Клавдия
Ротманова

 

 

Мы пели: «За нашу и вашу свободу!»

Мы пили за нашу и вашу свободу.

Нас били – за нашу и вашу свободу.

И мы уходили, как в мёрзлую воду,

В молчанье...

Приятель сидит в председательском кресле.

Другой – тоже в кресле. Увы, в инвалидном.

А третьего друга и вовсе не видно

 

Мы судьбы свои, как умели, лепили.

Что думали – пели. Что было, то пили.

Мы не уклонялись – и не уступили.

Вы нас не забыли?

 

Я в этот век вошла, когда

Кровавой пеною окрашен,

Он, страстью к людоедству страшен,

Шёл с середины никуда.

 

Век надо мною ворожит

Своим косноязычным слогом.

И высоко в ночи горит

Его недремлющее око.

 

Шуршат в ушах его слова,

И губы в ужасе немеют.

Но как ни странно, я жива

И выть по-волчьи не умею.

И всё быстрей движение эпох.

И всё мутней и полноводней Лета.

И отменённый некогда урок

Вернулся в расписанье. Вот – приметы!

 

Опять давай молчания обеты!

И символом беды – ночной звонок.

Всёчаще проступают между строк

Черты забытого усатого портрета.

 

...А ночь и многозвездна, и тиха.

И за эпоху нет на ней греха,

Она уместится в одну строку сонета.

 

Осталось позаботиться об этом:

Чтоб вечная мелодия стиха

Случайно не осталась недопетой.

Так собирается гроза.

Хотя грома при полной силе,

Но всё живое небеса

Ещё к земле не пригвоздили.

 

Уже замолкли голоса.

Зеваки за стеклом застыли.

И сыплет ветер сор в глаза.

И в небе – трещины косые.

 

И в мире – напряжённо-душно.

Но тем, за окнами, послужит

В который раз громоотвод.

 

Их дом грозою не разрушит.

Но бесприютного на мушку

Косая молния берёт.

 

 

 

А я тебе вослед не брошу камня,

Хоть ты ещё довлеешь надо мной,

Хоть ни в какое прошлое не канет

То, что твоей отмечено виной.

 

Пусть я живу на самом крае жизни,

Тобою сослана почти в бессрочный сон!

Но ты уходишь, а над нами – листья,

И летний вечер тает, невесом.

 

Полуэпоха радостного бреда,

Косноязычья, почестей и зла,

Ты в жизнь мою вписалась Горним Светом,

Которым я тебя превозмогла.

 

Здесь все неспроста! Вот признайтесь мне, Птица,

Клюющая крошки почти что из рук,

Ведь Вы – заколдованный некогда рыцарь

И снится Вам конских копыт перестук!

 

Вам видится пламя из пасти драконьей,

И хлопают стяги на волглом ветру...

Но голубь молчит. А серьёзные кони

Туристов на площади ждут поутру.

 

Вокзал, переход, а потом – Сукеннице

И Плантов осенних роскошная грусть...

И я всё мечтаю сюда возвратиться,

И всё опасаюсь сказать, что вернусь.

 

 

Составитель снежных антологий,

Почитатель странных аналогий,

Пахнет яблоком твоя сухая даль.

Мой беспутный и совсем безгрешный,

Ледяной и беззащитно нежный,

Кто ты мне, возлюбленный февраль?

 

Выясненьем отношений этих

Было сожжено десятилетье

Господом отпущенной судьбы.

Приближался, отдалялся, длился,

Снежным ветром и стихом пролился,

Прочь ушёл, но адрес не забыл.

 

Я теперь живу совсем иначе,

На твоих дорогах не маячу.

(Что там у тебя в календаре?)

Но в своей почти бессрочной ссылке

Получаю странные посылки:

Снег – в апреле, вьюгу – в октябре.

 

 

Зима туманами больна –

Того гляди, сгорит до срока,

Не дотвердив своих уроков

Долготерпения и сна.

 

И не по-зимнему черна,

О дате смерти близкой зная,

Нам нетерпение прощая,

Вдруг улыбается она.

 

 

И жизнь уже подходит к середине.

И ночь, подслеповата и глуха,

Молчит в своей звученной гордыне

До золотого крика петуха.

Хоть задохнись! А ей и дела нету.

