(Небо под Аустерлицем)
пейзаж в натюрморте
* * *
На крутом берегу
за дорогой железной
деревенька скрипит
нищетой бесполезной.
На другом берегу,
неказистом и плоском,
городишко лоснится
копеешным лоском.
А меж ними река
катит мутные воды.
В них мерещатся церкви,
посады, заводы…
Да ещё иногда
по железной дороге
простучат в никуда
похоронные дроги.
А над ними – опять только вечное небо.
Только ковшик вина. Только корочка хлеба.
Ул. Фронтовая
Улица Фронтовая
расходится на три стороны:
тонкий намёк, мол, vaya
con Dios... Было б здорово
и вправду свалить отсюдова,
пуститься во тяжких по миру!..
Но с темечка чуда юдова –
только в лаптях – да по морю.
* * *
То ли дело рюмка рома…
Всякая путь-дорога короче воспоминаний.
Стало быть, кружка грога – это тебе награда –
медаль за заслуги прежние, те, что Маруся, Аня
иначеотмечали: «Ты??.. ой... входи!.. я рада...»
Стал быть, червлёный крестик нашёл своего героя.
Стало быть, вырос крестник под стать кавалеру седому.
«Горюшко ты моё горе...» – Они за тебя горою,
они за тобой – горами...
…Дрожки съезжают к дому.
* * *
Выше стропила, плотники!..
Говорят, до войны (до Второй Мировой) тут стояли теплицы,
и теперь хоть бы где ни копнёшь – всё сплошное стекло.
Потому поутру неохота копать – тянут опохмелиться:
вот такое теперь предпочтительней здесь ремесло.
В этом деле, опять же, своя, с позволенья, наука:
здесь и знанья, и опыт – и дерзкие гении есть!..
А потом закопаешь отца, потетёшкаешь внука –
и гвоздишь до зари по стропилам гремучую жесть.
Остановка Лобачевского
Der Ort ist daß Wort
Der Ort und’s Wort ist Eins…
Angelus
Как я здесь очутился?.. – закопав парашют
в жестяной послешкольной листве,
ещё раз затвердив, дескать, гитлер капут
пас сис жю ай лав ю и лавэ –
огляделся вокруг – а кругом ни души!..
лишь цистерны ползут по бугру,
и подумал: – Места хороши, хороши…
Вот я именно здесь и умру.
пейзаж в интерьере
Художник
За окном на крышах снег раскисший.
Галки над извёсткой колоколен.
Вот тебе и сам ты – суд свой высший.
Ну-ка, руку на сердце – доволен?..
Присмотрись – не твой ли холст за рамой?
Не твоё ли это сочиненье?
Не твоя ли постановка драмы?
Не в твоём ли полном подчиненье
Этот захолустный зимний мирик,
Этот серенький денёк январский?..
Что же ты пришиблен, тихий лирик?
Что же так растерян не по-царски?
Путь старушке с тяжкою поклажей
По буграм да ямам взглядом меришь…
Вон каких нащёлкал персонажей –
Так что сам себе уже не веришь.
Сам с собой, пожизненный острожник,
Споришь да бранишься, на трофейный –
Чей-то – кем-то вздуманный треножник
Ладя прокопчённый свой кофейник…
Странная любовь
Жил старик со своею старухой
У самого синего моря…
Пушкин
И, взором медленным пронзая ночи тень…
Лермонтов
Чтобы было так: смерть с кузовком идёт по года…
Хлебников
А в дубраве, меж усов,
Ищут девушки грибов…
Ершов
Дома – дремучими китами –
С глазками грустных деревень,
С полями, кручами, лесами,
С церквушкой в шапке набекрень,
С сиренью, лавочкой, погостом,
С зубцами, спицами, рекой,
Журчащей под горбатым мостом,
С булыжной дробной мостовой,
С брусчаткой лобного отвеса,
Откуда далеко видать –
не представляя интереса,
не привлекая благодать –
До кромки ветреных просторов
С букашками чужих флотов,
До пятнышек в зрачке, в которых
Вдруг признаёшь других китов,
До искор льда хрустальной тверди,
ну, в общем, в целом и вполне –
до энтой самой синей Смерти,
шевелящейся в глубине.
Март. Конец подлёдного лова
– Париж?.. Париж – тоже провинциально.
– А что ж не провинциально, Фаина?..
– Библия…
Из частного разговора
Март пишет бурым и голубоватым –
сказать по правде, скудная палитра.
Несвежий бинт, комки невнятной ваты,
окурки в банке, мутная пол-литра…
Провинциал. Заштатных дней художник.
Забыт Евфрат, и мга над Иорданом…
По пустырям угрюмый внедорожник
ныряет в ямы и храпит карданом.
Под колесом – земля, как мёрзлый воздух.
Забит завет, и непотребны визы…
Из-под колёс: вороны, бабы с возу,
ошмётья глин – и дым, как голубь, сизый.
Вокруг – снега, изъеденные чернью,
и черенки – обглоданы снегами,
и свет, не утренний и не вечерний…
И дальний звон. И хруст под сапогами.
Так обретя себя в пейзаже хмуром,
я говорю: – Я славлю, а не ною!..
Рыбак кромсает лёд железным буром,
и дальний брег сквозит голубизною…
Народное гулянье на Пасху в Воронежской губернии
Разливы рек её, подобные морям…
От воды ещё тянет простуженным льдом.
