Константин
Матросов

из города

I

слизнула сливки с города весна,

пополнилась банкнотами казна

деревьев, что свои продали шубы.

в пространство ливень вставлен, а не кокс.

светило демонстрирует свой бокс,

пятиэтажкам выбивая зубы.

мне здесь не нравится совсем. ни бар,

ни улица, с которой отблеск фар,

ни смех порнокопытных тёлок, скорчен

чей фейс, солому держащий во рту

пластмассовую, лучше я пойду,

пока к столу не прилепился скотчем.

очередной подросток, что ни день,

здесь быстро превращается в мишень

для странного замедленного дартса:

как дротик тычет он по венам шприц

в надежде выиграть какой-то приз,

но сомневаюсь, что ему удастся.

одни себя укутали в бетон,

другие копят деньги на батон,

а третьи в шёлке, бархате и плюше.

безжалостные кулаки домов

под дых закат мутузят и с боков,

кромсая облака и солнце плюща.

я не хочу с похмелья поутру

в автобусе капустой кенгуру

кормить, чтоб не сказала, что я заяц.

и не хочу я с некоторых пор

быть выше – как естественный отбор

диктует – наравне и пресмыкаясь.

а выбравшись из транспорта потом,

идти, чтоб кашу или суп с котом

расхлёбывать – шагать, к тому готовясь,

что будет драть семь шкур свирепый босс.

в селе пребуду лучше – нищ и бос,

чем дрейфовать сквозь ус китовый в офис.

II

угрюмый лес, промокнувший в дожде –

всё это небо ходит по нужде,

расстёгивая с грохотом ширинку.

вдоль леса, как канаты, – провода

столбы несут, пришедшие сюда

затем, чтоб очертить пределы ринга.

жонглируют пернатыми – то вниз,

то вверх деревья скидывают птиц;

их тени отделяются от бора

и мечутся, как ножницы, в траве,

а то стригут сам воздух в синеве,

тем замаскировавши цель отбора.

здесь издавна спокойная резня;

покинув в камуфляже березняк

крадётся врассыпную мокрой пашней

отряд берёз с намерением влезть

в ряды сомкнувший ветку к ветке лес –

с осинами сразиться в рукопашной.

внутри чащобы – в рубероидной мгле

топырят ветки об одном стволе

вповалку, в клинче или в виде дубля,

вразброс, фехтуя или же впритык

не в силах вытолкнуть из глотки крик,

беззубые вотще раззявив дупла.

пернатые летают вкривь и вкось

на тоже хищных как они стрекоз –

гибридов вертолёта с дельтапланом.

отхлёстанный деревьями закат,

отхаркивая кровь, ползёт за кадр,

прижавши облака к венозным ранам.

расстроен, ведь из города в село

желание покоя привело,

однако быть придётся наготове:

по стеблю ржавому ко мне шустрит

клещ и несёт в себе энцефалит

моей пока ещё здоровой крови.

начало зимы

наверное, в тот день пришла зима,

надели шапки на себя дома

и глаз, как старый фотоаппарат

ловил два цвета, а не всё подряд.

я выключил пищащий телефон

и вышел из изгвазданной маршрутки,

вокруг – типичный поселковый фон,

луна навроде некого шурупа

закручена по шляпку в небеса,

у магазина грустная дворняга,

которой снились шпиг и колбаса,

витрина отражала нас двояко.

но даже здесь – плечом к плечу с природой

уже был несвободен человек

и упивался этой несвободой,

меся наваленный горбами снег.

огромный дух природы был обуздан:

сама земля, закрученная, вскачь

летела прямо к человечьим бутсам

в меридианах, как футбольный мяч.

как новый зевс, столбами был спелёнат

железный трансформатор, бигуди

носящий, и как боги только стонут

протяжный стон дрожал в его груди.

великий бог, теперь – домохозяин

туда, откуда пятится зима

в анестезию городских окраин

он стрелы посылает задарма.

и люди в кухнях, полузасыпая,

где стёкла жирный скрадывает чад,

глядят сквозь них, как снег всё засыпает,

не отрываясь сквозь стекло глядят.

деревья берегли фрактальные структуры

и сбросили желтеющие шкуры,

что превратились в перегной и слизь,

а позже в полушубок облеклись.

и робко, будто бы скрывая корысть,

они тянули сотни тощих шей

в корыто света – тускловатый конус

торчащих как попало фонарей.

я на мосту над маленькой рекою.

пока мы спим, идём и говорим,

зима своей холодною рукою

на лёд ссыпает кучей героин.

природа, чтоб никто не заподозрил

втихую с ветерком вдохнув его,

тайком поспешно вытирает ноздри,

как и не совершала ничего.

я той зимой подобен был ребёнку,

в больнице засыпал к стене впритык.

без исключенья под одну гребёнку

всех окружающих знакомых стриг.

