* * *
Приходит ветер с реки. Зима
Проходит вторую треть.
Дома толпятся в ночи, дома
Не могут себя согреть.
И между нами, снега копя,
Ложится земная гладь,
И, просыпаясь, возле себя
Дыханья не услыхать.
И только где-то в квартире шесть,
Не торопясь ко сну,
Сосед до полночи лупит в жесть
И молится на луну.
Луна, качаясь в его борще,
Подумает: нет суда
Над нашей тоскою, и вообще,
И светится, как слюда.
И кружит ветер, и суета
Овладевает мной;
Но нет суда, и идут сюда
Суда от земли иной,
И как покажутся нам мелки
Наш невод и наш улов,
А что мы все – черепки, долги
Вблизи их крутых бортов.
В размахе их серебристых крыл
И в окнах их голубых.
И мнится каждому: прежде был
Он также одним из них,
Летел, плевал себе в облака,
Строку повторял одну,
Что расстоянья смешны, пока
Мы видим одну луну.
А может, стоит именно так
Сойти со своей оси:
На всем, что прежде имел, кулак
Разжать и поднять шасси,
И чтобы уже никогда ко дну,
В такую же ночь и тишь,
Где я бы выл на свою луну,
Но ты на свою молчишь.
Хоть голубем
ты все еще спишь рассыпается снег
а нечто вершится над нами
и вдруг совершается голубь в окне
и веник еловый в стакане
над крышами носит большую пургу
окно дребезжит на ветру и
мне снится что в этом счастливом кругу
меня распластает витрувий
и господи как же мы станем ясны
каким же наполнятся светом
все лампочки мира все ёлки и мы
и в тучах плывущая эта
то злая фигня то святая звезда
сродни близнецам да плеядам
которая нас возвращает сюда
хоть голубем хоть снегопадом
Весенняя сказка
В синеву устремлена
Пенный ком несёт волна.
Разжигает светлый блик,
Наплывает шумным ливнем
Или женщиною в синем
К полынье несёт рушник.
И едва коснётся глади,
Следом, друг на друга глядя,
Моют белое белье
Сестры синие её.
А за ними ходят бури,
А за ними голубую
Парусину без следа
Рвут форштевнями суда.
И, вращенью шара верен,
Вслед за ними ходит берег:
Той же лёгкою волной
Подступает край земной.
А на нем дорог и крыш
Пёстрый ворох, шумный город,
Ряд больших домов, в котором
Есть один, где ты не спишь.
Шар плывёт в сияньи окон,
Всякий раз в чернила боком
Опускаясь; и волной
Заливает строй дневной
Птиц, троллейбусов и прочих;
Все что нужно этой ночью -
Спать под шорох дальних волн
Во вращенье мировом.
И повсюду в городах
Дремлют люди, но когда
Им приснится новый берег, -
Запирают крепче двери
До рассвета и впотьмах
Обогнать стремятся воды
На высоких самолётах,
На далёких поездах.
Строфы
Как ни несло ни било
Только в один из дней
Станут белей белила
Голуби голубей
Выгляну ли увижу
В лужах скользят рябя
Вишня антенна крыша
Похожие на тебя
Радугами мигая
Движутся по воде
Мне мол печаль какая
Что ты сейчас и где
Тем и спокойней тем и
Легче в такие дни
Думается что все мы
Все-таки не одни
Что вот ещё полслова
Полвыдоха полбеды
Смотришь а у любого
Есть непременно ты
Кухня и подоконник
В жёлтых таких лучах
И блюдце в твоих ладонях
Светится как свеча
Или сверкнувши мылом
Выскользнет из руки
Белое как белила
Круглое как круги
* * *
Ночь нежна. У побережья вереск.
Vita brevis. Мы, конечно, ars.
Где-то Велес двигает на нерест
Племя звёзд, невидимых для нас;
Поздний катер с пристани бормочет;
В лавке крутят “Putting on the Ritz”.
