Леонид Леонов

Леонид Леонов

Леонид ЛеоновИз книги судеб. Родился 31 мая 1899 года в Москве в семье поэта. Учился в городском училище, затем в гимназии.

С 1915 по 1918 годах в газетах «Северное утро» и «Северный день» были опубликованы первые стихи Леонова, а также театральные рецензии, очерки. В годы Гражданской войны он служил в Красной армии, участвовал в боях на Южном фронте, работал во фронтовых газетах.

В 1921-м вышли рассказы Леонова, положившие начало его литературной биографии («Петушихинский пролом», «Конец мелкого человека» и др.). Широкую известность принёс автору первый роман «Барсуки» (1924). В романе «Вор» (1927; 2-я редакция 1959) описан мир социального дна.

Конец 20-х стал переломным моментом в творчестве Леонова. В своих произведениях писатель продолжал изображать гибнущие в мещанской трясине человеческие порывы («Провинциальная история», «Унтиловск», оба 1928-го, и др.), косность и жестокость деревни («Необыкновенные рассказы о мужиках», 1928) и в то же время начал работать над «Сотью» (1929) – одним из первых романов об индустриализации.

В конце 30-х – начале 40-х Леонов выступает преимущественно как драматург. Пьесы «Половчанские сады» и «Волк» (обе 1938-го) шли во МХАТе и в Малом театре. Во время Великой Отечественной войны Леонов написал одну из лучших своих пьес – «Нашествие» (1942; Сталинская премия 1943-го).

Самое значительное произведение Леонова – роман «Русский лес» (1953; Ленинская премия 1957-го).

Послевоенное творчество писателя разнообразно. Им созданы пьеса «Золотая карета» (3-я редакция 1964-го), киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» (1961).

В 80-х были опубликованы фрагменты из романа «Пирамида». Над этим произведением Леонов продолжал работать последние годы жизни, но так и не закончил его.

Умер писатель 8 августа 1994 года в Москве.

 

Игра в графоманию

 

Стихи А. П. Ковякина

 

(Л. Леонов, «Записи некоторых эпизодов, сделанные в городе Гогулёве

Андреем Петровичем Ковякиным»)

 

Стихи Андрея Петровича Ковякина производят странное впечатление: сквозь очевидную графоманию чётко просвечивает версификационная умелость – Леонова, конечно, а не Андрея Петровича.

О да, Леонид Леонов мог бы делать мощные стихи – в меру прозаизированные, в меру метафизические, может быть, исполненные в сказовом ключе, как многие страницы его прозы; но в стихах Ковякина, чья литературная маска мила и забавна, нужно было подчеркнуть именно провинциальную псевдо-поэтическую газетность того времени, где искренность смешана с не-знанием законов стихосложения, а слеза, пускаемая по поводу горя, кажется, смешной…

И вот идут чередой очаровательные уродцы: у того голову от чрезмерных размеров клонит вбок, у этого три руки, другой колченог на все рифмы…

Волокутся чередой стихи Андрея Петровича, как тащались некогда в своей привычной бархатной потьме слепые, и… в чём их нелепое очарование? почему захочется перечитать?

Да потому, что Леонов, не ставший поэтом – если только поэтом прозы – вернее, языковая мощь Леонида Максимовича проступает, как водяные знаки, сквозь эти искусственные создания, и в самой нелепости их заложена искусность – и будто овевает вас своеобразием старой-старой провинции, и Андрей Петрович вновь надевает маску литературного простеца, и снова говорит с вами стихами.

 

Утопия Леонида Леонова

 

Спуск по крутым, кое-где замшелым ступеням, и вот мы внутри Леоновской страницы. Жизнь тут густа, как плазма, и словесно оформлена, как сказ.

