Опасные игры

Четвёртое измерение № 11 (179) от 11 апреля 2011 года

* * *

Как ласточка, мой сон летуч,

едва смежаю веки – снова

весенним солнцем из-за туч

сознанье воспылать готово.

О ком я грежу ввечеру

с таким завидным постоянством?

Какой художник поутру

мне щёки выкрасил румянцем?

Тебя, тобою, о тебе –

моё любимое склоненье.

О жизни, счастье и судьбе

слагается стихотворенье.

Предчувствие зимы

Незыблем кухонный уют,

«тик-так» часы стучат,

а за окном дожди идут

который день подряд.

Скучает чашка на столе,

рисуют стрелки круг,

пока дождинки на стекле

прозрачный оставляют след

от предстоящих вьюг.

* * *

Натянула перчатку на руку.

Не кричи надо мной, вороньё!

Октябрю, как последнему другу,

наважденье поверю своё.

Месяц мой, ты поймёшь, ведь когда-то

на границе с седым ноябрём

под дождей проливное стаккато

появилась я в царстве твоём.

Мы одной с тобой крови – суровой,

мы не верим осенним слезам.

Мы же знаем: отплакавшим, новый

день назавтра предстанет глазам.

Не пугает нас то, что деревья,

облетая, теряют наряд.

Так в природе ведётся издревле,

но зато – как же клёны горят!

Я в осеннем лесу растворяюсь,

на душе и покой, и восторг,

я ногой осторожно ступаю

по мозаике жёлтых листов.

Ожидание

Я прихожу в твой опустевший дом –

и трогаю забытые страницы,

и слушаю, как плачут за окном

голодные, озябшие синицы.

Вот у балкона письменный твой стол,

здесь в беспорядке брошены бумаги.

Куда, друзья, хозяин ваш ушёл?

Давно закрыты все универмаги.

Так холодно… Надел ли он пальто?

Душа болит и сердце не на месте,

хоть звать меня никак, и я никто,

и козыри мои давно не крести.

Ты знать меня не знаешь, на беду,

или на счастье – непонятно это...

Вернись, не помешаю я, уйду,

растаю, как снегурочка на льду

растаяла под жарким солнцем лета.

Кукушка

Дверца закрыта,

сердце молчит.

Из монолита

выстроен щит.

Шарик из ртути

взять ли рукой?

Тихим до жути

будет покой.

Нет половинки

мне на веку,

годы, как льдинки,

тают, текут.

Не из атлантов…

Благослови,

Боже! Талантов

дай мне – в любви!

Всех создавали

нас из ребра:

куча печали,

горя – гора,

счастья – комочек

на пятачок,

ласковых строчек

наперечёт.

Так на опушке

невдалеке

дура-кукушка

билась в тоске.

Мистер Х

Ты – крысолов, ты дудочку приставишь

к губам – и льётся колдовской мотив.

Неважно, правду баешь, иль лукавишь,

души заворожённой зацепив

кусочек, уведёшь и от киота,

твой день от века – Чёрная Суббота.

Ты – укротитель, в тайны посвящённый,

ты словом увлекаешь за собой,

и можешь слать питомцев приручённых

в огонь и в воду, в пропасть или в бой.

Отрезав всё, что было до тебя,

они простятся с жизнью, не скорбя.

Ты – мистер Х, ты души покупаешь

не золотом, не чистым серебром,

ты истиной, как яблоком играешь,

а за неё готовы – напролом,

не ведая сомнения и страха,

пусть даже впереди маячит плаха.

А я, как все, тобой обречена

идти на звуки дудочки. Она,

невидимая, так играет звонко,

что волю потеряла я совсем.

О, мистер Х! Зачем тебе, зачем

моя душа спартанского ребёнка?

Опасные игры

Мне скушно, бес! И я играю,

как в куколки, – в живых людей,

по лезвию скольжу, по краю,

тону в бреду чужих страстей.

От скуки вою, как собака,

пусть жизнь хоть в играх воспарит –

в Цветаеву и Пастернака,

и в Мастера и Маргарит.

Я заиграюсь, разбушуюсь,

и захлебнусь, и вновь всплыву,

и страшной раной зарубцуюсь,

и сны увижу наяву.

Но не навек чужие страсти,

из них я возвращаюсь вновь

в свой дом, в свой день, в свои напасти –

в твою тоску и нелюбовь.

* * *

Скажешь – сгину снегурочкой,

надо – стану Лаурой,

бестолковою дурочкой,

бессловесной натурой.

Иль рабыней смиренной

я на кухне, босая,

буду думать о бренном,

соль в кастрюли бросая.

Хочешь – на расстоянии

продержи меня вечно,

только слова сияние

дли и дли бесконечно.

Счастье

Осенним утром выйду за порог,

туда, где дождь свои слагает вирши,

туда, где наступает крайний срок

для листьев, что в тираж ещё не вышли.

Увижу – отцветают фонари,

теряя свет, как лист – остатки веры.

Рассвету дождь мешает, нет зари,

лишь облака безумно-нежно серы.

Я счастлива, ведь где-то ты живёшь,

я счастлива, ведь где-то, просыпаясь,

ты, может быть, меня сейчас зовёшь,

как я, от одиночества измаясь.

Тебя увижу в снежной белизне,

уж истекает время ожиданья –

кленовый лист слетает в руки мне

как предстоящей встречи обещанье.

В позавчерашний дождь войти

В позавчерашний дождь войти

лишь только осенью возможно.

Прости, что на твоём пути

я встала так неосторожно.

