Игорь Иванченко

Игорь Иванченко

Четвёртое измерение № 32 (128) от 11 ноября 2009 года

Мгновения жизни

 

* * *
 
Скальпель судьбы, по живому режь!
Раковую опухоль желаний прошлых
Удали, от женщин избавив пошлых!..
А Муза собою закроет брешь,
Возникшую после ухода друга.
 
Безденежье стащит за шкирку с круга
Жизни, заставит уйти в подполье,
Где у депрессии – хватка волчья,
Где одиночество терпишь молча…
 
…Осень – абстрактна; пылает подворье,
Как храм Артемиды от рук Герострата…
 
(Цель – не подвластна бунту стихий).
Невосполнимая чувств растрата –
Стенографировать за Музой стихи,
Стараясь действовать на опереженье,
Ловя малейшее губ движенье,
Ловя несущий истому звук, –
Мука, мучительнейшая из мук…
 
* * *
 
 Михаилу Андрееву –
томскому поэту-песеннику
 
Эскиз заречья заштрихует дождь.
Стогов шеломы мокнут на покосе.
На луг из перелеска вышли лоси –
Проститься наспех с осенью…
 
Как вождь
Индейский в боевой раскраске, – клён
Стоит, своих скликая, на отшибе.
(В смертельной будет уличён ошибке
Снег, возвратясь из будущих времён…)
 
Скажу себе:
«Царить в душе оставь
Лишь грусть; она – не частая отрада…»
Сегодня эмигрирует из сада
Последний лист.
А завтра – ледостав.
 
Сегодня солнце лжёт, как на духу.
В жилетку ветра плачется ворона.
Венец лосиный –
Осени корона –
Валяется, поверженный, во мху…  
 
* * *
 
Вчера в полшестого умолкли пичуги в садах – 
Агония осени…
Выстыла за ночь изба.
На влажном стекле – отпечатки ладоней и лба.
Прибежище призраков – плотный туман на задах.
 
И мысли о солнце – крамольны: наложит табу
Октябрь на них.
И – останутся гнёзда пусты.
Замёрзнет трава.
И – оденутся в траур кусты.
Ускачет во мрак сумасбродных желаний табун…
 
И – стужи топор вновь наточит деревьев палач.
И – снег не замедлит.
И – вывернет душу тоска.
Как будто грудного младенца лишили соска, –
Лицо деформирует миру невидимый плач…
 
И – призраки прошлого, выстроясь цепью, в туман
Уйдут обречённо.
Обиды осядут на дно.
И – станет душа вдруг с ветрами скулить заодно.
И – серой волчицею рыскать и рыскать в урман…
 
Но разве возможен в спектакле счастливый конец?
Печаль о несбывшемся хмурое небо коптит…
И – зверский зима нагуляет в полях аппетит.
И – снег возвратится.
И – руки умоет Творец…
 
Свято-Никольский храм
 
Отцу Стефану – настоятелю
 церкви в Стрежевом
 
Библией расширить бы кругозор.
Мелкое –
в тлен…
в прах…
в хлам…
Выставлен Господом Богом в дозор
Свято-Никольский храм.
 
Брюхо туч – на сквозных, узорчатых
Плечах: подставил крест.
Катится перловиц двухстворчатых
Жемчуг – звоны – окрест.
 
Бог с человеком – в зацепление:
Душам – узницам тел –
Вера – чудное исцеление…
Этого Он и хотел.
 
Эхо – долгое послезвучие.
Светлый храм на дворе.
(Чувство подленькое, ползучее
Подыхает в норе…)
 
Ноги стреножить адовой коннице
Дел… и – из сердца вон…
Колокол на маленькой звоннице;
И – малиновый звон,
 
Точно слепец, блуждал кварталами…
Птицы вспугнутой тень.
Будет омыт водами талыми
Этот воскресный день.
 
Мелкое –
в черепки…
и – в осколки…
Звон – направленный взрыв…
Прячет отточенные иголки
Душа… и – плачет навзрыд…
 
…Кончилось в городе колокольное
Время.
В гипноз впал лес.
Словно верблюд в ушко игольное, –
В прошлое день пролез.
 
Через неделю таинственное
Время вернётся вновь.
Снова спасёт единственное
Средство от бед – любовь…
 
Скрипач
 
Закрой глаза.
Таинственным сверчком,
Творя в душе музыки мессианство,
Скрипач наканифоленным смычком
Раздваивает время и пространство…
 
Как будто стайки снегирей летят
На свет рябин, – магические звуки
В душе моей измученной хотят
Соткать печаль из радости и муки…
 
Рябину птицы расклевали в кровь.
У ноября манишка белоснежна.
А музыка Вивальди неизбежна,
Как неизбежна к музыке любовь.
 
Вновь скрипка прикорнула на плече;
Скрипач к ней голову склонил, и – звуки
Меня вернули к жизни из разлуки,
Как будто я читаю при свече
 
Стихи любимой, а она, внимая,
Робеет в ожиданье перемен…
…Скрипач колдует, душу вынимая
И – вкладывая музыку взамен…
 
О, музыки мистическая власть,
Дарующая и мечты, и грёзы!..
От скрипки напечаловаться всласть,
Смахнув ладонью восхищенья слёзы.
 
