Кязим
Мечиев

* * *

Богачу ты даруешь всего с изобильем,

Бедняка же единый удел – нищета.

О Аллах, справедливо ль всё большим бессильем

Наделять тех из нас, кому жизнь – маета?

Справедливо ль на озеро щедрый лить ливень,

Если засуха наши сжигает поля?

О Аллах, этот мир столь бескраен и дивен,–

Ты ли это задумал, так жить нам веля?

1904

* * *

Было время – любовь даром счастья была,

Даром жизни была золотым;

Но иные привычными стали дела:

Нет огня меж любимыми – дым!

Спорят, судятся, сами себе на беду,

Были – родичи, стали – враги.

Сколько дёгтя сегодня в любовном меду!

Где свет в душах? Не видно ни зги!

Ведь мерилом стал ныне достаток служить:

Коль богат, то и древний слепец

С луноликой красавицей сможет зажить,

Истерзав её душу вконец!

О Тахире с Зухрой, их великой любви

Написавший когда-то Кязим,

Твоё сердце сегодня от горя в крови –

Ты судьбою влюбленных казним.

1904

* * *

Взнуздал я духом плоть свою худую:

– Дорогу к счастью отыскать сумей!

Немалый путь прошёл, но всё впустую.

Тревога стала спутницей моей.

«Кто гол – в том сердце ближе». Это верно.

Я с бедными делил и стол, и кров.

С Востоком говоря благоговейно,

Повсюду я искал правдивых слов.

Земли моей все тяготы и муки

Мне плоть сдавили холодом оков.

Когда я воздеваю к Богу руки,

По ним, Коран листавшим, льётся кровь.

Содеявшего зло постигнет кара,–

Гласят Хадисы. Спрашиваю: где?!

Лишь те страшатся мора и пожара,

Кто век живёт на хлебе и воде!

Мы, праведные, веры не теряем.

Упавшему всегда поможем встать.

Мы ляжем в ту же землю с негодяем!

И Бог не может этого не знать.

1912

* * *

Всё, как и прежде. До поры состарюсь –

Огня сердечных ран не превозмочь.

На скалы глядя, чувствую усталость,

Не знаю, чем народу мне помочь.

Слов стрелы расщепляются о скалы.

Не башня Правды – кузница моя.

Повсюду не страшится сильный кары.

Нигде на свете слабым нет житья.

Я, плача, от беспомощности стражду:

Не нахожу дороги столько дней!

Идём – и утолить нам нечем жажду…

А лечь и помереть – ещё стыдней.

1915

* * *

Если камень сорвётся в ущелье,

В тёмной пропасти сгинув навек,

То ничто никогда возвращенья

Не сулит ему больше наверх.

О, Аллах! Пусть мы так же не канем!

Если сам я дойти не смогу,

То, молю тебя, – сделай хоть камнем,

Но к родному верни очагу!

1910, Дамаск

Завещание

Вот завещание моё и заповедь моя.

К народу обращаюсь я, надежды не тая:

Невыдержанность – нам не друг, так помни же о том,

Когда разрушена судьба, когда потерян дом.

Да, горе наше велико – ведь наш очаг потух,

Но ныне твёрже, чем всегда, пускай пребудет дух!

Я буду это повторять, твердить все дни подряд,

Пока мне деревянного коня не снарядят.

Я много прожил на земле и видел много бед,

И потому я навсегда сказал насилью: нет!

Уже так скоро навсегда я сгину, Божий раб.

По телу слабость разлилась, недужен я и слаб.

Теперь я стар, но вот опять тоскою обуян –

В изгнанье, в ссылке нахожусь среди односельчан.

Аллах! Прошу сегодня я всего лишь об одном:

Терпения народу дай, чтоб вновь обрёл свой дом.

Когда иссякнет та вода, что суждено испить,

Я потеряю голос свой – порвётся с миром нить.

Почуяв смерть мою, мой пёс завоет, заскулит –

И деревянного коня народ мне снарядит.