Так о чём ещё, как не о русской природе?.. –
вот мой город на выселках, вот он – мой дом,
вот он я – да при всём при честном при народе…
Вот река – как бродяга со ржавью оков.
Вот корявые ветлы, плакучие ивы…
да лихие дымки выходных костерков
и широкой души озорные разливы…
Вон заречной церквушки горит фитилёк.
Вон вороны слетаются важно с амвона…
и ломающий зубы кристальный глоток
тёплой водки со льдом колокольного звона.
Вот расхристанной пустоши полный разор…
Вон за ней горизонт. А за ним – вот он, светлый,
вот он, ясный и трезвый, и любящий взор
на плакучие ивы, корявые ветлы…
4 апр. 2010
пейзаж в экстерьере
Закат Евразии
Кто знает край, где небо блещет…
Раньше манили с картин мастеров подзабытых
Полуальпийские, полуроссийские эти полянки…
Эти просёлки, и сосны, и неба избыток;
Эти графины и штофы, кувшины и склянки.
Вот бы (мечталось) под тем вон раскидистым грабом
С фляжкой и сыра куском возлежать на котомке,
Чтобы карета с трясущимся в оной ландграфом
Мимо пылила в поместье курляндской эстонки…
… Нынче не то. Нынче слишком делами я занят:
То колготой, то тревогой о скорой расплате –
Не до картин… но закуришь – по-прежнему манит
Краешек облачка в нашем всеобщем закате…
Позднее свидание
…Как сумасшедший с бритвою в руке
Трудно, трудно тоненькие прутики
Занимаются огнём на снежной корочке.
Соблазнительно сдирать сухие струпики –
Как на ломтик положить чуток икорочки.
Коньячок из фляжки, гарь дымка шашлычного.
Глянь-ка, глянь-ка!.. – как легавая забавится…
Ничего. И ничего, конечно, личного.
И, конечно, ничего с нас не убавится.
Помнишь, детка, Баниониса Донатаса?..
А над Ладогой туман как раз пред битвою?
Что ж за хрен теперь пугаться нам Танатоса,
Коли Эрос вены вскрыл трофейной бритвою…
Детское
Фридриху Ницше
I Детский театр
Першенье пыли в пересохшем горле.
Таишь молчанье в шорохах кулис –
Как будто спрятался в нору под корни
Сосны и ждёшь охотников на лис.
Дробь каблуков. Дрожит основа сцены.
И лай собачий в зрительных рядах.
А капли слёз, как яд – горьки, бесценны
И не способны принести вреда.
II Снежная считалка
Довольно неожиданно всегда это случается.
Идёт бычок, качается, а чёрточка кончается.
И снег большими хлопьями летит и очи слепит.
И если что не слопает, глядишь – чего и слепит.
* * *
А старуха пряла свою пряжу…
Разбрехались нынче псы на подворьях.
Вот и как-то на душе неспокойно.
И топчу я рыхлый снег лукоморья.
И плюю под сапоги: мол, на кой нам
сдался этот на безрыбье рачиный,
пучеглазый и клешнястый Воронеж?..
Вот и ворон свистнул вслед: «Дурачина! –
Простофиля: где ж таких щё схоронишь?..»
Последний снегопад
Очи чёрные, скатерть белая…
Когда мы вышли за шлагбаум,
снег шёл столбом,
набычась – мол, не на забаву,
и бился лбом
в щелястые балки предместья –
что женишок,
надравшийся в отмест невесте
на посошок.
Он рвал с души крахмальный ворот,
да всё молчком…
А за душой продажный город
лежал ничком.
И неприкрашенною блядью
весна была,
и скатерть, вышитая гладью,
белым-бела…
На обочине
Очнуться. Полдень ветреный, осенний,
как дряхлый пёс – уже без опасений –
бежит через дорогу под колёса
слепых машин. А небосвод белёсо,
слезливо надо всеми нависает
и никого на свете не спасает.
Очнуться – в дрожи мусорных обочин
расслышать день, который озабочен
уже не столько пропитаньем скудным,
скорее – засыпаньем беспробудным
и непреодолимым остываньем…
И просинь в тучах веет расставаньем.
Очнуться, заглушить, оставить дверцу
открытой и, прислушиваясь к сердцу,
пройти насквозь трепещущий кустарник,
стать на краю (пускай кричит напарник
вдогонку злобно и недоумённо)…
Стать на краю. Припомнить поимённо
всех тех, которые любили, тех, которых
любил. Вглядеться. В ветреных просторах
не различить ни зла, ни обещанья.
И только тучи машут на прощанье
краями рваными, как будто рукавами,
и солнце не у нас над головами…
Шагнуть вперёд. Оставить за спиною
шоссе, кусты, стоящие стеною
дни жизни, ночи страсти, годы странствий…
Шагнуть вперёд в безжизненном пространстве.
Споткнуться, чертыхнувшись; покачнуться
и рухнуть навзничь.
Отворить глаза.
Очнуться.
пейзаж в автопортрете
* * *
На крутом берегу
за дорогой желёзной
деревенька в снегу
нищеты скрупулёзной.
На другом берегу,
неказистом и плоском,
городишко коптится
копеешным воском.
А меж ними река
студит мутные воды.
В них мерещат века
очистные заводы…
Да зарёй молодой,
как отрубится стройка,
просвистит над водой
залихватская тройка –
и опять тишина…
Блещет Славою Небо:
в левой – ковшик вина, в правой – корочка хлеба.
© Константин Кондратьев, 2000–2013.
© «45-я параллель», 2013.