Хоть кровью изойди! Она молчит

И только вертит лунную монету,

Нанизывая на листву лучи,

И требует изысканные лица

И грациозный жест, и древний яд...

Но, не умея лгать, молчат страницы,

А вместе с ними – ласковые птицы,

А вместе с ними – тот, нездешний, сад.

 

Почти хотела этого себе,

Кокетничая с музой домоводства!

Мерещилось спасение от бед

Бездомности, горчащей, как сиротство,

И нелюбви твоей, затмившей свет.

 

И в чародействе кухонных стихий,

В беспечности коротких постирушек

Покинули меня мои стихи,

А воздух стал и пуст, равнодушен.

 

Из праха выйдя – обратилась в прах,

В комок живой необожженной глины.

Глаз не поднять – и всё жесточе страх:

Что я скажу и что оставлю сыну?

 

 

Захлопните старые фотоальбомы!

Не мучайте душу мелодией детства!

Мы так далёко оторвались от дома.

Теперь в непогоду нам некуда деться.

Осталось надеяться, что не промокнем,

А если промокнем, то не заболеем.

Но важно не это! Сквозь отблески молний

Развалины дома родного белеют.

Мы были, как юные птицы, отважны,

Мы хлопали крыльями, бредили небом.

А впрочем, возможно, и это не важно...

Устали. Нахохлились. Хочется хлеба.

 

Письмо получила. Спрашиваешь: «Как - ты?»
Всё дело в ударении. Если – вот так, то факты
не слишком важны. Намного важней – оценка.
Так вот, всё хорошо! А стенка
гаража под окном – она и вовсе прекрасна,
когда подсвечена солнцем. Когда небо – ясно.

В городе август, любимый мною до дрожи
в голосе и ощущаемый, как дыханье на коже.
В городе август – время спелых яблок и страсти,
и лёгких дождей непонятной дымчатой масти.

Что я делаю? Гляжу в зазеркалье лужи,
где я – вверх ногами. Смешно. Осень придёт – будет хуже.
Но календарное «хуже» настолько привычно,
что о нём и говорить неприлично.

Я не исчезаю и не растворяюсь в пространстве,

Хоть и рада бы! Ночь уже прохудилась.

За окнами ветер и дождь, разыгрались Господние страсти.

А сна – ни в едином глазу! Забытая милость

Провала куда-то, чтоб утром вновь возродиться,

Чтоб осчастливило солнце и утешил сентябрьский воздух.

Но всё это – из прошлой жизни, когда я была  птицей,

Не умела писать, а пела легко и просто.

 

Я на почту отправлюсь и вышлю перо – на память!
В море сгинул кораблик из яблоневой ветки...
Что у тебя там? Море, горы и пальмы,
И жизнь, в которой мечты – о соснах и снеге.

А впрочем, если была я, то – неправильной птицей!
Не клевала я просо, любила плохую погоду...

Странно всё же, что нам одновременно не спится
И строчки рифмуются, памяти детской в угоду.

 

 

Те голуби, которые летят
В далёкой песне. Коих не воротишь...
Я б испугалась, если бы назад
Они вернулись, клекоча в полёте.
Нет, я их не желаю возвращать.
И не хочу в те годы возвращаться.
Прощаться – не с кем. Некого прощать,
И даже на прощанье – обольщаться.

 

Те голуби остались вдалеке –

В другой стране течёт иное время.

И лишь цветы, зажатые в руке

Учительницы, всё ещё – по теме.

Не заражая памятью обид,

Я тихо растворюсь в ночи недлинной.

И длится выпускной – уже у сына.

И новый голубь над землёй летит...

 

 

Ненастно на душе. А время катится.

И ничего на свете – про запас.

Звонок все ближе. И пустеет класс.

И не подходят формулы и матрицы.

И все шпаргалки мира – не про нас.

 

А за окном роскошное шуршание

Листвы и ошалелых облаков,

Скамейка в парке и неясный зов,

Похожий на любовь и обещание

Чего-то важного. Наверное, стихов.

 

А может быть, и это я придумала.

Ведь нечем мне сегодня подтвердить

Всё то, что помню. И слабеет нить

Меж собственной судьбой и вечным куполом,

Куда стремиться – как по морю плыть.