Что за панорама открывается? А это старое Зарядье, гулкое от железа, с воздухом, реющим голубями, со скособоченными, но крепкими домами, где в тараканьих щелях набито всякого люда. Щи густы, как вещество самой жизни – мещанской тут, косной, своей, родной; а домовитость богатых квартир перевита ощущением близкого краха. Ибо грядёт…

Грядёт год огня, страсти, дыма; год хвостатой кометы, сносящей и быт, и жизни, ибо грядёт, грядёт…

Тугие гроздья Леоновских фраз то мерцают уральскими самоцветами, то отливают самородным золотом…

И вновь бессчётные ступени ведут вверх и вниз, проводят по сложным, изгибистым лабиринтам сюжета, иногда скрипят замшело, но не обвалятся, нет-нет…

Леса встают – объёмом превосходящие десяток Трой, и творится в лесах жизнь многих связей, самовитая, волшебная; и ткётся сказ, играющий смыслами – богатыми, как календарь…

И дорога на Океан загорается утопией всеобщего счастья, – дорога, которой пойдут и бывший вор – неистовый, как ересиарх, и потерявший всё купец – седобородый, согбенный, и многознатец-писатель в клетчатом демисезоне и огромных очках, и все-все-все – разные, непредставимые, пускай не верящие в утопию…

 

Леонид Леонов

 

1

 

В густоте Зарядья затеряться

Очень просто, ибо велика.

Каменных мешков едва ль богатство

Интересно будет для стиха.

Здесь торговля с прозою в обнимку.

Фонари плывут в Москве-реке.

Только б рок войны нас, грешных, минул.

В лавке всё славБогу, эх-хе-хе…

И приказчики в тузы выходят,

Если оных не схарчит война.

Серебро надёжно. Много вроде.

Много, жизнь при этом не нужна.

И в былое падает Зарядье –

Сытости существовало ради.

 

2

 

Вглубь страницы спуск весьма тяжёл.

Лестницы словесные, крутые.

И на океан ведёт глагол,

А утопии все золотые.

Вор из комиссаров. А размах!

Воровские хазы да малины.

Густоты и плотности картины

Отразятся в сумрачных сердцах.

Воровской жаргон куда тяжёл.

Скутаревский оного не знает.

Просыпается профессор зол,

И во всём искать привык он знаки.

Коль страница будет тяжела

Сутью загустеет, как смола.

 

3

 

Мхи словес, густые их леса…

И погрыз лосиный на ольхе

Прочитал, как знак… Когда в руке

Посох – не страшна дорога вся.

Дебри леса! Шаровая Соть!

Скит почти разрушен. Плазма жизни.

Как монаху чёрта обороть?

Черти и умны, и сильно лживы.

Дальше – гуще. Будто все слова

Языка даны в объёме книжном.

Не бывать Леонову престижным,

Ибо нам глубины – дважды два:

Ибо пошлой простотой живём,

Будто сдав высокое внаём.

 

4

 

История плотнее жизни,

Но жизни шумно в ней даны.

Купецкий род подобье призмы

Для постиженья глубины.

Архитектура из романов

Любого, как барокко – но

Искать не следует изъянов,

Коль столь высокое дано.

Стиль сказовый порой петляет,

Но сущность текстов окрыляет.

Дремучий древостой красив.

Тома – как постиженье сути,

Её поняв, не обессудьте,

Коль жить нельзя без перспектив.

 

5

 

И Пирамида громоздится,

Египта взявши образцы.

В небесный прорасти стремится

Мир – в оном души-мудрецы.

Но с плотью дело нам придётся

Иметь, в виду имея высь.

Духовного не зная солнца,

На чём же многие сошлись?

Тяжеловата пирамида.

Такие открывает виды,

Что отшатнуться бы… Да нет.

Роман-трактат читать продолжишь,

Терпение достав из ножен,

Своей судьбины для сюжет.

Иллюстрации:

Леонид Леонов в разные годы жизни; книги – его и о нём;

Леонид Леонов. Рисунок М. В. Волошиной-Сабашниковой.

Сангина, уголь. 1923. Из свободных источников в Интернете.

 

Александр Балтин

 

Подборки стихотворений