Говори о Париже
Говори, говори, говори о Париже –
Сумрак парков и шум площадей мне дари.
Хоть, увы, – се ля ви – стать не может он ближе,
Буду слушать рассказы твои до зари.
Эталон красоты несказанной –
Я его постигал по слогам:
По полотнам Дега и Сезанна,
По эссе Франсуазы Саган.
Роскошь Лувра, времён полустёртые фрески,
Нотр-Дам, полуночной луной осиян...
В небе звёзды сверкают алмазной подвеской,
Что своей королеве принёс д’Артаньян.
Где-то там, на небесных скрижалях,
Записал Мопассан иль Бальзак:
В прошлой жизни я был парижанин,
Мой Париж, воздух твой – что бальзам.
Поправляет Монмартр кружевные манжеты,
А вдоль берега Сены зажглись фонари...
В прошлой жизни, наверно, я видел всё это,
О Париже со мной до зари говори.
Много песен на свете красивых,
Но я век бы прожил в немоте,
Если б голос живительной силой
Не питали Пиаф и Матье.
Говори, говори, говори о Париже,
Поцелуях влюблённых под сенью аллей...
Этот город твоими глазами увижу –
Подари мне Париж, подари, не жалей.
Будь замками семью запечатан
Иль высокой стеной обнесён,
Всё равно попаду я когда-то
В мой Париж, в мой несбывшийся сон.
Говори, говори, говори, говори же!
Говори до зари, говори о Париже...
Дорога от тебя
Дорога от тебя к себе самой...
Дорога в ночь, где нет тебя со мной.
По ней ступаю и шепчу: «Боже!..»
Но имя Господа нельзя в суе.
Ещё хранит твоё тепло кожа,
Не зажили ожоги поцелуев...
Здесь темнота – куда ни посмотри,
И дан мне рок-слепец в поводыри...
Нет, я не в суе. Я – спросить: что мне
Бог даст взамен – весь белый свет? – Мало!
Когда б себе он взял моё «Помню...»,
То торговаться разве бы я стала?..
Доколе? Далеко ли? Шаг? Версту?
Ты – каждый вдох, а выдох – в пустоту...
Я пустоты давно ищу мерку –
Быть может – тоннами лунных пятен?
Я без тебя схожу на нет, меркну,
Бреду в бреду в беду, почти что спятив.
Бреду, а мне назад бы прямиком,
Пусть меж веков, пусть меж материков...
Великий Боже, научи, как мне
Не оступиться вниз с Земли зыбкой?
Кабы могла – сложив крыла – камнем
Да птицей оземь, да на песок рыбкой...
Иду босая по осколкам звёзд,
Оставив позади сожжённый мост...
А мерзлота зажмёт во льдах сердце,
Рассвет придёт – и тот – в полнакала.
О Господи, скажи, чем согреться?
Трёх солнц – и тех без тебя будет мало.
Но на Голгофу будущих времён
Мой путь бесповоротно устремлён...
Если мыслить глобально
Марине Ракивненко
Время прошло, всё улеглось в общем.
А сожалеть – много ли в том толку?
Дальше живём, шарик земной топчем
Чин чинарём, с разных сторон только...
Этот шарик игральный –
Чей-то мячик футбольный.
Если мыслить глобально,
То не так уж и больно.
Ждёт твоя ночь, чтобы покрыть мраком
Новый мой день, весь в голубом свете.
Крутится шар, только не верь вракам,
Будто в него метеорит метит.
Этот шарик игральный –
Чей-то мячик футбольный.
Если мыслить глобально,
То не так уж и больно.
Новый виток, бурный поток снёс нас,
И до тебя десять часов лёту.
Скрестит арбитр дуги орбит в Космос,
Звёзд перезвон, послан в разгон кто-то...
Этот шарик игральный –
Чей-то мячик футбольный.
Если мыслить глобально,
То не так уж и больно.
Накануне отлёта
Обожгла,
снова осень листву обожгла,
раздала все плоды собирающим в руки,
все долги отдала
и в порядок уже привела
все земные дела
накануне разлуки.
