На улице Франко
Виктору Некрасову
Как это время далеко…
Давным-давно те дни умчались,
Когда на улице Франко
Мы в доме 30 с ним встречались.
Порой вернётся это сном,
Как за столом Кильчевской Оли
Стучали чашками с вином
И речи смелые мололи.
И юный Лёня Киселёв
От хвори злой сгоревший вскоре,
Вставлял весомых пару слов
В возникшем сразу разговоре.
Всегда открыт был этот дом,
В любое время дня и ночи
Для тех кто близок и знаком,
А иногда для разных прочих.
Но если Вика в дом входил,
Вмиг оживал там стол несытый.
А он являлся не один,
Всегда с какой-то юной свитой.
Он был властям как в горле кость
За тот валун над Бабьим Яром,
За всё платить ему пришлось.
Ничто не проходило даром.
И как когда-то на войне,
В то время был он под обстрелом.
Он был для нас как свет в окне,
Своим и бесшабашно-смелым.
Торжествовало всюду зло.
Но как же всё-таки неплохо,
Что мне когда-то повезло
Жить рядом с ним, в одну эпоху.
Трое
Парщиков, Ерёменко и Жданов.
Семьдесят затёртый год. Мороз.
Брежнев заикается с экранов.
Авитаминоз. Маразм. Склероз.
Трое вышли стенкою на стенку.
Не пробить её и медным лбом.
Белла, Вознесенский, Евтушенко
Высились в тумане голубом.
Нет, не состязались эти с теми.
Никого не гнали с корабля.
Но пришло их собственное время.
Остальное только рифмы для.
* * *
Как всё обретает значенье иное,
Когда уже автора нету в живых
и только звучит у него за спиною
его беспризорно оставленный стих.
И строки, в которые столько вложил он,
которые, верил, останутся жить,
пусты оказались, никчемны и лживы,
и это не в силах никто изменить.
А те, что сказались шутя, мимоходом,
что сущею сам он считал ерундой,
вдруг пьёшь ты, как пьют родниковую воду,
вдыхаешь как запах буханки ржаной.
На этой земле
На этой земле,
Называемой кем-то «святая»,
С тобой на метле
Мы несёмся, следы заметая.
Преследовать нас –
Это нужно кому-то едва ли
И в радостный час,
И, тем паче, в минуты печали.
Махнули рукой
Так давно мы друзьям и соседям.
Враги за горой.
Ну куда ж мы всё едем и едем?
Мы выбрали путь
Тот, который ведёт из полона.
Пора бы вздохнуть
Облегчённо,
Взглянуть
Просветлённо.
Конечно, пора!
Но запомнить бы было неплохо –
Тут если гора,
То она непременно Голгофа.
Тут если провал,
То заполнен он мёртвой водою.
А я рисковал
Только славой своею худою.
Отец
Ушёл отец.
А вдруг и впрямь – ушёл.
Не умер, вышел просто,
хлопнув дверью.
А в комнате, продутой и теперь я
порою слышу –
всхлипывает пол.
Слышны шаги тяжёлые отца,
впитали стены бас его громовый,
и переливы украинской мовы
с перчинкою еврейского словца.
Как он сидел на облучке саней!
Как ел и как работал
С аппетитом!
Мы, дети, знали:
Если что – влетит нам.
На ласку скуп, но тем она ценней.
И чувствуя горчайший свой удел,
Он дрался сам. И жить учил, не ноя.
И никого обременять собою
Он, даже умирая, не хотел.
Из жизни он ушёл.
Ну как же так?!
Я в комнату вхожу пустую с дрожью.
Вдруг не ушёл,
вдруг где-то здесь он всё же.
Подай, отец,
мне хоть какой-то знак.
* * *
И весело вспомнив о чём-то,
Чему и названия нет,
В старухе смеётся девчонка
Неполных семнадцати лет.
Привычка
Свиданий первых время далеко,
Пора касаний бережных забыта.
Любовь сбежала будто молоко,
Перекипев на чёрной плитке быта.
Пляжное
То хохотала так беспечно,
То замолкала вдруг в тоске.
Нарисовала ты сердечко
Босою пяткой на песке.
Кому оно предназначалось –
Теперь уже и не поймёшь.
Волна всё смыла и умчалась
Под чаек радостный галдёж.
