неся своё знамя,

гася своё время,

таскаю свою очень лёгкую душу,

она моя воля,

она моё бремя,

она моё тёплое-тёплое горе,

она моя белая-белая скатерть,

она моё синее-синее море,

она моя Ксюша,

она моя Катя,

она моё звёздное-звёздное небо

в глазах моряка и в руках астронома,

она – это корочка лунного хлеба,

тоска космонавта в плену гастронома...

Душа – хороша,

улыбаюсь, старею...

Мой друг, всё вокруг –

лишь иллюзия пыли...

Сыграй мне на струнностях дней лотерею

про сказку-раскраску.

Итак...

Жили-были...

Прах

Но если всё так бурно

и если кругом горе,

то прах из моей урны

развей над чужим морем.

Пусть он по волнам синим

уйдёт к ледяным странам.

Был сильным – и прах сильный.

Был странным – и он странный.

Прах – это лишь тлен, пепел.

Страх – это лишь дрожь кожи.

Но, трижды пропел петель.

Отрёкся? И я – тоже.

Сорвался со скал рослых.

Нашёл, что искал. Как же!

Хотел умереть взрослым,

но нет, это жизнь, гаджет.

Но нет, это жизнь, лапа.

Неровно всё так – кочки.

Привет, дорогой папа.

Мы любим тебя. Дочки.

Приключение

Мне обещали медь и золото,

пугали строгими кадастрами,

но, оказалось, небо – колото,

и пролилось на землю астрами.

Но, показалось, солнце сдвинулось –

теперь и с кнопки не включается,

любовь ко мне в объятья кинулась,

а я проснулся – так случается!

Оделся. Вышел в ночь прохладную.

Исчез в тумане (или видится).

А ветер плёл мне песню складную,

я подпевал – а то обидится!

А ветер пел мне мысли новые,

про океаны, про безумие,

про чудеса, густые, вдовые,

про повторение Везувия...

Жизнь – суета! Идёт по кругу ли.

Всё несерьёзно – развлечение!

И я ищу себе подругу ли,

или на стопы приключение...

Промзона

Прокуратура возбудилась,

дела телами завалила,

я уповал на Вашу милость,

моя прекрасная Далила.

Освобождение Самсона,

обогащение Сапсана,

великолепная промзона,

авторитетная Осанна.

Благословен грядый во имя...

Я легион, я виноватый.

Уловлен глазками твоими

твой одинокий бесноватый.

Рефераты

Она мне пишет рефераты,

а многоликие пираты

на абордаж идут рутинно,

плетут из крови паутину.

Надёжный счёт в надёжном банке –

то план, то депозит, то море.

Мы пауки в холодной баньке,

мы, друг без друга, просто горе.

Мы чьи-то мысли в чём-то сладком,

мы вязнем в снах, как в мёде мухи,

мы чьи-то чувства, чьи-то вкладки,

мы чьи-то вены, чьи-то духи.

Мы чьи-то ветхие заветы,

мы чьи-то вязкие рутины.

Моя страна в стране советов

плетёт из бездны паутину...

Она мне пишет рефераты.

Мои года – мои пираты.

Рядом…

Я рифму ловлю за хвост.

Мне ночь открывает двери

туда, где порядок прост,

сюда, где люблю и верю.

Надеюсь. Мечтаю. Сплю.

И слов не страшусь – всё мило!

Все чувства равны нулю –

они набирают силу

для новых свершений. Для

случайных ошибок роста.

Когда не хватает дня,

есть ночь. Всё предельно просто!

Привет. Улыбнись. Прости.

Порадуй открытым взглядом.

Так вышло: сошлись пути,

а дальше – всё рядом, рядом...

Свет

Прости, но ничего не напишу!

Я сам молчун. И я решу, когда

уходят под откосы поезда

и отчего течёт в асфальт вода.

И почему, меняя тьму на бред

(всё просто – только лампочку вкрути!),

молчит сознанье, но сознанья нет.

Есть свет, но ведь у света нет пути!

Есть линия, отрезок, точка есть –

то геометрия. Я, в шаге от любви,

меняю сон на явь, печаль – на честь.

Меняюсь сам. И ты – в моей крови,

хорошая, красивая – как есть!

Ты улыбнись мне, и пойди за мной

счастливая бессмысленная честь,

будь чудом, будь мечтой, моей виной!

Но и в вине той и вины-то нет.

У счастья есть несчастье на пути.

Очнись. Коснись меня. Спеши на свет.

И от меня (ко мне, ко мне) лети!

Сны

Мне снятся сны – тогда, в пылу мечты,

я забываю, что такое осень.

Брожу нелепым псом

меж стройных сосен.

И понимаю: небо – это ты!

Мне снятся города, мосты, мечты...

И в тех местах я окажусь однажды,

когда проснусь. Я пароход бумажный.

Ты моё море. Море – это ты!

Цветные сны. Красивые мечты.

Дворы. Каналы. Парки и брусчатка.

Любовь не оставляет отпечатки

на теле. Моё счастье – это ты!

Очнусь. Проснусь. Начну отсчёт сначала

до новых снов, до новых встреч. Пиши!