Желтизна,
желтизна, желтизна – это знак
отрешенья, отрыва, прощанья, отлёта.
Птичья стая одна
в вышине уже еле видна,
и уносит она
очень важное что-то.
Обронил,
клён нечаянно лист обронил.
– Ну и что? – передёрнет плечами природа.
Тот, кто слишком раним,
как на грех, не имеет брони,
только шрамы одни,
только право ухода.
Как свеча,
догорает листва, как свеча.
Задувают ветра беспокойное пламя.
Завернувшись в печаль,
осень, мир в желтизну облача,
к журавлиным ключам
вознесётся над нами...
Обыкновенная Вселенная
Обыкновенная Вселенная...
Зачем пульсирует в ней жизнь моя?
Чтоб видеть необыкновенное
И постигать непостижимое.
Чьим откровеньем в споре с косностью,
Чьим светом в непроглядной темени
Прицельно послана из Космоса
Догадка яблоком по темени?
Чтоб разума рывок отчаянный,
Презрев бесспорность факта голого,
Разрушил догмы изначальные,
Мир переставив с ног на голову...
Зачем встаём в рассветном зареве
И до темна, неугомонные,
Преобразовываем заново
Мы хаос бытия в гармонию?
Зачем Земля в свеченье матовом
В горячей домне солнца плавится,
Коль времени пружина сжатая
Вот-вот расправится?.. Расправится?
Ведомы кем? – о том не ведаем.
Куда идём на самом деле мы?
И сколько нам ещё отведено
Лететь спиральными тоннелями?
В дверь бытия вошёл и вышел ты,
И не известно компромисса нам.
Для нас стихами судьбы вышиты
На пяльцах неба звёздным бисером.
Одна на всех любовь великая
Для нас во времени растянута.
И охраняет светлый лик её
Всех тех, кому открылась тайна та.
Не потому ли шар сверкающий
Так быстро под ноги нам катится,
Что предоставлен шанс пока ещё
Успеть понять, простить, раскаяться?..
Года – то инеем, то росами
Мелькнут закатами-рассветами...
Жизнь изобилует вопросами
И не торопится с ответами.
Октябрьский вальс
Вновь октябрь за окном,
он с дождём заодно.
Ветер, как заводной,
листья мокрые кружит.
Посмотри изнутри
как на счёт раз-два-три
осень в вальсе парит
над землёю снаружи.
Дождь в закатных лучах
пролился невзначай.
Так некстати печаль
пожелтевшему саду,
где полно янтаря
от щедрот октября,
и дождинки горят
сотней маленьких радуг.
Взлёт на счёт раз-два-три –
странная лёгкость.
Этот медленный ритм
снова увлёк нас.
В мире круженье –
падает лист.
Так неужели
оторвались
мы от земли?
Лёгкий вздох, светлый звук,
и сплетением рук
замыкается круг,
отсекая невзгоды.
И у ног тут как тут
кот по кличке Уют.
С ритма нас не собьют
ни разлуки, ни годы.
Первый тур заверша,
жёлтый лист и душа
воспарят не спеша
вне земной круговерти.
Звуки – медь да латунь –
наберут высоту
и сгорят на лету,
обретая бессмертье...
Осеннее эссе
По городу плыла красота,
Плыла по направленью к закату,
И шла она по улице так,
Как ходят циркачи по канату.
И ветер ей насвистывал тонко,
И небо прогибалось к ней высью,
А волосы стремились вдогонку
Осенним опадающим листьям.
Закат ещё дарил ей свой свет,
А сумерки уже стлали тени,
И шла она за осенью вслед,
Вся – ветреность, соблазн и смятенье.
Скользя по тротуарным изгибам
Походкою с кошачьей повадкой,
Звала с собой на верную гибель,
Но гибель обещала быть сладкой.
В ней был призывный зов птичьих стай,
И прелесть оголённого сада...
По городу плыла красота,
По перекрёсткам улиц и взглядов.
