«От молодых ещё…»
О. М-ъ
* * * («На меня нацелилась груша да черемуха»)
Вчера меня спросил о Мандельштаме
московский мандельштамовед, порой
к нам наезжающий ненастною порой:
«Ведь вы сосед?.. – ну как там в вашей яме?
Как жители?.. каков у них настрой?..»
– Что тут сказать?.. – все жители горой
за Мандельштама, жившего тут с нами.
Вот, правда, был один сосед сырой,
но тот повесился по осени по пьяни
не на осине – здесь же, на каштане...
* * * (Воронежские тетради)
«Возвращаться – плохая примета...»
А. Вознесенский
Начало новой тетради
отмечено старыми вишнями...
(бывало и карими вишнями,
бывало – и пришлыми вышними...
но нынче – чего это ради?..)
Начало новой тетради
отмечено щами домашними –
(бывало и щами вчерашними,
бывало – и чёрными пашнями...
но нынче – чего это ради?..)
Начало новой тетради
отмечено капелькой, тающей
в очках... собачонкою, лающей
на снег, все следы заметающий
белейшей заутрени ради...
* * * («Дьявол начинается с пены на губах ангела»)
...всё на свете шерри-бредни,
бренди, буторенный в Польше –
когда прямо от обедни
до заутрени и дольше –
грани крыш и кроны сада,
и искусства, и ремёсла
кроет пена снегопада...
– и губа к замку примёрзла...
* * * («Ходит-бродит в русских сапогах»)
«– кто тут нам помог?..»
(ЕО, гл.10, стр. III)
Широкие лопаты
приставлены к стене.
Как старые солдаты,
соседи спят. Во сне
они опять в Кабуле...
Но выметен порог.
И ходит в карауле
меж ними русский бог.
* * *
«Разве среднего Дона излучина…»
М. Светлов
Захолустье – уютное слово.
В нём мерцают огни за рекой
– как подарок, как к школе обнова,
праздник как, неизвестно какой...
И висят виноградные грозди
в чернопахотном небе вдали
– как волшебные дедовы гвозди,
что прибили нас к полу земли.
* * *
Демоны строят в душе человеческой башни
деловито и споро, как пленные фрицы из шлакоблоков
строили двухэтажки в Воронеже, когда окрестные пашни
дымились не только парным чернозёмом, но и гарью вчерашней,
трупной... – Строили, надо сказать, не плохо:
аккуратно, культурно – с эркерами и с круглыми
окошками под крышами, – крышами, правда, теперь не готичными.
Дед, он ещё кое-как стоит над подёрнутыми патиной углями.
А внуки уже – гей-гей! – разбивают трофейными кеглями
стёкла... – Главное, стать привычными!..
– как Рабочий проспект Труда, как воронежское водохранилище,
как башня ЮВЖД – (а уж время нас сделает крупными и приятными).
Католики придумали забавную фишку – «чистилище»...
Поди теперь разберись, кто кого кормил – но кормили же!..
А потом проступают фасады трупными пятнами.
* * * (Лета лета)
Влачить свои грехи нелёгкий труд –
он требует судьбы и постоянства,
пока со скрипом время и пространство
тебя в белёсый порох не сотрут.
На ось луча нанизан небосвод,
и воды от него неотличимы...
На берегу – больны, неизлечимы –
рябины жгут, сцепившись в хоровод.
На дальнем берегу горят леса –
отчаянно, беззвучно и бездымно.
И равнодушье, как любовь – взаимно.
И холодны слепые небеса.
* * * (Прощённый романс)
Заходишь в лес под вечер в воскресенье,
терзаемый виною и вином...
А сумерки мелодией осенней
потрескивают в ухе об ином.
И, коронарной судорогой маясь,
в бороздках ищешь ржавую иглу,
ажурной кроной в небе растворяясь
и прислонясь к шершавому стволу.
Толчок в плечо: – Ан нет, брат – не убиты!..
И под корой прожилками весна...
А будет жизнь – забудутся обиды.
Была бы память, сыщется вина.
* * * («В сухарнице, как мышь, копается анапест»)
«Захолустье – уютное слово…»
Вот и дожили мы с матушкой до крысы Шушары.
Где он, в двухтысячном упокоившийся,
отцовский сверчок?..
– Только под дудку парад.
Только немцами пленными строенные ошмары.
...Только она – соломенная вдова.
Только я – её сын, дурачок.
