Илья
Будницкий

 

Я смутно помню – Фамусов в Крыму,
Не чужд искусству, дом его просторен,
Бездетен и не служит никому,
Слог выспренных речей высокогорен –
«Отечество, Народность, Государь»
Сошли на нет, сменились на – «Отчизна,
Гори над мостовою, как фонарь,
Как кораблей мучительная тризна...» –
Косноязычен, точно троглодит,
По-прежнему опора и надёжа,
А то, что от речей его смердит –
Известно, что молва с помойкой схожа. –
Он через век войдёт в авторитет,
И сердолик пожалуют сердечно
Тому, кем дым отечества воспет,
И пена Крым охватывает млечно.

 

 

Для равновесия попробуй
Не ласточку изображать, –
Рабочего с киркой и робой, –
Отсюда некуда бежать,

Не лабиринты – подземелье,
Идёшь, покуда держит зелье –
Колосс на глиняных ногах,
Хотя какой титан – титаник,
Читаем – кнут, а пишем – пряник,
И Коцит в пойменных лугах... –

Шалаш в окрестностях Разлива! –
Существованье справедливо –
То приотпустит, то прижмёт, –
И скорлупа небесной тверди
Скорбит о жизни и о смерти,
Сочится вересковый мёд...

И мхи с мокрицами по скалам,
Как будто папоротник алым
Ожёгся цветом, почернел,
Берёшь алмаз – и липнет сажа, –
Откуда в подземелье пряжа,
За Стиксом – ласточка и мел?..

Удушье – признак коридора,
Не бык сразил тореадора –
Подстерегли из-за угла. –
Бесславно? – суетно, обычно,
Существование привычно,
Как для бессмертия – игла.

Подразделяемо на хляби
И топи всё, что ниже ряби,
Что выше – холодом скуёт,
Держи кирку, топорщи робу,
Меняй картавого на Кобу,
Песок разменивай на лёд. –

Существование – заразно,
Безобразно и безобразно, –
Торгуешь воздухом чужим –
Он больше, чем твоя держава,
Меж берегами – переправа,
От равновесия бежим.

 

 

Приложи подорожник, что ли, –
Как в двенадцать, тринадцать лет, –
К сорока привыкаешь к боли,
Делишь будущее на доли, –
Каждый вдох оставляет след,

А потом, погружаясь в Лету, –
Сладко ль дышится под водой? –
Вспоминаешь одну примету, –
Если свадьба случится к лету –
То в пыли поживёшь, седой.

Вот и сердце стучит из рёбер,
Скоро твой завершится роббер,
После трёх – на кону зеро,
Подорожник в прожилках, точках,
Подорожная в узелочках,
Башня рушится, как в Таро...

 

 

Трудно ли совмещать смертное и земное,
Вымученно прощать, жить со своей виною,
Думать о рубежах, помнить о всех любимых,
Комнате в гаражах и одиноких зимах –
Наших, до сорока, горлышко от портвейна,
Падалица горька, даром что не семейна,
Впрочем, когда один – проще смотреть на звёзды,
На хоровод из льдин, и возвращаться поздно,
Пауза – разговор – пауза – междометье,
На гараже затвор, на рубеже – столетье,
Тускло издалека, или вблизи – прозрачней? –
Выдохнуть до звонка в очереди барачной...

 

 

Стрекочет «Зингер», ливень за окном,
Что Эйзенштейну было полотном, –
Узилище, чистилище, отстойник,
Арахна и рисованный камин,
Для выпечки используемый тмин,
По бедности неприбранный покойник.

Серым-серо – какая светотень? –
У бабушки от «Зингера» мигрень,
Ни краски в том, что было чёрно-белым,
У кошки виден каждый позвонок,
Картошка распирает чугунок,
И так уныло в доме опустелом,

Как будто жизнь – за тридевять земель,
А здесь – корабль, посаженный на мель,
Счастливцы, что в ненастье уцелели,
Но что ж они не радуются дням,
Горящим в тусклых комнатах огням,
Расколотому чайнику из гжели? –

Их занесло далёко-далеко,
Им тяжко всё, что внукам их – легко, –
Привычны пихты, кедры, можжевельник,
От юности – ни света, ни примет,
И только дождь, как сломанный предмет,
В свои пределы вписывает ельник

И стрёкоты железной саранчи,
Под кошкой – половик и кирпичи,
И бабушка зовёт дикарку – Муркой,
На форточке – отметины когтей,
Припав к земле, как некогда Антей,
Она дрожит всей бедной серой шкуркой...