Всё шла по направленью к закату,
Стучала в такт сердцам каблучками,
По янтарю, рубинам и злату,
Что дворники гребли ворохами.
И было что-то в ней от огня,
От рыжего дразнящего мима,
И что-то в аккурат для меня...
Да только вот прошла она мимо...
Разлом
Сколь потом ни надейся,
Ни моли, ни зови –
Не цветут эдельвейсы
На разломе любви.
В искорёженной яви
Всё сойдётся не так:
Там, в разломе, зияет
Чернота, пустота.
Мир срывается в штопор,
Синеву прочертя.
Обескрыленно оба
В эту пропасть слетят.
Сгоряча, по навету,
От обиды, назло
Два померкнувших света
Устремятся в разлом.
И в расщелину эту
Угодят на лету
Две горящих кометы,
Две планеты в цвету.
Ну а следом лавиной
В тот зияющий ров
Засосёт половину
Неповинных миров.
И недоброе что-то,
Заплетётся хитро,
И понизятся квоты
На любовь и добро.
Кары высшую меру
Испытать не хочу:
За попранием веры
Апокалипсис чувств.
Да и стоит вообще ли?
Коль любить – так любить.
Этой чёртовой щели
Ведь могло и не быть.
Ты помедли у двери,
Ты с плеча не руби.
Семикратно отмерив,
Не отрежь – не убий.
Размышления цирковой лошади
Оркестровая щель да кулисы провалье.
Всё в порядке вещей. Я теперь цирковая.
И двуногий урод, не проспавшийся толком,
Под уздцы поведёт и потреплет по холке.
На свободу – табу. Мир зашорен и сужен.
И родимый табун лишь во снах мне и сужен.
И таю я в плену у слепящей арены
Лишь надежду одну, что дождусь перемены.
Говорят, что я – в мать: грациозна, красива,
Очень редкая масть, шелковистая грива.
Но нужна красота, чтоб для жаждущих зрелищ,
По веленью кнута гарцевать на ковре лишь.
Здесь накормят овсом опостылевшим, прелым.
А мне помнятся всё травы солнечных прерий,
Как неслись по прямой мы к закату-пожару –
Я да суженый мой, вороной и поджарый.
А потом с трёх сторон ошалелая свора
Погнала нас в загон, под замки, на запоры.
Помню – лаяли всё три оскаленных гончих,
И на шею лассо ловко бросил загонщик.
Вспоминается вновь, ничего не забыто,
Как об изгородь в кровь разбивала копыта.
Был рассвет бирюзов, а мне слышался снова
Удалявшийся зов моего вороного...
...Но наездник опять поправляет подпругу.
Заставляет бежать на арене по кругу.
От назойливых ламп мне куда подеваться?
Я шарахаюсь рамп и пугаюсь оваций.
Оркестровая щель да кулисы провалье.
Всё в порядке вещей. Я теперь цирковая.
Романс в сиреневых тонах
Пугливый мотылёк любви, в росе измокнув,
Присел передохнуть на краешек окна,
И так рвалась сирень в распахнутые окна,
Что виделся весь мир в сиреневых тонах.
Струился тёплый свет с картины над камином.
Дарился каждый взгляд как некий нежный знак.
Был еле уловим в той маленькой гостиной
Тончайший аромат в сиреневых тонах.
И камешки колье, что несказанно шло Вам
К фиалковым глазам, сверкали до темна,
И лаковый рояль отблёскивал лиловым,
И музыка лилась в сиреневых тонах.
Несмелая рука Вам на плечи легла лишь –
Вдруг, музыку сменив, настала тишина,
Как будто ангел сел на гладь усталых клавиш,
Расправив два крыла в сиреневых тонах...
Тот дом давно снесён и позабылись даты,
И нотная тетрадь кому-то отдана,
Но пальцы помнят дрожь затихшего анданте
В тот вечер для двоих в сиреневых тонах.
