В списках значилась: R076
«45-й калибр» – конкурсная подборка
такая ночь
Такая ночь – хоть закажи оркестр,
не видно нот и проще утопиться,
когда бы не
с упорством летописца,
считая вслух проталины окрест
банкует март –
на игровом столе
вчерашних блюд большие перемены,
убитый скрежет передач ременных
впрок на сто лет.
С пейзажем за окном накоротке
страна моя, как схима именная,
спит,
паводок держа на поводке,
напоминая
рисунок хрупких вен один в один,
не выдержавших вирусной нагрузки.
Переводи мой свет,
переводи
на русский.
Предательски нахлынувший бетон,
а дна всё нет,
как будто запретили –
целуя след линяющих рептилий,
дрейфует обезумевший планктон,
а ты плывёшь в оранжевые сны,
страх оставляя ниже по теченью,
растаявшей палитры ботичелли,
усталый кровник ряженой весны.
В такую ночь без музыки ни зги,
жгут летописи жёлтые страницы,
горят колосники, поля, станицы.
Хоть ты не сгинь.
Танцы на плацу
I
Поправив звёзды, рухнувшие ниц,
раскинув над вселенной руки-реки,
Бог растерялся – странные калеки
украдкой смотрят в небо из бойниц
закрытых окон. Страшно, человеки?..
На славу, видно, роковых яиц
восстав из пепла, Феникс снёс. Вовеки
не угадать, кто нищий тут, кто – принц.
Все преуспели в танцах на плацу –
нет слуха, но хотя бы – чувство ритма.
И пусть разит торговлей их молитва,
пусть им везёт, как в карты – подлецу,
всё до поры, по воинам – и битва.
Всё – до поры… Но каково – Творцу?..
II
Достанет Бог надежды из петлиц –
«Я их дарил на память разве?.. Но
в любой цепи есть слабое звено –
и это – ты… Подобных мастериц
в искусстве нарушения границ
я не встречал уже давным-давно».
Полусухая полночь, как вино,
затопит мой родной Аустерлиц –
холодный город вечных сквозняков,
где русские дороги – смерть подвеске,
где вечны на заборах, словно фрески,
послания потомкам – дураков –
о том, что мир, подвешенный на леске,
войны не лучше – без обиняков.
III
И усмехнётся, не смывая грима,
но временно сменив репертуар,
из подворотни беженец – Икар:
«Да не умрёшь ты, не увидев Рима
и Город на воде – туда, вестимо,
ведёт и этот грязный тротуар,
и все пути-дороги, но в разгар
сезона не ходи – неумолимо,
проступит из воды Армагеддон
сквозь мусор переполненных каналов,
Рим сам своих не вспомнит идеалов,
а колокол Сан-Марко сменит тон
с молитвы – на набат… И Рима – мало.
Рим Риму рознь, как песне – обертон...»
IV
Представь себе вечер, свечи. Со всех сторон – осьминог.
Немо с его бородой и с глазами голубыми, как у младенца.
Сердце сжимается, как подумаешь, как он тут одинок…
Венеция… Сон, набранный курсивом –
затем, чтобы запомниться, наверно.
И жизнь, и смерть, до жути соразмерны,
застыли в реверансе терпеливом,
и мир глядит на танец суеверно
в безумии своём благочестивом…
Течёт вода скупым речитативом
туда, где автор «Нового Жюль Верна»
всё так же ищет капитана Немо…
Или – не ищет?.. Нас у Бога много,
потерянных впотьмах у осьминога,
А по воде протоптана дорога
на остров мёртвых, там Иосиф… Где – мы?..
Никто не ищет нас. Все ищут Бога.
V
А под водой идёт на дно незримо
блистательная вечности тоска –
так смутное предчувствие виска
становится подчас неумолимо.
Не оглянувшись, проплывают мимо
открытых окон рыбы-облака –
туда, где сны сбываются пока –
к рассвету, где пока мы исцелимы.
И Лета тоже, стало быть, река,
раз дважды не… А что здесь не случайно?..
Наш выбор между вискасом и кофе?..