В Кармиэле
Что мы пили, что мы ели,
Были с кем накоротке
В этом нашем Кармиэле,
Неприметном городке.
Как мы жили, веселея,
Не замечены в упор.
Горы, звёзды, Галилея –
Фантастический набор.
Километры, вёрсты, мили
Разделили их и нас.
И встаёт вопрос – а мы ли
Здесь находимся сейчас?
Это наши ли обличья,
Наши ль крылья не нужны,
И права на землю птичьи
Мы ль доказывать должны?
Иордан течёт, мелея,
Берега его пусты.
Что ответишь, Галилея.
С поднебесной высоты?
У крутых своих подножий
Ты нас примешь или нет?
И как перст над нами божий
Мусульманский минарет.
* * *
Облако альпийского разлива
Медленно вплывает в городок.
И себя ты чувствуешь счастливым,
И совсем неважно, что продрог.
Вспомни, как твоим сейчас живётся
Под сорокаградусной жарой.
Над тобою водопад смеётся
Под отвесно срубленной горой.
Облако в штанах голубоватых,
В шляпе с легкомысленным пером
Разбросало клочья серой ваты –
Дескать, мы сумеем, подберём.
Облако в штанах. А мы в кабине
Медленно спускаемся назад
По воздушной ниточке, по синей.
И глаза от радости горят.
* * *
Роняет наземь
Плоды олива.
Уходит август
Неторопливо.
Сгустились тучи
На горизонте.
Уходит август,
Под мышкой зонтик.
Праздничный тост
Попробуй по лицу
Навскидку отличи
Кто в Песах ест мацу,
Кто в Пасху – куличи.
Ты крашеным яйцом
Украсить стол спешишь.
А где-то за столом
Едят гефилте фиш.
Но там стоит и там –
Богач ты или голь –
Для мужиков и дам
В бутылках алкоголь.
Чтобы в любой стране
Постичь бы каждый смог,
Что истина в вине,
Как нам поведал Блок.
Прощаясь с Киевом
В полёте слышать было внове:
– Шановні пані та панове!
Под рёв моторов за бортом.
Паны мы, в общем, никакие...
Прощай, любимый город Киев,
В тумане скрывшийся густом.
Как хорошо нам было вместе.
Промчалось лет не сто, не двести,
Но четверть века тоже срок.
Я поклонюсь вам низко, братцы,
За то, что вы смогли собраться.
И тем поклон мой, кто не смог.
Остались в дымке раскалённой
И вы, Днепра крутые склоны,
И вы, Крещатика огни,
И те, кто были сердцу милы,
И вы, на Байковом могилы –
Вы снова будете одни.
Детские стихи
Воробей на балконе
Прилетел воробышек
на балкон.
С этой серой птичкою
я знаком.
То на стул запрыгнет он,
то на стол.
На хозяев дома он
сильно зол.
Не сочли б, хозяева,
вы за труд
Крошки или зёрнышки
бросить тут.
Благодарной птичка бы
вам была.
Что ж вы всё тут вымыли
добела?
Каноэ
Мне в день рожденья купили каноэ.
Лодочку эту индеец слепил.
Было в той лодочке что-то родное,
Очень берёг я её и любил.
Лёжа больным, забывал я о гриппе,
Это каноэ в ладони держа.
Будто я плыл по реке Миссисипи
И крокодилов встречал, не дрожа.
Видел вигвамы вокруг как в кино я,
Словно индеец, плясал у огня.
И возвращался обратно в каноэ,
И отступала болезнь от меня.
Только сегодня, растяпа я, с полки
На пол каноэ нечаянно снёс.
И разлетелось оно на осколки.
Очень обидно, обидно до слёз.
Осень
Дождик азбукою Морзе
Настучал по мостовой:
Чтоб не мокнуть и не мёрзнуть,
Разбегайся, кто живой.
А за ним нахлынул ливень,
В барабан ударил град.
Если скрыться не смогли вы –
Кто вам в этом виноват?
Белый танец
Приглашала раз на танго
Шимпанзе орангутанга.
Ей сказал орангутанг:
– Не танцую ваших танг!
Но потом пришла горилла
И его уговорила.
© Леонид Сорока, 2010-2020.
© 45-я параллель, 2020.