Примерит звёзды ночь, как низку аметиста,
Напомнив о былых страстях и временах,
Безбожно дав понять, что жизнью перелистан
Весенний наш роман в сиреневых тонах.
Снегири
Всё помню – это утро, сад в снегу,
И снегири клюют промёрзшую рябину,
И я от близости разлуки стыну,
Но до тебя ещё рукой достать могу.
То утро было щедрым на тепло,
На поцелуи в спешных сполохах камина...
Любовь ещё нам прикрывала спины,
Ну а судьба уже в лицо смеялась зло.
В камине затухал пожар страстей,
Сходил на нет, слабел от тщетности усилий,
А мы в себе терпение растили,
Впрок, про запас, для предстоящей жизни всей.
Виток любви на высшем вираже,
Над обречённостью, где вечно, шаг за шагом,
Брести, терзаясь неизбывным страхом,
Что в этой жизни мы не свидимся уже.
Отныне без вины осуждены
Быть черепками древней амфоры разбитой –
Затеряны в веках и позабыты
Среди холодной бесконечной белизны.
Камин давно остыл – рук не согреть.
Весь мир продрог насквозь, снегам не стаять,
Мосты разведены, не сопоставить,
Мороз всерьёз, мы врозь на десять жизней впредь...
Каракули – попробуй разбери,
Что рок небрежно в книге судеб нацарапал...
В саду, как прежде, брызги алых капель
На белый снег с рябин роняют снегири.
Трактат о восполнимости пустот
Итак, с тобой – не та, со мной – не тот.
Трактат о восполнимости пустот
жизнь пишет, странным образом, сама.
Занятно. Зябко. Пасмурно. Зима.
Снежинки, мысли роем на лету
затягивает в эту пустоту.
Я в ней – всего лишь навсего эрзац.
Душа на ножках. Уши, рот, глаза...
Смотри хоть снизу вверх, хоть сверху вниз –
Со всех сторон сплошной сюрреализм.
А вакуум – известная беда.
Тут физика... Трясина. В никуда
накал страстей, как в форточку дымок.
Пиши, дыши, пока не изнемог.
Эффект несоответствий, чёрных дыр,
истрёпанных надежд, пустых квартир...
Хитин. Скорлупка. Панцирь. Зонт. Пальто.
Эпиграфы. Эпитеты. Не то.
На кой нам это всё на склоне лет?
Ранимость, этот чёртов интеллект?
Март. Вечер. Ветер. Поднят воротник.
Смирись. Не заводись. Не мы одни.
Июль. Закаты. Загнанность. Жара.
Тягучие, как вечность, вечера.
Диван. Какофонический концерт.
Кино, в котором знаешь, что в конце.
Вновь этот риторичекий вопрос –
как быть? Неверный выбор, симбиоз...
Кастрюля неостывшего борща...
Ну что же? – Обобщать – не обещать.
Внутри не обнищать, не обветшать.
Стареть красиво. Спятить не спеша...
...Но на пустяк наложится пустяк,
со мной не тот, с тобой не та, пусть так.
Но нам вчера открылось неспроста,
что пустота не так уж и пуста...
Янь и Инь
Как неба синь и снега стынь
в единой глыбе,
я и гитара – янь и инь –
в одном изгибе.
Размежеванье тождества
рождает ноты,
и за собой ведут слова,
ведут кого-то...
В коловращенье дней и лет
земном и зимнем
я и гитара – плоть и свет
в едином гимне.
То песня-жизнь, то песня-смерть,
мы где-то между.
Понять, пронять, допеть успеть
храним надежду.
Так и летим к одной весне,
В одном излёте,
Поём – я в ней, она – во мне
На высшей ноте.
Светил мельканье, звёздный рой –
Всё в нашей власти,
Когда над «чёрною дырой»
Замрёт запястье.
Нет места лжи и нет межи –
две части в целом.
Друг другу мы принадлежим
душой и телом.
Тем и крепки мы, и хрупки
в сумбурном веке.
Точь-в-точь совпал изгиб руки
с изгибом деки.