Ночь ценна лишь способом воочью
Наблюдать отсутствие границ,
Из всего, что тянется и длится,
Оставляя части, а от них -
Джаз и лица, только джаз и лица,
С явным преимуществом вторых.
И тогда – из бесконечной сажи
Прочего – является тебе
Разум, порождающий пейзажи
С темным дубом, песней и т. д.
Пой мне, голос в записи нечёткой,
Радуги вращающийся срез,
Пой мне о безвременьи и чем-то
Также начинающимся с «без»,
Чтобы до утра успеть разгладить
Этот бред, полуночный угар.
Слушай: ночь нежна, как ars amandi.
И прими как данность, а не дар,
Нашу близость, давнюю, наверно,
К той, недосягаемой на вид,
Области, где чуть колеблем ветром
Парус, и мгновение стоит.
Очень серьёзно
А ночь наступает – черна как смородина
Чудна и торжественна
В клумбах шмели
И воздух от жара столь плотен что вроде бы
Не видно земли
Густеет над городом тёмное месиво
Деревья листвой шевелят
И сходит вода словно пальцы гермесовы
На панцирь сгоревшего здесь жигуля
И громче собак и взорвавшейся градины
Сирен всполошённых и ливня поверх
В обугленных недрах врубается радио
И ловит почти без помех
И голос звезды отдалённого выселка
Мне до рассвета поёт
О самой прекрасной о самой немыслимой
А я-то не верил
А вот…
10 января 2014 года
Фонарь не горит. В темноте начинается год,
Чья краткость рассчитана верно от древних колен до
Ещё не рождённых. Моргнёшь – и сочельник, и вот –
Вторая календа
Уже различима на следующем рубеже,
Где брезжит какая-то чуждая сердцу свобода,
С потерей гранича, и судьбы полны миражей
Вблизи поворота.
Рождественский дизель пропах кипятком и смолой.
Рокочущим стадом от тёмного хлева отчалив
Вагоны выходят, январь унося за собой;
Вагоны в печали.
Печаль их, конечно, светла, как и должно в пути.
Им снится, что чуда не будет, и нечто большое
Уже, вероятно, осталось за цифрой «один»
И запахом хвои.
Тогда, словно снова над крышами всходит трубач,
Январский глашатай, и миру обещаны знаки,
Выходят из полночи ангелы мелких удач,
Стоят в полумраке.
Сверху вниз
Не правда ль, было иногда,
Что в час после заката
Мы слышим, как летит Земля,
Гонимая куда-то.
И если ночью мысль вольна
Расстаться со стенами,
Пусть нас несёт она туда,
Где лайнер спит в тумане,
Где пассажиры стаей птиц
Глядят, как светлый остов
Материков уходит вниз,
Сворачиваясь в звезды,
И все, кто есть внизу, кто ждёт,
Порой того не зная,
Ведут сквозь бездну самолёт
Пунктиром ожиданья.
И есть одна, не все ль равно
Кто именно, которой
Доверен воздух, ночь, окно
И ровный гул мотора.
А впрочем, верно, не одна.
Она подобна прочим,
Мы не знакомы с ней, она
Лишь единица ночи,
Глядит, как меркнет ряд огней,
И тьма в окне все шире,
И твёрдо знает – дело в ней,
Одной не спящей в мире.
Простое
Здесь такая синева
Хоть представь на миг
Что несёт меня трамвай
Мимо глаз твоих
И не так уж велика
У меня беда
Но проснусь и Боже как
Я попал сюда
Только бабочкой в окне
Лодочкой в горсти
Тот мотив который не
Воспроизвести
Никому ни о чем
Видно, Земля несвободна в своих правах,
Каждую ночь повторяет одно лишь это:
Меркнет полмира. С разницей в час или в два
Спят города, страны и части света.
В чьём-нибудь полушарии спят огни.
Спят лоскуты на карте, равняясь в цвете.
