Ксения Аксёнова

Ксения Аксёнова

Четвёртое измерение № 35 (599) от 11 декабря 2022 года

Посади новый сад

* * *

 

День прожит правильно и глупо.

Полы домыты. Ночь идёт.

Чужих огней не тает лёд,

и жизнь, как бабочку под лупой,

разглядываю столько лет...

Я поломыла полоумно,

как будто бы ждала гостей,

гостей, похожих на детей, –

наивных, праздничных и шумных, –

но их на самом деле нет...

 

Есть только горе-энтомолог

и невротичный чистоплюй.

– На, птичка, бабочку, поклюй,

твой век заливистый недолог.

А мой – давно ни то ни сё.

И если вдруг под самый вечер

в окно влетает редкий жук,

то я ловлю его, держу,

уже почти вочеловечив…

Но и ему не повезёт.

 

* * *

 

На деревьях пропавших моих

ничего не росло, кроме книг

и замученных черновиков,

и заученных школьных стихов.

 

Тот, кто ночью пришёл и унёс

этот сад – он работал всерьёз:

только голая злая земля

подо мной распласталась, скуля.

 

Может, так и должно было быть:

«Выбирай: либо сад, либо быт», –

голос внутренний мне говорил.

Я к нему не прислушалась. И:

 

нет ни быта, ни сада со мной –

лишь горячечный ветер ночной

водосточно клокочет в груди:

«Посади новый сад, посади...».

 

* * *

 

В больничной тьме так много синевы –

уже который день я с ней на Вы,

она моей становится судьбою.

И то, что ночью пыльно-голубое,

то санитарно-белое к утру.

Я знаю, все когда-нибудь умрут.

Но я нарочно – выживу и сдюжу

и буду, как надкушенная груша,

иному не доставшись бытию,

мерцать в больничном комнатном раю.

 

* * *

 

Сквозь ночь, не разнимаясь, говорить

о важном, о ничтожном – вперемешку,

наматывать мерцающую нить

на спицы памяти. Наматывать, не мешкать.

Нам будет сниться всё, как не во сне:

за сквером – сквер, а дальше, в подворотне –

твоя рука, скользящая по мне,

и ускользающая я, почти бесплотно,

в пустой туман иллюзий и цитат,

в молчание, в пространство междометий…

Но я так рада, рада, что ты рад!

Мы в нашем сне – встревоженные дети.

И он идёт кромешной пеленой,

слепой молниеносный ливень в мае.

Поговори, поговори ещё со мной,

я все твои слова запоминаю!

 

* * *

 

Нависай надо мной, грозовой перевал,

красным небом тревог и утрат.

Я беду свою в губы при всех целовал,

в тёмно-сладкий её виноград.

И глядела она на меня хорошо –

как никто на меня не глядел,

превращала сердечную ткань в решето,

оставляя других не у дел...

Значит, поздно метаться. К чему беготня?

Не уйти от нависшей беды.

Погляди на меня, как тогда на меня...

Хорошо на меня погляди!..

 

* * *

 

В тесноте прошедшего и пустого

приглушённым светом былых обид

я полна, как прежде, и я готова

ничего не помнить и не любить,

не любить и прыгнуть как можно выше,

затерявшись в омуте облаков,

словно обезумевший лётчик вышел

в оголённый космос – и был таков.

 

* * *

 

Звучнее, чем колокол – слово,

которого след не простыл,

моя вековая основа –

безмолвный и пламенный тыл,

где рой мотыльков однокрылых

парит у забытой реки.

Пока голова не остыла,

лечу с ним всему вопреки.

 

* * *

 

Ничего не останется кроме прозрачного сада,

беззаконно плывущего в замершем птичьем зрачке.

Неизвестно, откуда он взялся, но я ему рада.

Может быть, это призрак как признак тоски о тоске.

Мимо света дежурных аптек, над излаянным ветром

он парит, замирая, и если прищуриться, то

разглядеть удаётся деревья, цветущие щедро,

птиц с глазами людей и тела недозревших плодов...

Всё, что чудилось до, отчеркнётся невосстановимо,

и тяжёлая память нелёгкой помашет рукой.

Но закрою глаза – как в немом и замедленном фильме,

сад плывёт и плывёт в объяснимой тоске городской.

 

* * *

 

Расслышав эхо давнего ожога,

я выйду продышаться ненадолго.

 

В холодный сон, в его глазной разрез

перемещусь. Я буду там и здесь.

 

В большом зрачке, как в зеркальце трамвая,

найду себя, себя не узнавая.

 

Я не уйду, пока не надоест,

пока не спросят платы за проезд.

 

И горизонт покроется холмами,

и тишина насытится словами…

 

* * *

 

Забормочи на вечном языке,

на языке животных и растений

о том, как голос необыкновенен,

и как живёт в каком-нибудь сверчке

звук горьковато-правильный на вкус...

В такую ночь захочется расслышать,

как тонкий ветер делается тише,

как не шумит задумавшийся куст.

И ничего не можно описать,

но можно медлить, голодно вбирая

весь этот громкоговорящий сад,

всю эту песню памяти о рае.