Звёзды
Тысячи ярких точек, соединённых
еле заметным, вечно живым пунктиром...
Звёзды – фетиш писателей и влюблённых –
снова встают над сонным весенним миром.
Вроде: чему бы тут удивляться, или
дух от чего трепетать до озноба должен?
Все мы, хотя бы когда в первый раз любили,
в небо смотрели... Но вот ведь – мороз по коже
снова, едва подниму я глаза на этот
бархатный купол цвета червивой сливы...
Господи, я ведь сама состою из света!
Все состоим из него мы и все – красивы.
В детских глазах этот свет первозданно-ярок –
нежно лучится, вибрирует и смеётся…
Как донести нам до старости твой подарок –
что к сорока нам от радости остаётся?
Я не ропщу, ни-ни, Боже мой... Не думай!
Я и сама давно уже понимаю,
что становлюсь моих сожалений суммой
и оживаю только к апрелю-маю...
Целыми зимами – мимо себя и мира,
сплю на ходу в бесконечной тоске по лету.
Лето приходит – и снова проходит мимо...
Я, как умею, тянусь и к Тебе, и к свету!
То на свече нагреваю хандры микстуру,
рифмоплетением ночь заполняя, чтобы
не удавиться, не отравиться сдуру,
глядя в пролом душевной моей хворобы.
То подхожу к окну по утрам и грею,
словно змея или кошка, на солнце веки...
Господи! Я ведь ловлю тебя, как умею,
но забываю – ты живёшь в человеке,
как и во всём остальном, что тебе причастно,
сотворено твоей всеохватной мощью...
Господи, ты есть свет – это просто, ясно!
Но почему так страшно беззвёздной ночью
в городе, где за смогом не видно неба,
где я сама себя в зеркалах теряю,
где в липком воздухе вязнет любая треба,
и превращается в похоть тоска по раю?..
Господи, до меня себя не донёс ты
звоном с амвона, сквозь частокол Закона.
Я говорю: спасибо тебе за звёзды!
Мне бы навстречу им не шагнуть с балкона...
Ловец слов
Мои окна постоянно должны быть открыты,
потому что я ловец,
я ловец слов.
Нас учили, что всё должно иметь
какой-нибудь смысл,
но я вспомнила –
я творец снов.
И тех, которые плавят язык
ледяной карамелькой,
и тех, от которых меня тошнит…
Всех снов на всех берегах
мирового океана
и на его всгорбленном теле,
ведь корабли – это ульи людей...
Озираясь вокруг –
в это время железного мяса –
я признаю, что единственная причина
оставаться на взводе
это то, что я люблю слова.
Я научилась ловко накладывать шины
на перебитые крылья,
но я всё еще верю, что на сотню подранков и слетков
хоть раз да придётся – влетит в окно –
ещё не описанная нашей проточной наукой особь.
И это случается: пусть даже раз в столетье,
но мы-то знаем, что этого достаточно.
* * *
Первое слово выпадет изо рта,
мятное – до ожога – как леденец,
слово второе – красное, как Пьета,
ржавым копьем дотронется до сердец.
Третье пусть будет солнечным и пустым –
прибранной к празднику комнатой, но за ним
будет четвёртое... Будет им слово "ты" –
и улыбнётся мой дом, красотой храним.
Между четвёртым и пятым пройдут года,
то затяжные, то скорые – как дожди.
Пятое будет «иди», а за ним – «сюда»
синим неоном засветится впереди.
Слова седьмого загадывать не берусь,
как долгожданный подарок его приму:
пусть оно будет особенным... Будет пусть
бархатным слово восьмое – как ночь в Крыму...
Слово девятое – деревом на горе,
слово десятое – птицей из-под полы...
Слово всех слов будет в небе звездой гореть –
да не отравит колодца звезда-полынь!
Слово за словом – стежками по облакам –
недалеко до окраины-тишины ...
Помнишь: там сад, обещанный только нам,
тот, из которого все города видны.
* * *
Обними меня. И давай так постоим.
Это время стучит по темени – кап-кап...
