Оркестровая щель да кулисы провалье. Всё в порядке вещей. Я теперь цирковая. И двуногий урод, не проспавшийся толком, Под уздцы поведёт и потреплет по холке. На свободу – табу. Мир зашорен и сужен. И родимый табун лишь во снах мне и сужен. И таю я в плену у слепящей арены Лишь надежду одну, что дождусь перемены. Говорят, что я – в мать: грациозна, красива, Очень редкая масть, шелковистая грива. Но нужна красота, чтоб для жаждущих зрелищ, По веленью кнута гарцевать на ковре лишь. Здесь накормят овсом опостылевшим, прелым. А мне помнятся всё травы солнечных прерий, Как неслись по прямой мы к закату-пожару – Я да суженый мой, вороной и поджарый. А потом с трёх сторон ошалелая свора Погнала нас в загон, под замки, на запоры. Помню – лаяли всё три оскаленных гончих, И на шею лассо ловко бросил загонщик. Вспоминается вновь, ничего не забыто, Как об изгородь в кровь разбивала копыта. Был рассвет бирюзов, а мне слышался снова Удалявшийся зов моего вороного... ...Но наездник опять поправляет подпругу. Заставляет бежать на арене по кругу. От назойливых ламп мне куда подеваться? Я шарахаюсь рамп и пугаюсь оваций. Оркестровая щель да кулисы провалье. Всё в порядке вещей. Я теперь цирковая.
Популярные стихи