* * *
Она ещё не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
О.Э. Мандельштам. Silentium
Войду в приоткрытые двери
из лета в осенний покой,
где тёмного мёда отмерен
и розлит тягучий настой.
И силы творящей потоки,
как тайного знанья ключи,
пробьются и станут истоком,
где тускло и тяжко молчит
в немотстве застывшая почва,
где жажда спекает уста,
дорогой неторной на ощупь
ведёт за верстою верста.
Ещё не сложились созвучья,
из зыби не вышли слова,
но в русле, иссохшем, колючем,
мелодии катится вал.
Когда же на розовых крышах
рассветы осушат росу,
душа терпеливо отыщет
под спудом сокрытую суть.
Мой август, ворчун хлопотливый,
роняет плоды на траву.
Как солнцем прогретые сливы,
слова покатились в строфу.
2016
Ноябрьский снегопад
Не жги огня.
Свет дня сошёл на нет,
стирая очертания предметов.
Дожди, вороний крик и танец ветра,
и осени последние приметы
запечатлеет в сумерках поэт.
В окне калины огненная кисть
колеблется в хрустальном облаченье –
в ней летней крови замерло теченье,
лист-сирота в ветвях подёрнут чернью, –
Вслед августу прощально оглянись.
Во мгле неразличим рассвет-закат.
Едва начавшись, день бессильно умер.
Ноябрь глухим отчаяньем безумен.
Грустит душа-затворница в раздумье…
Но вдруг плотней сгустились облака.
Кристаллизуясь в струях водяных,
Снежинки обретают очертанья.
Всё явственнее севера дыханье,
слышней и ближе снега лопотанье,
стаккато капель глуше. Вот и стих
их перебор. А снег, светясь, кружит
и пеленает белоснежным мехом
Покровку, Сретенку, Стромынку без помехи,
мешаясь с женским серебристым смехом,
в дворах арбатских, на Полянке ворожит.
И под набегом мощным снеговым,
его покровом лёгким кружевным,
руки творящим мановеньем
в вечерней зимней зыбкой лени
рождается стихотворенье.
2016
Старые письма
Мы разучились разговаривать
и письма длинные писать,
жемчужины в словесном вареве
и соре быта различать.
Где вы, пространные эпистолы,
словес искуснейшая вязь,
витиеватый слог изысканный
и тёплая, живая связь?
Там музыка родного почерка,
как будто мамина рука,
обнимет в бездне одиночества,
поддержит в мраке тупика.
Где то общение крылатое,
где мыслей и идей пласты?
…Конверты, временем измятые,
и пожелтевшие листы…
Той речи вольное роскошество,
и остроумие, и блеск,
как битой черепицы крошевом,
засыпал мусор sms.
2016
Черновики
Люблю читать черновики –
мучительный и точный поиск смысла.
В них вижу каждое движение руки:
обрыв – и слово в пустоте повисло…
Здесь мысль, опережая бег пера,
вливается в язык и обрастает плотью
строфы,
и рифмы обретя огран,
поэзии рождает половодье.
2016
Мартовская симфония
А вот и март с полотен Грабаря,
В щемящей, ломко-нежной наготе.
И жаворонки празднично парят
В лазурной и слепящей высоте.
Душа готова сбросить зимний плен
И под журчанье радостное вод
Вдохнуть свободный воздух перемен,
Отбросив бремя тягостных забот.
Взгляни, как солнце ломится в окно!
Надежда расправляет два крыла,
Пьянящая, как юное вино, –
Убить её и стужа не смогла.
Да, обольщаюсь ею вновь и вновь,
Но без неё не выжить, не прожить.
И сколько ты об этом ни злословь, –
Она спасительна, как Ариадны нить.
Звенит капель, и, серебрясь, ручей
Таранит утром хрупкий панцирь льда
Под шумный грай саврасовских грачей –
Симфония весеннего труда.
2016
* * *
О, вымысел, ты – божество
И детская игра поэта,
Блик лунного луча,
Сноп света, –
Искусства суть и естество,
То, чем душа вещей согрета,
Что сводит судорогой рот
И в струнах Вечности пропето.
И обретают плоть и путь
В косноязычье бормотанья
Неясных звуков сочетанья.
А под словесной лёгкой тканью –
Гармонии живая ртуть,
Неуловимый переход
От контрапунктов осязанья
В реальность нового сознанья.
Воображения полет
Над ломкостью прозрачных вод.
2006
Нечто мистическое
В декабрьской кутерьме и новогодней лени
мелькало что-то там, на заднем плане, тенью.
Но вот на святки вдруг мне сон был иль виденье:
смещенье звёзд и сфер, луны коловращенье,
и некий господин, почти что инфернальный,
шептал какой-то бред, докучный и банальный,
но повседневных бед снимал чумное бремя
казалось, раздвигал пространство он и время.