О, музыки прельстительный полон!
О, музыкант, моей судьбы вершитель!
…Скрипач отвесил публике поклон
И… воспарил, бессмертный небожитель… 
 
* * *
 
Ум – за разум,
Когда,
Не смыкаясь, расходятся
Миф с реальностью…
Чем же теперь дорожить?
Если в омуте тихом
Вдруг черти заводятся,
Где же ангелам бедным
Приходится жить?..
 
Зазмеилась предательски
Первая трещина
По поверхности амфоры…
Гаснет звезда…
Если –
Вдруг –
Изменила тебе ЭТА женщина,
Где же ТА,
Что тебя не предаст никогда?..
 
* * *
 
Усмиряя тяжёлые волны,
По-змеиному галька шипит…
Меньшим братом мне ставший невольно,
Пёс бездомный под деревом спит.
 
В дымке – крымские горы и море.
Отчего ж эта жалость в груди?
Обойди его, голод и горе!
Камень, в голову не попади!
 
Я с ладони кормил две недели
Вислоухого рыжего пса.
Благодарно и честно глядели
Из живого агата глаза.
 
Наступило последнее утро.
Спит собака.
А мне – уезжать.
Что же, всё справедливо и мудро:
За автобусом псу не бежать,
Лёгкие разрывая разлукой…
 
И ему –
Не собачьи дела! –
Не увидеть, как, словно из лука,
Серебристая прянет стрела…
 
Улечу далеко.
Но, наверно,
В лапы ткнув гуттаперчевый нос,
Сохраняя недолгую верность,
Вспоминать обо мне станет пёс…
 
Только голод – не тётка.
И – скоро,
Когда тощий живот подведёт,
Может, с голода пёс, может, с горя
Себе нового друга найдёт…
 
* * *
 
Игорю Давидовичу Блатту –
другу студенческой юности
 
Русскому, мне, ну не странно ли это?! –
Плачет душа от еврейских мелодий,
Давней любовью сживает со света,
Гонит в пустыню из райских угодий…
 
Словно по вязким барханам Синая
Я с Моисеем кочую в обнимку…
Или, студенческий Томск вспоминая,
Вновь приникаю к прощальному снимку…
 
«Тум-балалайка!» и «Хава нагила»,
Эти «Семь-сорок» и «Шолом Алейхем»…
Блажь иудея их мне подарила.
Рад, что ответить на это мне есть чем…
 
Царства земные приходят в упадок.
Тёмные ночи лишь в городе Сочи.
Юности воздух был приторно сладок.
Прошлого дым выест дивные очи.
 
В юности было от чувств резонансно.
В зрелости зримей любая ошибка.
Друг мой давнишний, совсем не напрасно
Душу терзает еврейская скрипка…
 
Мы непредвиденно быстро стареем.
Тонкая-тонкая ниточка грусти
Между породистым томским евреем
И беспородным обидчивым русским…
 
Жизни монеты последние трачу.
А впереди – пустота и разлука…
Слушая песни еврейские, плачу.
«Господи правый, за что эта мука?!»
 
«Господи Боже мой, всё это странно…»
…Как женским ликом художник Верейский,
Долина мучает душу с экрана
Неподражаемой песней еврейской…
 
* * *
 
И. И. И.
 
Под занавес ворованного снега
Неведомо куда уходит век…
А жизнь скрипит, как старая телега,
И чист, как агнец божий, человек.
 
Per aspera ad astra*.
И – терновый
Венец до крови оцарапал лоб.
Ты получить хотел ответ готовый
На все вопросы, быть счастливым чтоб…
 
Но: не успел.
Не смог.
И адский пламень
Обжёг – увидеть можно по лицу…
Пока искал ты философский камень,
Двадцатый век поспешно шёл к концу.
 
И – просочилась молодость сквозь пальцы;
И – счастье изменило, как жена;
В душе твоей – иные постояльцы;
И – с сыном отчуждения стена…
 
Щипни себя больнее: уж не пьян ты,
Мечтая о бессмертье, человек?!
За пазухою спрятал бриллианты
Твоих желаний уходящий век…
 
И пусть судьба туга на оба уха,
Но ты ни перед кем не виноват
Ни в чём.
…В затылок дышит смерть-старуха;
И век твой, как карманник, вороват…
 
---
*Per aspera ad astra (лат.) – через тернии к звёздам.
 
* * *
 
Мариетте Бирюковой
 
Что я Гекубе? Что Гекуба мне?
Ничто…
Жестока жизни быстротечность.
Я тоже скоро камнем кану в вечность,
Как в омут, где кувшинки на волне…
 
Покамест медлит старая с косой,
Воспользуясь, как милостью, промашкой,
Я –
Богом сотворённою букашкой –
По склону лет ползу наискосок…
 
Как хворост о колено, – поломать
Характер, генетически несносный,
Чтоб русских слов песок золотоносный –
В надежде на удачу –
Промывать,
Ночами в кухне горбясь над лотком…
 
А блёстки, самородки и крупицы
Казались бы водою из криницы
И – воздуха спасительным глотком…
 
В ответ на оговоры и хулу,
Спрошу:
«Что за комиссия, Создатель?!»
Поэт – изгой, бессребреник, старатель,
Рассчитывающий на похвалу…
 
Не лесть, а пониманье – позарез! –
Ему необходимо в трудном деле,
Чтоб, словно в ранку где-нибудь на теле,
Сочилась кровь стихов через порез…
 
© Игорь Иванченко, 2000–2009.
© 45-я параллель, 2009.