Исповедь определяется, прежде всего, как добровольное действие. Поскольку все её прочие смыслы могут существовать лишь при условии добровольности происходящего, исповедь в какой-то момент его создания неизбежно тождественна искусству. Это не единственное явное столкновение. Понятно, что именно присутствие исповеди в творении и направляет его дальнейшую печальную судьбу, поскольку акт доброй воли всегда понимается большинством как ненужный и излишний поступок. То, что создавалось как откровение, для публики в лучшем случае станет приятным отдыхом, а в худшем – поводом исполнить гражданский долг. В конце концов творчество добровольно всегда, восприятие же – никогда (хотя бы потому, что второе зависит от первого). Зрителю или читателю постоянно отводится нечистая роль духовника.