Пытаюсь разглядеть – черты неуловимы,
вот только боль сквозит порой в гримасе мима.
То вкрадчив, то смешон, трагичен, скоморошен,
то доведёт до слёз, то шуткой огорошит.
Любовью поманит, надеждой взбудоражит…
Глядь, а объект любви с душою в хлопьях сажи.
Вязанки пышных слов, трескучих, пошлых истин
щелчком двух пальцев вмиг в ранг мусора зачислит.
Пожалуй, даже стал мне чем-то симпатичен,
парадоксален ум, остёр и артистичен.
Взрывает смыслы он, и постигаешь снова,
как на заре времён, всю первозданность Слова.
Покоя не даёт, тревогой наполняет,
ни в чём и никогда он устали не знает.
Не мистик я, но, чу! – в реальности столицы
под полами пальто бикфордов шнур искрится…
2017
Московская полночь
Последней каплей боль моя
падёт и переполнит чашу.
Над городом, ещё вчерашним,
плывёт двенадцатый удар.
Он эхом ширится в ночи,
извергнут из глубин курантов…
А улочки, пусты, ничьи,
дома вздымают, как Атлантов.
И сотни жизней, судеб, лиц,
как призраки, скользят в тумане,
и тьмы обугленных страниц –
лоскутья правды и обмана.
И так знакомы, до тоски,
шаги в Лаврушинском застонут.
А чёрный шлейф Москвы-реки
огней посыпан крупной солью.
Там в обморок свалился мост,
обрушив фонарей вериги.
Мой город брошен в пекло звёзд,
как недописанная книга.
Но вздёрнутой на дыбу ночи
душе, как неоплатный дар,
освобождение пророчит
часов двенадцатый удар.
2016
Шиповник
Не чванливая роза –
милее мне скромный шиповник,
беспороден, в углу у забора ютится в саду,
будто просит и ждёт: «Приласкай же,
прилежный садовник».
И дурманит мне голову
сладостный, чувственный дух.
Так дурнушка колючая
вдруг полыхнёт красотою
лишь навстречу тому.
кто сумеет её разглядеть.
Залюбуюсь однажды
бесцветной былинкой простою,
что под солнцем горит на закате,
как жаркая медь.
2016
Церковь св. Вита и Модеста 8-го века в Пиенце
Пустынного древнего храма прохладный покой.
Ни фресок здесь нет, ни скульптур, ни убранства –
одно лишь распятье.
Дрожит и колеблется пламя свечей в алтаре,
и, скупой,
сквозь узкие окна – сноп света
в пылинках и солнечных пятнах.
Романская кладка. Отбеленный камень шлифованных временем стен.
Дотронусь –
вибрируя, эхо веков, словно током, бьёт в пальцы.
Всё длится неспешного летнего дня очарованный плен,
И тянется жизни канва под стежками судьбы на Божественных пяльцах.
И замерло время. Ни звука.
Молчанье.
А там, в вышине,
под сводами плещет голубка живыми крылами.
Я знаю, чья это душа прилетела ко мне
и шепчет:
– Я здесь, на земле, вместе с вами…
2014
* * *
Эти светло-медовые дни
Я снизала в янтарные чётки.
Абрис твой в застеколье возник,
Но неясный, неявный, нечёткий…
Что за сполох родных миражей
На изломе, излёте дороги?..
К ним бежать по стерне, по меже,
Задыхаясь в горячке тревоги.
Словно червь шелковичный, тянуть
Драгоценную ниточку смысла,
Обрывать календарь – и в суму
Схоронить дорогие мне числа,
И на сердце сберечь, помянуть
И беду, и любовь, и утрату.
И прощенья просить, в дальний путь
Уходя. И платить свою плату,
Чтобы жизни угли вороша,
Достигая земного предела,
От вины не болела душа,
Отрываясь от бренного тела.
2016
* * *
И что же там, за этой гранью –
Пересеченьем Бытия
С холодной плазмой мирозданья,
Где растворимся ты и я?
Душа, страдая и тоскуя,
С земной орбиты соскользнёт:
Иль вознесётся с аллилуйей,
Иль канет в тáртары пустот.
Ничто –
или юдоль иная
С жестокой и родной земли
Тебя навеки принимает
В поля бесстрастные свои?
Не веря в результат реальный,
Мы мучаемся вновь и вновь
Над тайной сутью слов банальных:
Жизнь, Смерть, Рождение, Любовь.
2000
* * *
Юлии Ряховской
Окутан душною сиренью,
май наплывает, как дурман.
Губами сонными к свирели
своей припал ленивый Пан.
Земли, податливой и тёплой
в предчувствии плодоносить,
рожденья многотрудный опыт
готово лоно повторить.