Асфальт сродни истоптанной Голгофе,
когда смотреть на нас издалека
и исподлобья… Остальное – тайна.
корабельная молитва
Позволь нам – быть, хотя бы до поры
последних звёзд, ныряющих с причала.
И что с того, что вечность обмельчала –
немудрено, раз точат топоры
для плахи те, кто строил корабли.
И всё-таки, позволь начать – с начала,
с тех берегов, где смели и могли
мы звёзды называть по именам,
ловить ветра в мерцающие сети
и имя бога не держать в секрете,
не верили портовым крикунам
про то, что ни вернуться, ни вернуть.
Нам раздавали пряники и плети –
на выбор, мы ушли куда-нибудь,
не захватив ни компаса, ни карт.
Пусть с каждым днём длиннее тени наши,
позволь нам – быть, а где – уже не важно,
позволь сказать спасибо, за азарт
в твоей, без правил и ветрил, игре –
затянутой на вечность рукопашной
с самим собой, за церковь на горе,
за истовую верность звонарей
колоколам, известную тебе лишь,
за зыбких снов горячечную ересь,
за снег в июле, ливень в январе,
за то, о чем волна в шторма молчала,
за то, что ты по-прежнему не веришь
ни нам, ни в нас...
Позволь начать – с начала.
суеверное
Что до времени нам?.. как по году его ни вымаливай,
стрелки ни подводи – ускользает проворное чудище,
скрипнет старыми рисками на циферблате эмалевом,
и курантам кранты.
Только кажется – есть хоть чуть-чуть ещё.
Я тебя попрошу –
не запомнись проспектом заплаканным,
оступаясь степенно в подтёках огней Староневского,
где у редких прохожих сердечные клацают клапаны,
и гудят до утра гуинплены, и спрашивать не с кого –
век который уже не взойдёт из заветренной сырости
свора борзых теней на уклончивом небе камлающем,
да и что на озимом миру может запросто вырасти?..
Вон дрейфует моя кочевая звезда – мал-мала ещё.
Ты приснись декабрём,
в календарь с долгожданными числами
волоча нерадивое счастье хоть силой, хоть волоком
по замёрзшей воде ли, полями ли чистыми-чистыми
в волоокие сумерки, наспех подбитые войлоком,
где стареющий Бог разведёт искромётное месиво,
суеверно застыв по колено в космической обрези,
и поди разбери –
то ли блажь этот снег, то ли месть его?..
На ветру для молитвы нужны образа, а не образы.
Бои за тишину
Пусть время, как свихнувшийся монах
рассветом незапятнанные тайны
всё так же прячет, словно смех – в горах...
Нет, не смешно.
По-прежнему фатальны
ночные безоглядные шаги.
Убить ли вас, любить ли вас, враги –
всех тех, кто держит за руки и плечи
и не пускает?..
Каин?..
Не взлететь.
Фантомны боли за спиной.
И легче
остаться, чтобы, тренируя смерть,
загадывать – от выдоха до вдоха –
вдохнуть ли?..
Аvе...
Авель?..
Не взлететь.
Уходим... ходим... им...
Что им – эпоха?..
Не оглянуться...
Не забыть.
Не сметь!..
Не сметь искать, как прежде – в зеркалах,
ту девочку, ушедшую за снегом
в июльский день.
Но почему – побегом
был назван этот первобытный страх
не сбыться за границей амальгамы?..
Блефует ночь, проигрывая гаммы
для получивших к листопаду сводку
с полей сражений –
бой за тишину
мы проиграли.
Врали?..
Ну же…
Ну!..
Ну, вспоминай же:
ночь, качая лодку,
шептала – бой не может быть окончен,
пока с самим собой ты заодно,
грех верить звёздам –
просто свора гончих
бездомных псов,
а млечный путь – короткий,
хотя, довольно крепкий – поводок,
как память тех, кто, не нащупав дно,
пытается взлететь до срока,
до...
до первых непридуманных проталин
мне нужно пять минут наедине
с той девочкой, в зеркальной тишине
потерянной жестоко и случайно,
и я ей расскажу...