* * * (Бог Нахтигаль III)
«… точку ту нашёл, слабее прочих…»
Елена Шварц
Как две-три ноты перед тем как,
окрепнув, голоса
из кафедрального застенка
поддержат небеса,
как жест неуловимо птичий
над белизной листа,
которым тонкий перст девичий
укажет на Христа,
как рикошет, в котором своды –
чуть выше и левей...
на лоне мая и свободы,
презрев сады и огороды,
в кустах, цветущих до бровей
– подтачивает храм Природы
безбожник-соловей.
* * * (Похмелье в 1986 году)
Ночью, числа второго-третьего мая,
возвращались, подгулявшие, с Машмета на Ваи.
(Излишние подробности изымая,
не стану писать, свистали ли соловьи
в кустах сирени разбойничьих окраин.)
Ветер налетел (запомнилось навсегда) –
злой, как сквозняк из щели между адом и раем,
с полынных степей.
Хлынул ливень из туч с юго-запада.
Промокли насквозь, до костей...
...а поутру была горькой вода.
26 апреля
* * * (Воронеж и воронежские буфетчицы)
Он – как ларёк приёма стеклотары:
душевен в меру и без меры груб.
В прищур оценит: «Докатился, старый?..
Держи за душу полновесный рупь».
За рубль души жизнь не обидит звонкой сдачей
(она – щедрей приёмщика стекла):
и золотые облака по-над Придачей!..
и от Николы на буграх – колокола...
* * * ("Во рву некошеном")
«Наш царь дремал...»
(ЕО, гл. 10, стр. XVII)
Прогрохотал состав на Воркуту... –
последний школьник едет из Анапы
туда, где вековечные сатрапы
клюкою долбят Леты мерзлоту...
– а я стою под насыпью во рву,
и, может, прямо в нём потом прилягу.
Вот только разделю с цикадой флягу
и перечту десятую главу...
* * * (Заблудившийся бронепоезд)
«Эх, яблочко...»
На рельсах дикий блик,
и семафора зрак...
Он очень многолик –
сгущающийся мрак.
Он очень многокрыл
позёмкой между шпал...
– И, наконец, покрыл
и вдоль прогрохотал.
...растает за мостом
раскат товарняка,
и тишина потом
настанет – а пока
вибрирует бугор,
как баржа на мели.
И предков грозный хор
поёт из-под земли.
А с краю блик звезды
поёт из-под воды...
* * *
«…и остави нам долги наша,
якоже и мы оставляем должником нашим…»
Фанфарами озвучены,
мотыгами измучены –
российских рек излучины,
как дай вам Бог – живучи мы!..
Из вороного раструба,
из под чумного заступа –
как те военнопленные:
Тобой не убиенны мы…
* * * (От широкошумного самовара)
Выходишь в дышащую тишь,
от полглотка небес косея,
и Мандельштаму говоришь:
«Весна, Россия, Одиссея...»
* * * (Ко дню нашей вечной пионерии)
...а стенки в мире фанерные,
и крысы ничем не отличаются от котов...
– и мы: пионеры примерные –
матушка кашлянула, и я ей: «Всегда готов!..»
* * * (Из Данте)
«Жизнь прожить…»
Б. Пастернак
Не надо бояться, что мама очнётся и отругает...
– теперь уже ничего не надо бояться:
набухшее поле под вешним дождём изнемогает,
а жизнь потихоньку бредёт – tradurre via Piazza.
23 мая
___________________
Топонимо-краеведческие примечания:
Машмет, Ваи, Придача – «шпанские» пригороды воронежского Левобережья.
Проспект Труда, Рабочий проспект – параллельные улицы, последовательно отделяющие исторический центр от застроек Коминтерновского района, растущего в северном (Московском) направлении от пересекающей город реки. Рабочий проспект до сих пор в значительной части представляет собой «деревенскую улочку», пылящую по буграм и балкам средь домишек «частного сектора» и опор высоковольтной ЛЭП.
Воронежское водохранилище – Воронежское море – создано в 1972 г. после строительства плотины на реке Воронеж ниже села Таврово, где во времена Петра I были корабельные верфи, неподалёку от её впадения в реку Дон. В результате в черте города на месте сильно обмелевшей речушки (моей детской памяти – К.К.) появилось водное пространство, позволяющее наглядно представить, почему Воронеж смог оказаться «Колыбелью русского флота», и скрупулёзно воссозданная «Гото Предестинация», стоящая на приколе напротив Адмиралтейского острова, не кажется чем-то совсем уж не органичным.