Я знаю: скоро я уйду навеки в мир иной,

Пока же я ещё живой, услышьте голос мой:

Не озлобляйтесь на страну, страна здесь ни при чём,

Что на чужбине, вдалеке от родины живём!

Ведь лишь на скачках узнаёшь, чего твой стоит конь.

Кого, скажите мне, не жгло страданье, как огонь?

Крепитесь, чтобы жизнь прожить, держась на высоте,

Трудитесь, не жалея сил, чтоб не плестись в хвосте.

Вы много бед перенесли на горестном веку,

Вы знали униженья боль и голода тоску,

Вы пропадали среди льдов и проливали кровь,

Но, всё на свете одолев, всегда вставали вновь.

Пусть в очагах родных огонь уже бессчётно гас,

Пусть бури и лавины с гор домов лишали вас,

Народ всегда народом был, пребудет он живым.

Внемлите же теперь тому, что говорит Кязим:

Изгнанья бремя тяжело, теперь оно опять

На наши плечи возлегло, чтоб вновь нас испытать.

Коль сможем вынести его, то честь нам и хвала,

А если нет – то лишь позор, бесчестье и хула!

В единстве – сила, только с ним мы обретём свой дом.

Народ мой, я прошу тебя не забывать о том.

Нам стойкими пристало быть – прошу тебя, пойми,

Что и в несчастье надо быть достойными людьми!

1944

* * *

К тем, кто будет меня обмывать,

Совершая последний обряд,

К тем, кто будет по мне горевать,

Сна не ведая ночи подряд,

К тем, кто будет могилу копать,

К тем, кому моё тело нести,

К тем; кто будет мой прах засыпать,

К тем, чьи дальше уходят пути,–

К ним ко всем и ко многим другим

Обращается ныне Кязим:

В трудный час, чтобы выжить и жить,

Надо другом уметь дорожить.

В единении – сила, расцвет.

Без любви единения нет.

Пусть язык ваш не знает вражды,

Пусть ваш дом не узнает беды.

1944

* * *

Как же вышло так, Хажибекир?

Что за путь был тебе уготован?

Обещавший создать новый мир,

Ты теперь, словно враг, арестован.

Кто хвалил тебя дружно вчера,

Поносить тебя принялись дружно:

Так и надо... Давно, мол, пора...

Мол, всё то, что он делал,– не нужно...

Да, бедняга, недолгим твой век

Оказался. Ушёл ты до срока.

Чем честнее живёт человек,

Тем трудней выпадает дорога.

Помню, в кузню мою ты входил

Не спеша, улыбаясь устало...

А одна из безвестных могил

И тебя уж вдали поджидала.

В злобном сердце начало берёт

Смерть того, кто не выдаст, не бросит.

Без вождей остаётся народ,

Если камень за пазухой носит.

Не найдя и могилы, жена

Возвратилась, от горя бескровна.

«Пусть бы рухнул,– сказала она,–

Мост, который он строил любовно!»

Самым первым из наших сказав:

«Власть – Советам!» – он славил свободу;

А теперь вот у нас на глазах

В неизвестность ушёл, как под воду.

Справедливость искавший Кязим,

Ты опять предаёшься рыданью!

Знаешь ты: и к тебе, как к другим,

Постучат за кровавою данью.

Как легко из хороших людей

Можно сделать поборников злого!

Может, где-то таится злодей,

Искажающий истины слово?

Сколько знал я отличных парней,

Лишь вчера в барабаны стучавших

И – пропавших бесследно... верней,

Где-то там навсегда замолчавших.

В чём причина? Поймёшь ли, Кязим?

Сердце жжёт. Оно биться не радо.

Как противиться мыслям дурным,

Если вновь побеждает неправда?!

1938

Когда приходит в этот мир любовь

(Из поэмы «Тахир и Зухра»)

Когда приходит в этот мир любовь,

То одаряет нас теплом весенним.