и отключал я звук у телефона

и видел – от тебя идёт звонок,

и окромя того, как удивлённо

никак на это я смотреть не мог.

я уходил к рождению от смерти,

в прошедшее сквозь толщу всех времён,

от ежедневной глупой круговерти

на сто лет или даже миллион.

я думал, как бы вскоре, может, завтра

не выдернули кто земную ось

и в новом мире от тираннозавра

с тобой бы нам спасаться не пришлось.

общежитие

н. б.

сначала в центре, как мокрицы в щель

вползают люди, грузчики – улитки

в базар. и воздух – порванный словарь.

и колоннада тянет ближе ель,

дорическую отскоблить улыбку

от граффити. понурясь, спит фонарь.

вдоль грязного забора, где бомжи

и гопники обычно с парой банок

спускаешься по тропке и идёшь

к родному институту, где баржи

в реке строгают воду как рубанок,

торчит у парапета молодёжь.

но этот навсегда привычный путь

пятиэтажка вдруг мне преграждает,

и засосав в холодный вестибюль,

всё не спешит обратно отхаркнуть,

поскольку так спасает от дождя, от

его накрывших город мокрых пуль.

я жил в общаге этой, мы тогда,

как ягоды, засунутые в блендер

пропущенные через турникет,

размешивались в этажах всегда,

спеша поверить россказням и бредням,

оставив у порога пару кед.

тот сессию не сдал, а та дала

тому-то в этом месяце по пьяни.

у коли на втором сегодня день

рождения, а куча всё мала

и сплетни длятся. в джинсах ни рубля нет.

из всей еды две кильки и пельмень.

но есть всегда на выпивку зато.

и время есть, просунув меж балясин

колено, находиться у реки.

несутся сзади шумные авто

на пешеходов нагонять боязнь.

разломанное солнце на куски

в воде. и, нагулявши аппетит,

идёшь туда, где подавился кашлем

бронхитным над посудой грязной кран.

на плитах исцарапанных скворчит.

туда-сюда порхают все в домашнем

девчонки. на тарелке таракан

обозревает то, куда попал –

кругом вода и не завёрнут туже,

чем надо заливает мойку до

краёв жестокий кран и остров мал

и далеко до кафелевой суши,

прощай, усатый, крашеный в бордо.

учёба, пьянки, девушки, друзья –

теперь всё это в недалёком прошлом,

мы разлились как будто ассорти.

и память, полустёртостью дразня,

играет так с воображеньем дошлым,

что даже сон сметает на пути.

у вокзала

е. н.

провожаю тебя надолго я.

ни на век, ни на год, ни до вечера –

навсегда. твои взгляды колкие,

а мои теперь недоверчивые.

мы стоим у вокзального выхода,

в желтизне фонарного конуса,

в облачках наших общих выдохов

только точки из снега, как в комиксах.

посыпает как будто нехотя

проходящих, поскольку по фигу,

одноглазый неряха перхотью,

с видом согнутого дистрофика.

из одежды трусы бумажные

на всём теле его бетонированном

и среда для него не страшная:

он стоит на месте, что б ни было там.

и проносятся сумасшедшие,

на секунду в уши просовывая,

из окна приоткрытого шершни нам

песни глупые и попсовые,

уезжают, закинув за спину

хвост за ними скользящий волоком,

светофоры моргают заспанно,

небеса затянулись войлоком.

зацепиться мне больше не за кого,

я как снег, что течёт за шиворот,

как уедешь, замечу резкую

перемену – город завшивеет.

от набрякших слёз всё призрачное,

и щиты рекламные с брендами

исказились, публично капризничая

и толпа смешалась как в блендере.

ну, прощай. и пусть не потребуются

наши чувства, но будут в памяти,

как последние автобус с троллейбусом,

что сейчас убежали в панике.

ухожу я в сумерки снежные

в перехода тёмное лядвие.

наши жизни теперь не смежные,

хоть любовь не сломалась надвое.

общий компьютер

и видео и фото

с компьютера я стёр.

весь день играю что-то

в одну игру «сапёр».

все файлы и все папки,

где были мы с тобой

уведены за лапки

в корзину на убой.

вон там стоим в обнимку,

целую я тебя.

я очищаю снимки,

как память от репья.

компьютер – кладовая,

где общая из нас

та память, что, не знаю,

в мозгах не убралась.

компьютер – отпечаток

совместной жизни двух,

пока в пространных чатах

спор вовсе не потух.

как отоларинголог,

держа потёртый диск

по горлу пыльных полок

устраиваю иск.

теперь все фильмы, песни,

что вместе каждый день –

история болезни,

пространный бюллетень.

раз ты пока осталась

ещё в моём мозгу,

в компьютере, как старость

тебя стереть смогу.

поддельное пространство

ещё с тобой делить

не буду больше – баста –

«delete», «delete», «delete».

пароль на почту скоро

поставлю, как замок.

лишь твой рекорд в сапёра

побить так и не смог.