Башня ЮВЖД – здание Управления Юго-Восточной железной дорогой – во время войны сильно пострадало, но в послевоенные годы было восстановлено, перестроено и достроено семидесятиметровой башней с часами, ставшей последним памятником «сталинского ампира» (именно после того, как Хрущёв, побывав в марте 1955 года в Воронеж для участия в работе совещания сельского хозяйства областей Центрально-Чернозёмной полосы, увидел эту башню из окна кабинета первого секретаря обкома КПСС, он вскричал «А что это за колокольня торчит у вас?!.» – и в итоге вышло постановление об «архитектурных излишествах».
«Ошмары» – сугубо воронежское – (после войны город был разрушен практически весь. Отстраивать его начали пленные немцы – шлакоблочными двухэтажками: ближе к центру с эркерами и даже круглыми мансардными окошками, на окраинах – попроще... – (как раз на окраинах много их и по сей день сохранилось, а в сугубо лингвистическом смысле – всё просто: тогда этим строительством от нас заведовал прораб по фамилии Ошмарин... - (так вот он и вошёл в словарь говоров Воронежской губернии).
«Чёрные пашни» – опытные поля СХИ – Воронежский сельскохозяйственный институт, основанный в 1912 г., расположен совсем неподалёку от центра города, в северном направлении против течения реки Воронеж. Однако, из-за, наверное, прежде всего рельефных, особенностей (рассеченности высокого правобережья глубокими балками) – этот район долгое время имел статус «окраинности». Культурной границей был квакающий лягушками Городской сад, а дальше, если подняться оттуда по крутизне Комсомольской либо Пионерской горок с незыблемым по сей день фундаментом постамента памятнику Сталина на одной из них, через изрытые осыпавшимися окопами перелесочки попадаешь на те самые «опытные поля» – десятины и сейчас ещё возделанной земли, идя по просёлку средь которых Мандельштам как раз и писал свой «Чернозём».
«Яма» – широкоизвестное самоназвание одного из в поэтическом смысле основных жилищ Мандельштама в Воронеже – «важные огороды» между ссыпающейся к Чернавскому мосту ул. Степана Разина и районом СХИ , напротив Придачи и Отрожки на том берегу – с их «огоньками степных закраин» тогда и фитильком колокольни Казанской церкви и по сей день.
«Железная дорога» – магистраль железной дороги «Москва – Лихая» (Ростов-на-Дону и далее Юг) проходит по пологому левому берегу через станции Отрожка и Придача и далее через Масловку мимо Таврова, а перебирается на правый берег Дона уже за Лисками (одно время быв. Георгиу-Деж). Однако, исторический центр города расположен на правом берегу, поэтому вокзал Воронеж I был построен на ветке, отходящей в узловой Отрожке в западном направлении (на Курск). Для этого пришлось построить железнодорожный мост через реку там, где сейчас начинается Воронежское водохранилище, а также соорудить высокие насыпи через прибрежные балки. Самая высокая, метров под тридцать – в конце ул. Бунакова, что между районом СХИ и привокзальным районом швейной фабрики с ул. Швейников (быв. Линейной). – (Под этой насыпью я и живу – К.К.)
«Никола» – Никольская церковь – храм Николая Чудотворца, построен в начале XVIII века на буграх воронежского Правобережья. В 1940 году храм был закрыт. Во время Великой Отечественной войны были разрушены два яруса колокольни, сгорела кровля трапезной и покрытие купола. 5 февраля 1942 года храм вернули церкви. В 1943-1949 годах Свято-Никольский храм – единственный действующий в городе, становится кафедральным собором. В период оккупации правого берега Воронежа, с июля 1942 по январь 1943 года, храм не действовал. История Никольского храма восходит к началу XVII века, когда здесь, в Напрасной слободе, был поставлен деревянный храм в честь св. Димитрия Углицкого. В Писцовой книге 1615 года он значился так:
«…Да за острогом же в Напрасной слободе церковь поставлена нова во имя царевича Дмитрия Углетцкого, а другой престол преподобного отца Михаила Малеина, древяна клецки, а строенье та церковь попа Матвея Афанасьева, а строил государевым деньгам, под ту церковь по государево грамоте церковные земли во все стороны по 50 сажень; а на той земле во дворе поп Матвей Афанасьев, дьячок Савка Филипов, пономарь Петрушка Кондратьев; да на той же земле дворишки бобыльские…»
© Константин Кондратьев, 2020.
© 45-я параллель, 2020.