Так птица из силков взмывает вновь

И радует сердца своим спасеньем.

Является любовь к нам с давних пор

Ростком, что и сквозь камень рад пробиться,

И всадником, что мчит во весь опор,

Чтоб тем помочь, кого томит темница.

Полна она, пришедшая к двоим,

Той добротой, которой мир спасётся,

Она рождает свет, и скалы им

Согреты, как самим сияньем солнца.

Неведомы влюблённым козни, месть,

Корысть, лукавство, хитрость или злоба.

Они считают: всё, что в мире есть,

Сочувствует тому, чем дышат оба.

Влюблённые – два дерева в цвету,

Они не ждут ни града, ни бурана.

Их души вознеслись на высоту,

С которой о вражде и думать странно.

Но мы готовы цепь сковать для них,

Стремимся навязать им нашу волю,

Сердец по-настоящему родных

Мы раны норовим посыпать солью.

Преследуя влюблённых, точно псы,

Себя грехом позорным покрываем;

Не в силах в нашу сторону весы

Склонить, от злобы жгучей завываем.

Завидуя счастливцам, смотрим вслед

И замыслы коварные лелеем,

Как будто дали нечисти обет,

Забыв добро, навек пристать к злодеям.

Тахир с Зухрою сгинули в чаду

И саже, что рождает только зависть.

Зачахнет даже дерево в саду,

С душою подлеца соприкасаясь.

Проклятье им своё пошли, Кязим, –

Лжецам и ими слаженным оковам!

Да будет по достоинству казним

Любой из них твоим правдивым словом!

1891

* * *

Легко в горах находит путь беда –

Она к нам в дом приходит без труда.

Но где блуждает счастье до сих пор?

Трудна его дорога среди гор!

1913

* * *

Мир полон горя, радость же – редка.

Я к счастью путь найти не смог пока.

Изрешетили сердце сотни бед –

Кязим воюет с ними много лет.

Глаза араба, горца ли глаза –

В них горечи безвыходной слеза.

Печаль – повсюду, где ни прохожу.

В лицо всем нищим с болью я гляжу.

1910, Мекка

* * *

Мир – крутая тропа. Оступившимся – горе.

Кто измерит ущелий его глубину?

Мир – такое огромное горькое море,

Чей корабль не пошёл в нём однажды ко дну?

В море мира плывем, не страшась многоводья,

Хоть не знаем, когда кораблю затонуть, –

Ведь и падая, всадник сжимает поводья,

До конца продолжая стремительный путь.

Мир, какими бы ни были моря глубины,

Ты для каждого – отчий, единственный дом.

Мы по тропам твоим через кручи кручины,

Хоть порой и споткнёмся, а всё же идем!

1910, Багдад

* * *

Молодость, стрелою ты была,

С тетивы куда тебя умчало?

Может, преградила путь скала?

Может, ты за дальний холм упала?

Горлицы столь нежной шейкой ты,

Молодость, казалась мне порою…

Может, ланью дивной красоты

Ты была, сражённой где-то мною?!

1911

На кладбище в Безенги

Я, скорбя, обхожу за могилой могилу.

Здесь, Кязим, ты найдёшь свой последний приют.

Жизнь дана не навек, не храбрись через силу,

Верой дух укрепляй... Все однажды уйдут.

Ни один богатырь не укрылся от дани,

Даже горы седые сравнялись с землёй,

И в траву превратились пугливые лани,

Что, пыля, по степям проносились стрелой.

И служивший добру, и злодей бессердечный –

Все страшились конца, но в могилу сошли.

Там, под спудом, в обители истинной, вечной

Им открылась обманчивость этой земли.

Вот – плита предо мной... Бияслан незабвенный,

Ты, сражаясь в ущелье, боец удалой,

Был мишенью для пуль – стала гибель мгновенной.

Много наших тогда не вернулись домой.

Твоя речь была мудрой. Ты крепок был в вере.