Скажу ей?..
Не...
Предисловие к морю
1.
Плотно забиты окна, как кляпом, пухом,
нежностью тополиной ты сыт по горло,
душно, стакан воды бы, и ты не гордый,
можешь позвать на помощь кого угодно,
только вот – никого здесь... Какая муха
в кровь искусала Богом забытый город?..
Жадностью болен ты, словно та старуха
с битым корытом – мимо по водостокам
пусть бы текли соблазны, незорким оком
их провожают тени… Не так уж плохо
в этой бетонной клетке – тепло и сухо,
только тебе всё кажется, что жестоко
кем-то наказан ты. Пережжённый вечер
не бесконечен. Легче дышать, похоже,
станет, когда осядут шаги прохожих
пылью на тротуарах – немного позже,
может, и ты дотянешь... Когда бы ветер –
тот, что заходит с моря, тогда – возможно,
было бы проще, впрочем…
ты осторожно…
2.
… руку мне дай, и я приведу тебя к морю –
там, где всерьёз реален лишь абрис паруса,
ветер не спит ночами, пришпиленный к молу,
там только море – жизнь, остальное – пауза.
Видишь ли, море не предаёт, любя, души –
если цунами – значит, не то мы делаем,
море играет с нами честнее, чем суша –
пенно сбиваясь, шепчет: вы были смелыми,
бредит прибоем… Переведу тебе, хочешь?..
и горизонт, в волнах растворённый, ближе нам.
Всё, что считали мы берегами – не… очень.
Здравствуй, вода солёная, здесь мы – выживем,
это не трудно нам,
побывавшим там – ниже…
3.
… некуда ниже, когда под ногами – дно.
Крепко держи загубник, дыши и слушай –
бьётся ли сердце, и третьего не дано –
стой на коленях или всплывай. На сушу
можно вернуться и без приключений, но
незачем, если там никого, кто нужен.
Бросит ракушку (не решка ли?..) здешний бог
мелкопесчаных снов – ты, похоже, пленник,
и – глубоко … не-приветственно осьминог
щупальца тянет, водорослей сплетений
не разобрать… да и стоит ли?.. – ни дорог,
нет под водой, ни звуков, ни света-тени…
Не заплывай – не вернёшься!.. – за тишину,
трудно свободным быть на одном баллоне
воздуха, а погремушка всё тише – дну
в общем-то, безразлично, что Бог уронит
в крепко солёный Эдем – покорившись сну,
души плывут, а звёзды на небосклоне
все на местах положенных… точно?..
Кроме…
4.
…кроме того, что море живёт, как дети,
нежно сплетая волны и сны в рассветы,
любит оно, волнуясь, искать ответы
на берегу истоптанном – кто ты, где ты?..
Что ты поймаешь, в небо забросив сети?..
Можешь молчать и ждать золотую рыбку,
если ещё имеешь к ней порученья,
можешь играть в рулетку с подводной чернью,
или души солёной начать леченье,
можешь построить замок в песочке зыбком…
На берегу, где ветер-то волен не был,
для моряка, сведённого (не с ума ли?..)
правилами игры пострашней цунами –
крыс берегут, да и капитан не с нами –
выбор обычен – если не дно, то – небо.
Это привычка –
лишь бы не здесь,
а мне бы…
5.
…выплыть, не захлебнувшись своей свободой,
не растеряв сокровищ и… Здравствуй, Немо!..
Знаешь, ты всё такой же – нейтральны воды,
даже, пожалуй, слишком… всё ждёшь погоды,
для разговора с небом?.. Пора на землю –
к тем кораблям, добравшимся до причала –
в странствиях по морям корабли стареют
счастливо… Но мечты, что висят на реях,
были когда-то парусом… Слишком мало
жизни на суше, чтобы в неё поверить.
Это не горе, если под плеск ладоней
волны размоют контур твоей вселенной –
помнишь ли: море пьяному – по колено,
пьяному жизнью – он и в воде не тонет,
и не горит в огне… Приходи на землю –
сам всё увидишь: можно начать – с начала,
как поступают птицы, весной вернувшись,
можно – с конца… Не знают морские души
о берегах, а надо бы – слишком мало
жизни в воде для тех, кто рождён на суше.
