В списках значилась: R 050
«45-й калибр» – конкурсная подборка
Грех уныния
На неуютной поднебесной тверди
день Рождества случается днём смерти.
Не легче остающимся, поверьте,
хоть говорят, что возлюбил Господь,
что призывает он к своим пределам
упорных духом и скорбящих телом
в пресветлый день. Но мне душой незрелой
греха уныния не побороть.
Уж двадцать с лишним лет прошло с той боли,
везде, где можно, наросли мозоли,
несёт меня, как перекати-поле,
любое горе больше не беда.
Но раз в году приходит день печали
и размягчает сердце, как в начале,
когда, пронзая нежными лучами,
восходит Вифлеемская звезда.
За облачною лёгкой драпировкой
лампадою она мерцает робкой.
Уходят ввысь невидимою тропкой
страдалицы и мученики в ряд.
А праведников нет давно в помине.
В какой они неведомой пустыне?
Наверно, далеко, раз Бог отныне
молитв не слышит, что они творят.
Пятница
Ю.
Мне тебя послали напоследок,
чтоб смогла понять хоть что-нибудь.
Скоро птицам с облетевших веток
в неизвестный отправляться путь.
Скоро отплывать и нам с тобою.
Компас сломан, на море штормит,
а сирены не поют, но воют,
заглушая вздохи аонид
Скоро, скоро… Хорошо, что вместе.
Миром правят морось и туман.
Молча медлит, будто ждёт известий,
не даёт команды Капитан.
Мы его с тобою не торопим,
слушаем, как плещется вода.
Мы к причалу шли по разным тропам,
а теперь, обнявшись, ждём, когда
в череде божественных сумятиц
радугою вспыхнет горизонт.
Ты сказал, я лучшая из Пятниц,
мой седобородый Робинзон.
Яблоко
Над Эдемом солнце встаёт,
золотой, звенящий рассвет,
и Адаму Ева поёт –
первый бард и первый поэт.
Нет ни бед ещё, ни забот,
но печален летящий звук.
Пламенеет яблока бок
алым цветом грядущих мук.
Протянула тонкую кисть
и сказала: – Ну что, идём?
И разъяла на смерть и жизнь
то, что было целым плодом.
Ничего не сказал Адам,
у подруги яблоко взял.
Он не думал и не гадал,
что оно – начало начал.
Он пошёл, не спросив, куда,
веря ей сильней, чем тому,
кто его и землю создал,
кто придумал и свет, и тьму.
И, вздыхая, Господь изрёк:
– Впереди у вас много путей,
ты б его приберёг, сынок,
на один из голодных дней.
* * *
В воздухе столько весны! Вдохни и замри –
чувствуешь, как потекла, забурлила в венах?
Счастье и детство — они же у нас внутри,
а не в парижах и венах.
Возле кавказских гор я весну вдохну –
и окажусь в хакасских легко и просто,
чтобы смотреть в бездонную голубизну,
чтобы мечтать о том, как я стану взрослой.
Зеркало
Даже когда ты не смотришь в зеркало,
в нём живёт твоё отражение.
Что оно делает, когда
ты не обращаешь на него внимания?
Спит? Готовит обед, смотрит телевизор?
Гуляет в парке? Читает газету?
Но вот ты подошёл
к прозрачному проёму –
и оно уже здесь.
Смотрит на тебя глазами
сумасшедшего бога.
Такими глазами
смотрят на меня
твои дети.
Собаке
Ну зачем ты ко мне привязалась?
Ни куска у меня, ни гроша.
Знаю, нужно-то самую малость,
но, ей-ей, ничего не осталось –
вся, до донца, пустая душа.
* * *
Броше
В хмурое небо марта не улетай.
Ты же всегда была рядом. Всегда – была.
Я не хотела думать, что близок край,
тело сожгут, и останется лишь зола.
Я прицепила к ошейнику поводок,
я привязала тебя, я тебя – взяла.
Мартовский ветер – гуляка он и ходок –
колоколами раскачивает купола.
Сердце сжимается – слышен знакомый лай.
Но понимаю: это не та, не ты.
Рядом с Эдемом есть и собачий рай,
ты на меня посмотри сейчас с высоты.
Где та калиточка в небе – на небеса,
где ты гуляешь, скачешь, лежишь клубком?
Там, где созвездье большого белого Пса?
Может, вернёшься – кошкой ли, голубком?
Выйду в московский хаос, в солёный снег,
в левой руке сжимая пустой поводок.
Ты же не знала, что я – простой человек,
ты же считала, что я – всемогущий Бог…
Пара недель, и наступит уже весна.
Птички, трава – и, конечно, тепло, тепло.
Я превратилась в кусочек собачьего сна.
Больше не больно, милая, всё прошло.
© Лера Мурашова, 2012–2014.
© 45-я параллель, 2014.