С топором и рубанком отлично знаком,

Ты для кузни моей сладил окна и двери –

И меня никогда не считал должником.

Да продолжится путь твой по райским угодьям,

С просветлённой душой мы да встретимся в них!

Помолюсь за него – ведь, когда мы уходим,

На кого нам надеяться, кроме живых?

Вот – к другой подхожу я могиле, хромая...

Трудно жил ты, Шио, небогат был твой дом.

Ты построил нам мельницу, камни ломая, –

Не чужим твои дети питались трудом.

Твоя мельница мелет – бежит и поныне

По канавкам, прорытым тобою, вода.

Тяжело нагрузив своим осликам спины:

«Мы к Шио, на помол»,– говорят иногда.

Вот валун. Здесь Чокур упокоился, бедный,

Что погиб, когда лошадь, взбесясь, понесла.

Ты, из рода Рахаевых самый заметный,

Помню, дом свой поставил в возглавье села.

Был могуч ты: быкам неподъёмные брёвна

На себе выволакивал, силы собрав.

Натрудил свою спину... Кто скажет, что словно

В темноте век ты прожил,– не будет не прав.

А, Шакманов Тарюк! Память чту о тебе я...

Твоя жизнь – хоть и князь – не была весела.

Ни богатств, ни себя самого не жалея,

Ты опорою был для родного села.

В дни, когда в Безенги, всех кося без пощады,

Злую жатву сбирая, явилась чума, –

Повернул ты обратно царёвы отряды,

Не пустил их в ущелье – сжечь наши дома.

Спи спокойно, Тарюк. Жизнь ты прожил, не тешась.

Не гнушаясь, всегда помогал голытьбе.

Ты при встрече со всеми здоровался, спешась...

Средь Шакмановых не было равных тебе!

Вот – Шакманов же, Аслангерий... На погосте

Всё ли ладно – покоя ты не потерял?

Нечестивец! Наверно, горят твои кости,

Как припомнишь о том, что ты здесь вытворял!

Из князей самый лютый, лежишь ты в могиле,

А при жизни ты с бедных три шкуры сдирал!

Чабаны у тебя часто впроголодь жили,

Ты, не зная стыда, чужой труд пожирал.

На полях, на лугах плети слышались звуки –

Гарцевал ты над теми, что падали ниц!

Уносил, словно паводок, всё, что их руки

Собирали... Не знал ты, мерзавец, границ!

Что забрал ты с собой – ты, что станешь землёю, –

В эту чёрную землю, в последний свой дом?

Всё оставив, пред Богом предстал сам собою,

В западню угодил, в преисподнюю – псом!

Нет, Кязим, не суди, не казни тех, кто умер.

И неправый, и правый – суд Бога пройдут...

Сядь, Коран почитай, помолись и подумай:

В этой чёрной земле – твой последний приют.

1934

* * *

На твой поглядывая двор,

Я по дрова иду с рассветом.

Шаги разбудят эхо гор –

Мне плач твой слышен в звуке этом.

Что люди! – скалы говорят

О нас, несчастных, со слезами…

И лишь твои отец и брат

Никак не сжалятся над нами!

1891

* * *

На челноке к тебе тянулся,

Надеясь счастье обрести,

Но мой челнок перевернулся,

Когда я был на полпути.

Ты моего не слышишь зова.

На всех путях тебя искал.

Кричу тебе, взываю снова…

В ответ мне – только эхо скал.

1891

* * *

Наши пашни – одни валуны…

О, невежества страшные сны!

Кто у власти – те злобы полны.

Всё добро – коровёнка одна,

Так худа, что почти не видна…

Тяжела наша доля, темна!

1904

* * *

Неправедно, неправо наше дело!

Дурное время давит и гнетёт.

Коварству в мире больше нет предела.

Так светопреставленье настаёт!

Во тьме кромешной наш блуждает разум.

За это нам самим держать ответ.

Наш каждый шаг окажется напрасным,

Пока царят слова, а дела нет!

