Эпизод 3. «Тихо прожил я жизнь человечью…» Судьба замечательного русского поэта Ярослава Смелякова не менее трагична, чем судьбы многих российских поэтов, расстрелянных или погибших в заключении. Если полистать его Собрание сочинений в трёх томах, выпущенное в 1977 году издательством «Молодая гвардия», сразу бросается в глаза следующее. В начале первого тома идут в большом количестве стихи, написанные им, восемнадцати-двадцатилетним юношей, в 1931-1934 годах. Потом – два стихотворения, созданные в 1935 году. А дальше – обрыв. В это время поэт был репрессирован и до 1938 года находился в заключении&hellip…
Из первых рукЧитать
«Ты пустишь нас по миру, – кричал папа. – Мы будем голодать! Ты не знаешь, что это такое, а я знаю слишком хорошо!»
Я сломал печатную машинку, на которой папа всё время печатал, когда вечером приходил с работы. Повёл каретку не в ту сторону, из машинки высыпались какие-то маленькие металлические шарики, и она перестала работать.
Я научился читать в пять лет. А писать – лишь в шесть с половиной. Но печатать я научился в пять. У нас была немецкая печатная машинка с русскими буквами на круглых клавишах.
Машинка была старенькая, рычажки с буквами иногда не отскакивали сами, а застревали в ленте, и их приходилось осторожно опускать вниз рукой, а буква «ё» почему-то печаталась выше остальных.
В машинку заправлялась бумага, а если нужна была ещё и копия, то между листами можно было вставить копирку, обычно чёрную.
Шалунья-рифма подкачала,
опять не вышел мой сонет.
Придётся всё начать сначала...
Как будто больше формы нет!
Когда-нибудь сонет освою,
ведь Шлиман отыскал же Трою!
Тогда венок себе сплету,
исполню давнюю мечту.
А здесь я собрала попытки,
пишу, кропаю как могу,
хотя и гнёт меня в дугу,
ругает грозно критик пылкий
за эти страшные грехи –
за неудачные стихи.
Пролог
Вечерним вздохом сумерки плывут,
бульвары расцветают фонарями,
и в эти грустных несколько минут
я вспоминаю всё, что было с нами.
Бегу, шепчу любимый свой сонет,
написан не тобой, не мне, но всё же,
в его словах мне слышится привет
души, что очень на твою похожа.
Стихи звучат торжественным молебном,
и, дежа вю мучительно колеблем,
дрожит простор зеркальной кривизной.
Только в 50 лет ощутил все прелести пообещать и не сделать. Раньше, как бывало – мужик сказал, мужик сделал. Кому-нибудь что-нибудь сдуру пообещаешь – и тащишься через всю Москву в законное воскресенье, чтобы появиться на какой-то презентации книги человека, которого видел один раз в жизни в отражении зеркала.
Или сдуру пообещаешь купить слона и подарить его дальнему приятелю, с которым вместе 25 лет назад работал семь дней в ООО «Рога и копыта». И вот ищешь этого слона полгода, даже в Африку летаешь за слоном, потом купишь этого слона втридорога из-под полы, наймёшь Камаз и привезёшь этому самому приятелю, а он такой – да, да, но не тот, не такого я хотел слона, хотел розового, а этот серый какой-то, с ушами.
А сейчас... Пообещаешь три раза: «Да, да, да, буду, буду обязательно, провалиться мне на месте», – а потом в назначенный день в окно посмотришь – метель, мороз – и нафик, нафик.