Извечным таинством любовным
в весенний вихорь погружён,
песчинкой каждой мир огромный
в творенье Жизни вовлечён.
Любовь одна одушевляет
сухую сущность Бытия.
Трава на камне прорастает
и в чреве матери – дитя.
2007
* * *
Мне надо знать, что ты живёшь на свете,
что город есть, и улица, и дом,
где лампа вечерами мягко светит,
экран компьютера мерцает над столом,
и что, перекрывая расстоянья,
с душой соприкасается душа.
Через границы, жар и холод мирозданья
попробуем к друг другу сделать шаг.
Мы обострённей чувствуем в разлуке.
И оглянувшись, словно с высоты,
увидим нашу жизнь очищенной от скуки,
её неведомые прежде нам черты.
2014
* * *
По последней узенькой тропинке
я уйду за дальний окоём.
Стану лёгкой солнечной пылинкой,
растворясь в сиянье золотом.
Я прольюсь с раскосыми дождями
На родные русские поля,
прилечу с метельными снегами,
льдом снежинки губы опаля.
Ног весной коснусь травой зелёной,
летом в руки яблоком паду,
в листопадном медном перезвоне
к вам воспоминанием приду.
И строкой, певучею и нежной,
чью-то душу трону, как струну,
словом утешенья и надежды
к сердцу одинокому прильну.
В горних высях птица, пролетая,
распластает крылья на заре –
это мои руки обнимают
всех, кого любила на земле.
2010
Сон о Венеции
Мне снился лев с раскрытой книгой,
Канала плавный поворот,
Дворцы в колеблющихся бликах
На стенах отражённых вод.
И мне приветственно кивали
Фигуры в масках и плащах.
Струилась розовая Фрари*
В жемчужно-лунных облаках…
И тень опального поэта
Из дальней северной страны
Скользила в лабиринтах света
В пределы вечной тишины.
И день, и ночь – здесь всё смешалось,
Сплелись в таинственный клубок
И жизнь, и смерть, и блуд, и шалость,
Любовь и гений, дьявол, Бог.
И кáмней гулких не касаясь,
У сновиденья на руках
Парю, в каналах отражаясь –
Венецианских зеркалах,
Где мреет тусклый, серебристый,
И призрачно-неверный свет,
И исчезающий, и мглистый…
Сольюсь с ним и сойду на нет…
Спит голубиная столица.
На древней башне – бой часов,
И стрелок их седые спицы
Вращают жизни колесо.
2010
* Собор Санта-Мария Глориоза деи Фрари (Св. Марии Словущей, или Успения Девы Марии) – один из самых известных и знаменитых соборов в Венеции, где находятся одни из лучших работ Тициана, Дж. Беллини, надгробие Кановы, памятник Тициану и мн. др.
* * *
Прими меня, осень, в объятья свои.
От серой печали невстреч, нелюбви,
От этой мучительной горькой тоски –
К твоим горизонтам, что стали близки.
Прозрачного воздуха звонкий хрусталь,
Просторных небес холодящая сталь –
Над рыжею ржавью древесных рубах,
На вольных равнинах, в смолистых лесах.
О как истончается времени нить!
– Кукушка, кукушка, а сколько мне жить? –
И добрая птичка одарит в ответ
От щедрого сердца десятками лет.
Неведомы сроки земного пути.
Но есть ещё силы. И надо идти.
Мне б в этой огромности что-то понять
И правду другого – иного! – принять,
И вдохом бездонным вобрать дольний мир:
И земли, и воды, и неба эфир,
И дочки тепло, и улыбку отца –
И с этим по жизни идти до конца.
2006
* * *
Октябрьские леса… Медь, золото, багрянец…
И поределых рощ берёзовая стать.
Как запахи остры, очищены и пряны –
земли, грибов, хвои, опавшего листа!
И глазу не вобрать всей глубины осенней –
задумчивых небес, колеблемых вершин,
стоячих тёмных вод, дремучих елей сени
и огненную страсть, кровавую, рябин.
Что ж смолкла ты в ветвях, певунья и отрада?
Допой, досвиристи, что летом не пришлось.
Пусть прозвенит твоя прощальная рулада,
как тот внезапный луч, что брызнул на откос.
Но подступил ноябрь, набухший влагой, зыбкий.
Сиротствуют поля в последней наготе
под посвистом ветров.
Дождей унылы скрипки
В темнеющих равнин предзимней пустоте,
в краю бессветных дней и тысяч одиночеств
заброшенных людей, порушенных надежд,
где ворон ворону повыклюет все очи
и состраданья человеку нет…
Но не любить не властна эту землю,
где волнами неторопливых рек,
над мраком одичания подъемля,
врачует душу мне родная речь.
ноябрь 2010
© Инна Ряховская, 2000 – 2017.
© 45 параллель, 2017.