Кругом полно наставников негодных,

Над книгой не склоняющих чела,

Не чувствующих чаяний народных,

Добро не отличающих от зла.

Совсем, совсем не та у них забота,

Чтоб скотник ждал приплода от скота,

Чтоб работящим делалась работа,

Чтоб воплощалась давняя мечта.

Им не по нраву наши разговоры.

Нам не дают ни отдыха, ни сна,

И что ни день – то новые поборы.

Когда же их наполнится мошна?!

Нет, мы не сможем сбросить это бремя.

Уже своих не смеем стричь овец...

Иссякшая земля не примет семя –

Задумайтесь над этим, наконец!

Хромой Кязим, слагал я эти строки,

И слёзы у меня текли из глаз.

Терпенья больше нет, прошли все сроки.

Пусть мой прощальный стих дойдет до вас!

1928

* * *

Пусть ты хадж совершишь хоть и тысячу раз,

Станешь шейхом великим, едва ль не святым,

Пусть ты лоб расшибёшь, совершая намаз,

Пусть ты душу наполнишь Аллахом одним, –

Если труд твой земли не вращал жернова,

Если не был тебе каждый встречный что брат,

То мольбы бесполезны, напрасны слова:

Не удержит тебя мост над адом – Сыйрат!

1906

* * *

Рассудка лишившись, на звёзды взираю…

Мне тридцать. Безумье жжёт душу мою!

Я пост не блюду – я, сильнее, чем к раю,

К тебе устремляясь, зикиры пою.

Душа истомилась в скитании мнимом –

Тебя твой отец за меня не отдаст:

Чтоб путь мой к тебе был расчищен калымом,

Отцу моему не достанет богатств.

1890

* * *

Смирюсь ли я с трескучим этим вздором?

Кто приписал мне муть чужих словес?

Кто голову мою покрыл позором,

Огню предал мной выращенный лес?

Что за наглец сорвал с меня одежды,

Свои лохмотья сунув мне взамен?

Угодливый язык и слог невежды –

Кто мнил, что я обману сдамся в плен?

Кто цвет весенний рад побить был градом,

Кто травы заморозить был готов?

Всю жизнь свою я был с народом рядом,

А выгляжу теперь, как пустослов.

1939

———

Написано после выхода в свет сборника «Моё слово»

(Нальчик, 1939), где многие стихотворения были

искажены редактурой до неузнаваемости.

* * *

Твой отец заходил как-то раз

В нашу кузню – заказывал путы.

Я всё сердце вложил в тот заказ!

Он унёс его… Я ни минуты

Не жалел, не жалею о том:

Скакуна пусть отец твой стреножит,

Но он внёс моё сердце в свой дом –

И тебя он стреножить не сможет!

1890

* * *

Я слагаю стихи и железо кую –

Как могу, поднимаю Отчизну свою.

Каждый добрый топор больше князя ценим –

Это знает давно и наверно Кязим.

1905

* * *

Я – часть живого. Жил. Горел светильник.

Кузнец я был. И много книг прочёл.

Я, старших уважая, годы чтил в них

И путь земной, страшась греха, прошёл.

Останутся мой горн и наковальня.

Мой молот, что в работе был горазд.

Никто не знает с миром расставанья,

Покуда всё, что должен, не отдаст.

Умру – в мой двор придут односельчане,

Придут, скорбя, со всех концов села,

Молясь, чтоб на меня не осерчали

Те, кто итожит бренные дела.

Молитву старцы вознесут неспешно.

Рвать волосы останется сестре.

Мой старый пес завоет безутешно...

Три дня толпиться будут во дворе.

Могильный холод стиснет моё тело.

Минкир с Накиром жизнь мою прочтут.

При жизни от молитв лицо светлело –

Я буду там таким же, как и тут.

«Един аллах...» – так скажут возле кузни

Седые старцы, встав из-за стола.

Даст Бог – и я, своей могилы узник,

Живым останусь в памяти села.

1943