Тосковала полвека по легким рукам твоим,
а другой половины не помню – мой свет слаб.
Но достаточен, если узнал и стоишь так,
обнимая – какую ни есть, а твою в дым...
Посмотри на меня, через карий сырой мрак
дотянись до меня... И давай так постоим.
Не до поезда, не до рассвета – до той, той,
у которой иголка тонка, и морфин хорош...
Посмотри, обними и, пожалуйста, так стой –
на кого-то должна опереться моя дрожь.
Это ложь, что одна я могу – подо мной слаб
дикий стебель, стелилась и маялась по тебе.
Время долбит по тёмному темени – кап-кап...
Свет мой слаб, но – сквозь карюю сырость – белым-бел.
Через дырочки пуговиц, поры пальто, шерсть,
через кожу и тонкую кость просочусь – пей,
сердце старое свет молодильный, он твой весь,
он во мне, как вино в запылённом стекле, спел...
Август
Время ставить чайник на яркий газ
и читать поэтов до красных глаз,
и курить одну за одной строку,
а потом вариться в своём соку,
на кровати ёрзать, боясь заспать
эти рифмы колкие, как крупа,
зажигалкой чиркать, искать блокнот...
И писать – без промахов и длиннот.
Август весь извёлся на блеклый свет,
ничего другого на свете нет:
только ты и эти твои слова,
что в солёных прятались рукавах,
эти, запечатанные пока,
полные ракушек, камней, песка,
воздуха и света, конверты тем,
что белеют в праздничной темноте...
Спасом на Любви наречёшь его,
праздник твой, накрытый на одного,
но его дары – освящённый бред –
пусть едят на завтрак и на обед
все, кому не лень дочитать до дна.
Никогда ты, девочка, не одна...
Из цикла «Озимые звезды»
* * *
Ты весь в этой осени, ты у неё внутри –
стальная иголка в её золотом мозгу,
замри и смотри, как горят твои словари,
слова превращая в нечленораздельный гул.
Огромная, как обоняние у щенка,
волна надвигается – некуда убежать,
колючей стернёй зарастает любви щека,
и хлеб её радостей в должное время сжат.
А дальше – вычёркивай давних, ложись на дно,
по-рыбьи дыши и – важнее всего – молчи,
забудь, как бессовестно много тебе дано,
запрись в карантине и в форточку брось ключи.
И если когда-нибудь кто-нибудь подберёт
тяжёлую связку с растрескавшимся брелком,
подъезд угадает и дверь твою отопрёт –
узнаешь, кого ты не ждал и молчал о ком.
* * *
All I want for Сhristmass is you...
Задолбали эти рождественские плэйлисты.
Иногда только в декабре
я чувствую себя человеком,
но чаще – дрожащим вечнозелёным растением.
Всю эту откусывающую от меня меня по кусочку
блестящую суету – до гусиной кожи –
боюсь и люблю.
Мне нравится вешать на ёлку ангелов,
год пылившихся в особой коробке –
отдельно от шариков, звёзд и сосулек.
Мне нравится звук вылетающей пробки,
нравится думать, как самозабвенно толпы людей
раз в год становятся участниками последнего обряда,
оставшегося нам во времена, которые мы не выбирали.
Мы едим и пьём, танцуем дурацкие танцы,
выкладываем одинаковые сэлфи,
выбиваем небу зубы своими большими хлопушками,
а потом наступает снежное прощение Рождества –
сытый дух устало опускается
в постель под звёздочкой,
чтобы допивать и доедать своё,
чтобы ещё гадать потом,
ёрзая на колючих крошках,
чтобы потом креститься прорубью...
Я тоже в эти дни перехожу на «мы».
И ведь не скажешь, что не с кем.
Но каждый раз проступает брусничным пятном на скатерти,
это тщательно отстиранное чувство,
что вот-вот случится что-то ещё...
* * *
Жизнь неслась – не один самолётик и парусник скомкав,
иногда застывая в кисель из гуаровой камеди...
Мне бы стоило выбрать стезю сценаристки ромкомов –
а мечтала я стать королевой арт-хаусных драмеди.