Я расскажу тебе об одном из них,
Кажется, больше не о чем, кроме этих
Улиц, полей и стен, площадей и сцен.
И обо всех углах их кирпичных судеб,
Уже отпечатанных на моем лице,
Я расскажу, как о великом чуде.
Я не любил, но готов полюбить поля.
Если кому и слышать о них – не мне ведь.
Слушай о том, как прекрасна моя земля,
Ты далеко достаточно, чтобы верить.
Если подумать, в каждом из городов
Мало разнятся стены и повороты.
Я их и сам сейчас полюбить готов,
Слушай о том, как смешно быть отсюда родом.
Как на одном из скольки-нибудь этажей,
В доме, где угораздило же родиться,
В доме, который никак не достроит Джек,
Я все живу и дружу с домовой синицей.
Как ни крути, сколько ни бей волна,
Сколь ни гони нас – вместе ль, поодиночке? -
Я человек, идущий из пункта А,
И не сменить вовек мне исходной точки.
Адрес рожденья – чей-нибудь, мой ли, твой,
Той ли, того, или обоих вместе -
Это навек навязанное родство
С контуром рек и чертежом созвездий.
…Что-то в палате небесных весов и мер,
Как в королевстве Датском, не ладит с миром.
Спит моя родина с маленькой буквы «р»,
Спрятавшись от голосов и шумов эфира.
В ссоре со всеми, включая саму себя,
В мире и в море, и где-нибудь в небе тоже,
В каждом осколке бедного бытия…
Вы с ней похожи. Просто вы с ней похожи.
И прочертив углом городской уют,
Дремлет в пыли и воробьином споре
Улица, так похожая на твою.
Что не твоя – уже небольшое горе.
Спят провода, и телефонный пульс
Замер на полдороге до адресата.
Я не звоню, не думаю и не снюсь,
Я сочиняю сказку о том, что рядом,
Том, что все пристальней смотрит в мое окно,
Это мой край, отчасти – моя забота.
Впрочем, ты спишь, и становится все равно,
Что там снаружи, и есть ли еще там что-то.
Спи. Чья-то родина – только одна из тем,
Чтобы продлить беседу. Но с каждым разом
Я все прочней в её попадаю плен.
Да будет твой сон с ней никак и ничем не связан.
Раннее лето, крадучись, на порог
Всходит и прячет мир на изгибах платья.
Эта земля не стоит твоих тревог.
Спит и она. Что же мне пожелать ей?
Можно понять, только глобус приблизь к глазам:
Это лишь часть того корабля, который
Нас потерял, да, впрочем, не выплыл сам.
Так и плывём во все стороны света и моря.
Я не один такой говорю ни с кем,
Все мы бежим с корабля и гребём без толку,
Каждый из нас привязан к своей доске,
Каждый из нас гражданин своего осколка.
Что еще ждать, если вся королевская рать
Нас не смогла собрать по частям и людям.
Так и не знаю, что же ей пожелать.
Может быть, стоит просто сказать «да будет…»?
* * *
Ах какие струны звучат низами
Как легко скрипач отдаёт поклон
Если кто когда и придёт за нами
Хорошо бы он
Чтоб ни гром ни каменное пожатье
А Сен-Санс и скрипки вода вода
Громче звук да веки плотнее сжать бы
И опять туда
Где ни разделений ни расстояний
Знай дыши и слушай лети лети
Мы подобны рыбам морским мы сами
Призраки сети
А иначе дождь середина мая
Огляди свой дом опусти глаза
Ни сети ни моря я тварь земная
Дольняя лоза
Все окно да книга экран да кофе
Рейсы да билеты и взор не прячь
Протирай очки да печатай строфы
Расскажи скрипач
Что в краю иной и высокой прозы
Где с лихвой твоей и моей вины
Мы судимы рондо каприччиозо
И ничем иным
© Леонид Поторак, 2017.
© 45-я параллель, 2017.