 

 

Оконце в наледи, узорах,
Продышишь – и лошадкой в шорах
Трусишь, сминая колею,
Неверно, прянично, ажурно, –
Летишь аккордами ноктюрна,
Как по крахмальному белью.

А справа, слева – роща, чаща,
Сороке трудно – всё – блестяще,
Ни утащить, ни схоронить,
Февраль сияет небосводом,
И я иду по белым водам,
И след – оборванная нить.

За ней ли, перед ней иголка –
Не распускается ермолка,
А там, где наледь – полынья.
Проваливаешься в сиянье,
Повсюду зимнее ваянье,
И перекличка воронья.

И ты – горошиной, орешком,
Невозгораемым полешком,
Поёшь дыханием, собой –
И то, что в воздухе морозно,
Звучит, как будто слишком поздно
Идти за бездной голубой...

 

 

Так что я назову соблазном? –
Боюсь, мы говорим о разном –
«О пище, плотской иль иной,
О громкой славе жестяной,
О женщинах и о вине... –
Пусть перечень сгорит в огне, –
Восстанет, вечен, как народ,
Что липнет дёгтем у ворот...»

Меня манит другой порок –
Заглядывая за порог, –
Не возвращаться в круговерть,
Где, повторяясь, жизнь и смерть
Дарят нам чувство новизны...
Перебирая явь и сны,
Остановиться на зеро. –
Гори, Финистово перо...

 

 

Как разглядеть не логику – тропу?
Не место, где поставите стопу,
Но действие, цепочку предпочтений,
Нет прихоти – есть чувство соверше…,
Нет гербовой – мы пишем на верже,
Вступая в секту мыслящих растений. –

Кто думает, не зная – еретик,
Свобода вызывает нервный тик,
И рвотные позывы – филозофы,
Не тернии помехой, но божба,
А если где и водится судьба,
То разве что в окрестностях Голгофы. –

И выбор, как по Проппу – невелик –
От мытаря, меняющего лик,
До вора, проходимца, казнокрада,
Наместника, убийцы, палача,
Предателя, свидетеля-грача... –
До наших дней под сенью снегопада. –

К чему гордиться горечью во рту? –
Перед глазами девушки в цвету,
И памяти не нужно отражений,
Поэтому не зеркало – пурга,
Растения окутали снега,
И я иду тропою заблуждений. –

Куда она ведёт? – на целину,
Я логике искомое верну –
Ту связь, что возникает за спиною,
Где заметает саваном следы,
И рябь неотличима от воды,
И зеркало становится стеною.

Прекрасно! – если свет неразличим,
Останется лишь то, что мы кричим –
Тень звука, тень дыхания – хрусталик,
Как заповедь – придуманному верь,
Как арка или запертая дверь,
Как месяца начищенный рогалик...

 

 

Ступеньки нужны для прыжков,
Ужимок, ударов скакалкой,
Песочница – для пирожков,
Ранетки сбиваются палкой,
Под горку летит самокат,
Скрипят карусель и качели,
И садит кота на шпагат
Соседская девочка Леля. –
Но вот появляется мяч –
И столько придумано правил! –
Вращений, прыжков, передач! –
И я напоследок оставил
Проверку на прочность цепей –
Раскованы наши ладони,
Увидишь копытце – испей –
Забвенье спасёт от погони...

 

 

Снег утопает в холодной воде,
Медленно и неохотно,
Чтобы, пропав, оказаться нигде,
Там, где свеченье бесплотно,
И музыкальной шкатулки центон, –
Бедная чёрная влага,
Льдинки кружащейся тающий звон,
Талых ожогов отвага, –
Всё повторяет высокую но... –
Из глубины окликая,
Там, где последнему снегу темно,
Где Атлантида морская... –
Не отыскать ни следа, ни письма,
Ни отпечатка ладони, –
Вот и кончается наша зима,
И растворяемся, тонем...