А ты?..
Открой глаза – в блуждающей ночи
немилосердно срезано под крыши
ветрами небо. Только – не молчи…
Дно под ногами, а хотелось – выше
и ближе к солнцу, но меня не слышит
единственная нужная душа.
Предательски стучит шальное сердце
в том смысле, что сбиваясь и спеша
навстречу – пустоте. Куда мне деться
от незнакомых лиц?.. И водка с перцем
как, впрочем, и все прочие… врачи,
в который раз не совладают с жаром –
ртуть неподкупна – только не молчи!..
и солнце очумевшим красным шаром
летит в окно мне. Потерять ключи
и больше никогда не возвращаться –
вот так в бреду задуман был побег.
Воистину – сомнительного счастья
замкнувшихся дорог недолог век.
Ты, самый главный в мире человек,
скажи, каких ещё мне ждать пророчеств?..
Конечно, проще мирно сдаться в плен
чужих, до хрипа нежных одиночеств,
но что могу я – без тебя?.. Взамен —
лишь сны и тени поднимать с колен.
Донельзя обесценив чувство локтя
и прочие врождённые черты,
ослепнув, обезумев и оглохнув,
я многому смогла бы научиться –
избавившись от страха высоты,
летать, к примеру,
как умеют птицы,
но небо подождёт меня…
А ты?..
мы – будем!..
Тебя не узнать невозможно –
по вздоху, по взмаху,
мятежному взмаху – держись!.. –
плавников. Или крыльев?..
Так падают в небо,
так сны провожают на плаху,
так в ночь отпускают бесстрашную певчую птаху,
так шепчут в бреду предрассветном:
мы – были!..
Мы были
податливей и безмятежней – как глина.
Смиренней.
Швыряли горстями слова и надежды, что бисер –
известно куда…
Собирали, сдирая колени
подводные камни в любви утонувших прозрений.
Мы были мудрее –
не ждали ни песен, ни писем
от канувших за амальгаму нестойких видений.
На дне – преломляется свет.
И на тысячу радуг
могло бы хватить нам с тобой…
Не устав от падений –
не выплыть, не вынырнуть и
от настойчивой тени
не скрыться –
от наших вчера, выгребающих рядом.
Не стоит подмётных желаний,
моя золотая,
наш дом из стекла,
за которым – уснувшие люди.
Что лёд, что вода – всё едино,
согреешь – растает.
И всё возвращается в море,
волной прорастая
сквозь илистый сумрак сомнений,
сквозь шёпот:
мы – будем.
не волей небес
Я был послан через плечо
граду, миру, кому ещё?
© Денис Новиков
Пусть шаткие крыши уносятся влёт
и снег на лету превращается в лёд,
крепчает слезящийся панцирь –
умри на задворках свинцовых кулис,
но выучи роль, а не вышло – молись,
дыши на застывшие пальцы.
Подметная повесть солёной слюды
стирает незваных прохожих следы,
и прячется смерть в занавески,
и город дрейфует, циклоном несом,
и повод проснуться весне в унисон
совсем невесомый. Не веский.
Не волей небес, отходящих ко сну,
вольётся в казнённого ветра казну
туман, умножающий скорби –
гляди, сколько песен чужих намело,
любое крещендо сойдёт на минор,
всплывая под «urbi et orbi».
И сердце не камень, и что ни долдонь,
но лишь разожмёшь Бога ради ладонь,
и – amen, до слёз изувечь, но
ни голос на бис не взлетит, кистепёр,
подснежного свиста неверный тапёр,
ни эхо. И эхо – не вечно.
А лёд полыхнёт – да хоть как нареки,
но вплавь здесь всегда середина реки,
и с берегом берег не вместе,
барокко по-барски заносчивых льдов,
твой город, который не помнит следов –
не стоит. Ни мессы, ни мести.
© Лада Пузыревская, 2013
© 45-я параллель, 2013