И поскольку сбывается всё по улыбке вселенной –
мы капризные дети в её сетевом супермаркете –
я то призом была, то фрезой, то военной, то пленной,
то косячила, то отмывала слезами помарки те.
Как в поэзии с матом: тут главное – знание меры.
И какого рожна танцевала, ступая на мины, я?..
Но, наверное, всё – ухожу я из этой карьеры,
мой придуманный мир раздарив на автографы длинные.
Шелкопряд
Нет у меня ни родины, ни отца,
нет ни собаки, ни ангела, ни машины.
Кажется, время вытекло до конца,
только деревья так и стоят – большие.
Я не хочу ни к одним, ни к другим – съедят.
Я – шелкопряд на шершавой ладошке мира.
Кокон дороже начинки, я шелкопряд –
это судьба, и попробуй родиться мимо.
Если меня такую придумал тот,
с кем я шепталась, не слыша его, но зная,
разве могу я, пока серебро течёт,
выйти из кокона, голая и смешная?
Так бы оставить нетоптаную версту,
речитативом отпеть кружевное тело...
Я, умирать не умеющая, расту –
нет, чтобы раз, и бабочкой полетела...
Воображаемый гвоздь
Сейчас писать о личном –
непростительное свинство,
об общем – пиар на костях.
Проще сдохнуть во славу божию...
И я выхожу в воображаемом апреле
в воображаемый двор-колодец
и выцарапываю воображаемым гвоздём
на воображаемой стене:
«Любовь победит»...
Она одна останется,
даже если нас всех закатает в асфальт ядерная зима.
Наши писклявые сигналы SOS затихнут
на радость более высокоразвитым цивилизациям
Вся наша классическая музыка и литература,
все доспехи и кринолины,
все пластинки и кассеты с битлами и флойдами,
все ламповые кафешки,
подоконники,
чайники,
гаджеты,
библиотеки,
парки,
трущобы и хрущёвки,
рынки,
танки,
газопроводы,
поезда,
красные кнопки...
Всё, всё в асфальт!
Ангелы будут петь – как пели.
Я слышала этот хор,
это ужасно больно для человеческой головы,
потому что звук идёт отовсюду –
отовсюду сразу –
его так много,
что шестерёнки в мозгах начинают плавиться...
Проспавшись, я поняла,
что нас из великой милости
отключили от этой вселенской полифонии,
иначе нам было бы не до всего того,
чего с нами вместе не станет...
Я бы не хотела этого знать, но это закон:
каждое слово записано в вечности
и может быть использовано против меня.
Поэтому – я надеюсь только на то,
что в слабой руке моей
не дрогнет воображаемый гвоздь.
* * *
В каменных джунглях меся мостовые
и спотыкаясь о провода,
я посмотрела на небо – впервые –
с неба в меня посмотрела звезда.
Мне показалось – ни много ни мало –
что-то упало с неба в меня.
Ей показалось – будто упало
что-то со дна безответного дня.
Так мы, упавшие, долго молчали
сплавлены были и тем – спасены
от надвигавшейся с юга печали
в первые сутки последней войны...
Я выдыхаю сияние – в небо,
небо меня выдыхает во тьму...
Мимо идёт, матерясь непотребно,
пьяный прохожий – и слава ему.
* * *
Лужи, дети, машины, кошки, колокола –
на земле чего только нет...
Меня.
Я сегодня проснулась рано и умерла.
Как и обещала, не ночью,
а в самом начале дня.
День потёк своим змеиным
земным путем,
всё путем – как и следовало ждать.
А меня три луча повели,
говорят: «Пойдём,
там тебе и накрытый стол, и кровать...»
Ничего с собой
(и нечего взять) –
счастья не скопила,
поэтов забыла всех,
рясы из крапивы не успела себе связать,
на собачий смех поменяла
соболий мех.
Перед Михаилом-ангелом – горит свеча,
прямо мне на руки слёзки льет...
...а меня ведут мимо облака три луча.
Облако поёт.
© Ксения Гильман, 2020-2022.
© 45-я параллель, 2022.