Ведь ты – моё лекарство для души!

Моя душа тобою прозвучала.

Сплит

Я карнавалил сегодня.

В пределах поста –

ласковы маски,

и бережны чьи-то уста.

И доскональны каналы

венозных предплечий.

Дожи – дождливы.

Не падают уровни век.

Волком становится

добрый в душе человек.

Ржой покрываются

редкие, меткие речи.

Лозунги – ёмки.

Венеция будет в пыли.

Сгинут страдания,

будто бы мухи, или

всё повторится

по плохо пошитому кругу.

Эй, гондольеры,

гребите подальше, туда,

где продаются – беда,

перспективы, еда...

Волны – колышутся,

мягкое солнце – упруго.

Вспомни меня!

Я твой грешный,

но бережный зонт.

Да, я запал на тебя.

Для меня горизонт –

так, вариант варианта...

Улыбкой отдушин

был восстановлен.

В преддверии

траурных плит

мир откололся

от всех оснований.

Я сплит.

Тихо горят

эти мёртвые-мёртвые

души.

Триумф

Победа. Поражение. Триумф.

Всё хорошо. Всё сладко. Всё по новой.

Послушай, я послушен группе oomph,

у них что ни звезда, всё supernova.

У них, что ни мечта, всё солнца сон,

ценю тебя, айда со мной на Невский!

Пройдёмся, заполучим наш бозон,

я Фёдор и, конечно, Достоевский.

Мне много лет, я молод, я дитя,

пишу тебе, ищу себя, бывает!

Лечу себя, живу себе, летя.

(Раскольников старушек убивает

и пишет малой кровью на снегу,

мол, всё – экстаз, всё суета, всё пятна.)

Люблю тебя! Иначе – не могу.

И ты люби. Я ухожу обратно

в далёкую нелепость пустоты,

в нелепую далёкость каланхоэ.

Я небом не был, небо – это ты!

Хорошее. Нелепое. Плохое...

Улыбка – мила!

Улыбка – мила,

если мысли твои –

обо мне.

Менять,

не менять ли

открытые раны –

на привязь

сухих частоколов

слепых драгоценных камней,

кульбит одиночества –

на нелюдимую примесь

промасленных скверов

тоской запорошенных дней

снегами солёной пустыни

житейского слова.

Улыбка – мила,

если добрые мысли –

о ней.

Зима –

повторяется,

снова

и снова,

и снова,

следами сценариев

сонных сомнений мечты.

Мой голос от голода

голых иллюзий –

простужен.

Улыбка –

мила,

если

я – это мы,

это ты,

и ждёт на двоих

разогретое солнце

на ужин.

Фонари

От заката до зари –

фонари.

Темноокие дома –

сон ума.

Только ветер – господин

в мире льдин,

в курсе доллара к рублю.

Я люблю!

Подожду тебя чуток.

Постою

на краю

обрыва

грёз.

Звёзды. Путь...

Хочешь радости глоток?

Разолью

по губам

глинтвейн

из гроз.

Рядом будь!

Мы пройдёмся, не спеша.

Время. Век...

Что-то доброе споём.

Боли – нет.

Хороша твоя душа,

человек!

Одиночество вдвоём –

это свет!

Чай земляничный

Я чай земляничный –

смотрю из-под арок,

(но это всё лично –

и это подарок)

как тонкое небо

мелеет, хмелея,

как быль (или небыль)

белеет, болея.

Смелее и выше,

нежнее и чаще –

покатая крыша,

осенняя чаща,

счастливые цифры,

минуты покоя.

Слова – это шифры,

бывает такое!

Я чай земляничный,

полынь и крапива –

и это всё лично,

и это красиво!

Я человек

Ты в сети?

Ну, до десяти –

точно,

потом – подъём.

Выходи

из-под кожуры.

Срочно.

Не то – побьём

мы камнями

слепую совесть,

тяжёлый лес.

Что с корнями?

Скучна ли повесть?

Не лишен вес?

На вопросы

ответь невест(к)а.

Купи – продай!

Ой, мальчишке

пришла повестка,

зашла беда

в дом,

где вроде бы хата – с краю

(как конура).

Ром.

2/3

1/2

Тут всё – игра.

Ну, а если

есть мир иллюзий,

все люди – зло?

Нафига нам

такие люди?

Не повезло.

Было грустно.

Пере-

загрузка.

Шёл новый век.

– Хорошо ли тебе?

– Мне – узко. Я человек.

Январь

Немного волхв.

Немного вол.

Христос – родился.

Это – так.

Как будто ночь

легла на стол.

Длиннее тень –

короче такт.

Плыла расплавленная ртуть.

Меркурий – в красном.

Обречён.

Люблю тебя!

А ты?

Ничуть.

Был поднят.

Брошен. Увлечён.

Разоблачён.

Включён в твой бит.

Тоска-доска.

Твой ход?

e2.

Не время убивает.

Быт.

Но убивает так, едва...

Январь.

Рождение Христа.

Младенец спит.

Младенец, будь!

Ещё нескоро

до креста.

А дальше

будет новый путь...