Что не сумела дать тебе,

мой друг, ни счастья и ни муки,

что началась в твоей судьбе

не со свиданья, а с разлуки.

Что ночь бессонною была

лишь у меня, и что так мало

тебе я подарить смогла –

глоток любви на дне бокала.

* * *

Под ногами – снег

и солёный лёд.

Помнишь наш побег

из родных тенёт?

В рай другой страны,

в царство белок, где

вечно зелены

облака в воде.

Лёгкий, будто сон,

жгущий, как огонь,

ты, дарящий боль,

мне нужней, чем соль.

И опять – печаль,

дней тоскливых бег,

между нами – даль,

под ногами – снег…

Ненужные подарки

Что тебе подарить я могу?

Только осени жёлтую грусть,

только птичьи следы на снегу,

только льдинки испуганный хруст.

Опускается вечера тень,

зажигает луна свой фонарь,

забывая раздёрганный день,

обрывает листок календарь.

Равнодушна небесная высь,

что могла, я тебе отдала.

Там, где осень с зимою сошлись,

не хватает природе тепла.

Речка Сетунь

И дольше века длится день.

Борис Пастернак

Душа томится неизбежным,

неотвратимым, небылым.

Не жди, ничто не будет прежним,

раз пропит отданный калым.

Мы перешли все рубиконы,

сожгли над ними все мосты.

Земные отданы поклоны,

поставлены везде кресты.

Искали мы единоверца

десятилетия подряд.

Вначале было слово. В сердце

рифмованный вливался яд,

копилась мощь от строчки к строчке.

Так зарождается гроза,

так возникает мир – из точки,

остановить процесс нельзя.

Из ничего явилось – нечто,

оно сильней и больше нас.

Идём по досточке над речкой,

и дольше века длится час.

Взлёт

Когда душе придёт пора

навеки с телом распроститься,

земная кончится игра,

и я взлечу подобно птице.

Я воспарю, я поднимусь,

в последний раз взгляну на землю,

в бездонном небе растворюсь

и целый Божий мир объемлю.

Я напоследок с высоты

увижу карты очертанья:

леса, речушки и мосты,

дорог извилистых блужданье.

Географический ландшафт

растает тихим приведеньем,

как сон, как скопище неправд,

что исчезают с пробужденьем.

Пройдя туманы облаков,

душа в простор ворвётся синий,

где нет ни прозы, ни стихов,

ни форм, ни запахов, ни линий…

Мы тренируемся взлетать

в железном брюхе самолёта,

с разбега – вверх! Ни дать ни взять –

птенцы из одного помёта.

О, миг отрыва от земли!

С надёжной твердью расставанье

неоднократно всё прошли,

но каждый раз – как умиранье.

Пространство на клочки круша,

прочь от земли машина рвётся,

как будто лёгкая душа

с печальным телом расстаётся.

И в этот миг моя рука

твои напрасно ищет пальцы.

Как от тебя я далека!

Вокруг меня одни скитальцы.

Глотатели широт и вёрст,

искатели, где глубже, места,

и каждый одинок, как перст,

ни взгляда общего, ни жеста.

К тебе стремлюсь я всей душой,

но только дальше улетаю.

Что делать с этим, милый мой,

не знаешь ты, и я не знаю.

* * *

Вот и всё, облетели деревья,

вот и всё, наступает зима.

Прекращаю метанья, кочевья –

сама.

Отдыхает земля от цветенья,

от восторгов, от бурь и от гроз.

Наварили на зиму варенья

из роз.

Листьев золото в кучи собрали

и сожгли, горьковатый дымок

замыкает на сердце печали

замок.

Мы с тобой без вины виноваты,

пострадавшими бродим и ждём,

утешаясь осенней сонаты

дождём.

В ноябре так отчётливо виден

оголённый пустой окоём.

Мы не любим и не ненавидим –

вдвоём.

А может быть...

А может быть, зима – с весной разлука?

Бессонной ночи сладостная мука,

где вместо снов – клочки воспоминаний

и горечь неисполненных желаний.

Разлука наша сделалась привычкой,

колечком бересты и тонкой спичкой,

и ветром, что на эту спичку злится.

Погаснет или ярче возгорится?

Где б ни был ты, смотри: вверху луна

то месяцем, то полною видна,

ей всё равно – зима или весна,

всегда прекрасна и всегда одна.

Пример беру с изменчивости лунной –

душа, меняясь, остаётся юной.

* * *

Как мусульманин первую звезду

ждёт в Рамадан, как ждёт весну подснежник,

среди снегов в мечтах забывшись нежных,

так я тебя всегда ждала и жду.

Любовь поэты дарят, как волхвы.

Читать стихи – весёлое занятье,

но ничего, конечно, не понять мне

в глубинах гениальной головы.

Не встретившись расстаться – наш удел,

не разгадать, зачем ты в небо рвёшься,

над чем я плачу, ты над тем смеёшься.

Разжала руки – шарик улетел.

Лети, мой шарик, – синее на синем,

как горек от любви сгоревшей дым.

Стареет мир, он станет весь седым,

когда совсем друг друга мы покинем.

На бегу

Я мельком, на бегу, свой лик
случайно в зеркале узрела.
Как образ юности проник
в уставшее от жизни тело?

Изящен шеи поворот,
в глазах смеются чертенята,
загадочно кривится рот,
и пламенем щека объята.

Осталось несколько недель,
да километров пара тысяч,
и снова разрешит апрель,
руки коснувшись, искру высечь.