Лидия Ивченко

Лидия Ивченко

Четвёртое измерение № 36 (204) от 21 декабря 2011 года

Он обернётся скоро – всё равно...

 

его еда подгорает…
 
его еда подгорает – вся.
его друзья уезжают – все.
и эти факты соотнеся,
ноябрь прибавив во всей красе –
 
в грязи взахлёб и в разводах луж, –
припомнив несколько крупных лаж,
он убеждается, что не дюж
тянуть сей гуж, несмотря на стаж.
 
там дрянь за окном и ноябрьский сплин,
и выглядит дождь, как военный плен.
на юг улетел его женщин клин,
оставив тряпьё и тоску взамен.
 
Хронос
 
дохлый номер – сидеть, закаляя волю,
и буравить взглядом морские дали.
то ли ветер не тот, то ли месяц, то ли
год. не ждали, что будет? и мы не ждали.
вот возьмём копыта, что деток месят…
а ты думал, Улисс?.. так легко быть папой?
посмотри на жену, двадцать лет – не месяц.
уже тянется старость костлявой лапой.
 
трижды Трою проклясть – это нам не диво.
только что теперь тем, кто лежит под Троей?
яблок – много на свете, что есть красиво –
не мальчишке судить. и богинь – не трое,
 
и девиц, тем паче. вот нитка, скажем…
из таких наряды бывают алы,
смерть для братца и парус чернее сажи.
и цари просто так не сигают в скалы.
в подражании есть безусловный бонус.
стих отглажен до нас, чем ровней, тем краше.
под рукой размеренно дышит Хронос.
или Кронос, тот ещё был папаша.
 
ничего хорошего
 
всё, что во мне замучено, мной утрачено, –
всё расцветает в тебе так легко, непрошено.
мною изучено то, что для нас назначено,
и я могу сказать – ничего хорошего.
 
всё, что плыло, пылало, лилось и плавилось,
станет трухой и пеплом, бессильным крошевом.
ты позабудешь всё, что во мне так нравилось.
впрочем, утешься. там – ничего хорошего.
 
пестуй же данное в дар, через край растущее.
помни то, что разрушено и запорошено.
нашим прошлым полакомится грядущее.
обними меня и прощай.
 
и всего хорошего.
 
самолётик
 
Ты не прав, говоря, что проходит всё.
Я не прав, утверждая, что жизнь прошла.
Самолётик бумажный спешит, несёт
Наши нежности к бывшим… Дела, дела…
 
Научись доверять мне любой свой миг,
Я учу себя течь, как течёт вода.
Смерть однажды придёт, призовёт своих.
Как ты думаешь, с кем мы пойдем тогда?
 
Чем закончится сон? Золотым ли днём
Вскрикнет лёгкая сталь, самурайский меч?
Мы всего-то ждём – отразиться в нём,
В самолетик бумажный, как в землю, лечь.
 
Верь своей боли…
 

Верь своей боли…

У. Х. Оден

 
Верь своей боли – боль не умеет лгать.
Верь своей боли – боль выбирает путь.
Она толкает вперёд, обращает вспять.
Она погружает в сон, не даёт уснуть.
 
Боль – это то, что тебе разрешает жить.
Боль – это то, что однажды тебя убьёт.
Боль тебя научила молчать и выть.
С ней ты зорче орла или слеп, как крот.
 
Бойся прервать эту связь, потерять контакт.
Боль – индикатор. Компас. Дорога. Дверь.
Боли едино чужды и стыд, и такт.
Значит, она не лжёт. Не умеет. Верь.
 
и кстати…
 
и кстати о боге.
есть те, что не верят и всё тут.
есть те, кто хотел бы верить,
но нет, тишина.
есть же и те, в чьём внутреннем диалоге,
бог – основной собеседник, главная нота,
куда не посмотришь – вот он,
или она.
и не нужно музыки рая, запаха серы.
кто смотрит в небо, дрожа от любви и страха,
тот знает бога не понаслышке,
извне или внутри.
там наверху очень много одной атмосферы,
а за ней и вообще бесконечность.
а ты вышел из праха –
а горишь, как факел.
вот он я, господи, посмотри.
 
ночь на Юконе
 
небо умеет сворачиваться в овчинку.
пьяный, тихонько сплю в тишине оврага.
завтра отдам себя, словно часы, в починку.
нынче на сердце кошки, и в бок – коряга.
 
если бы только уметь – по чужим законам.
жизнь эта, мать её так, нет бы, чтоб попроще.
сзади потерянный рай, впереди Юконом
будущее раскинуло холода. не ропщем.
 
трудно роптать, когда пар изо рта кристаллом
падает в снег и навеки хоронит звуки.
и промывай сколько хочешь, копай устало –
золотом здесь не пахнет. погреем руки –
 
не на делах нечистых, войне и смуте,
а на огне последнем, с последней спички.
девочка, ты не бойся, в холодной жути
тоже свои снегири и свои синички.
 
что ж, по чужим не вышло, свои напишем.
двигайся дальше, не бойся сбиваться с шага.
мимо меня не пройди, забери под крышу –
я тут замерзну вконец в тишине оврага.
 
Швея
 
Ты мне снишься, швея.
Ворожишь и колдуешь над пяльцем.
Наклонилась – и я
наклоняюсь за тоненьким пальцем.
 
Указующий перст божества
на творенье своё.
Колокольчик резной
беспокоен на нитке жемчужной.
 
Разрежается зной,
отдыхает твой веер ненужный.
Широки и легки рукава,
и прекрасно шитьё.
 
Вышивая, светла,
проживаешь бездонное лето.
Предзакатная мгла.
Для шитья недостаточно света.
Поднимаешь глаза. Вот и всё.
Ухожу. Ухожу.
 
виноград
 
виноград рассыпается по песку.
солнце крошит в волну золотые грани,
снова сон готовится ко броску,
несмотря на сотни чужих стараний.
 
это праздник, когда тебе говорят:
ты мне нужен. но нужен ли ты на деле?
по камням рассыпался виноград.
мы так долго шли не куда хотели.
 
это больно, когда тебе снится боль
та же, что наяву, только чётче, ярче.
золотая рыбка плеснёт: изволь,
говори, мол, чего пожелаешь, старче.
 
а чего пожелаю, не знаю сам.
или знаю, но страшно, ей-богу, рыбка.
от морщин нет доверия к чудесам.
улыбаюсь. молчу. отступаю зыбко.
 
я сослан Тобой…
 
Я сослан Тобой в глубину бесконечного лета,
В рассветы и тёплые руки, и тщетность любых упований –
На дождь, на закат, на стихи, на щелчок пистолета.
Нелепо. Но даже разлуки мне не дал печальной и ранней.
 
И лето утопит меня в переулках и зное,
Я так и останусь навечно в капкане незрячего ока,
Стоять, прикрываясь рукой, и шепча что-то злое
О нём, но оно – равнодушно и вряд ли уж очень жестоко.
 
Под эпиграфом
 

– Эовин, не гнушайся жалостью,

это дар благородного сердца!

ДЖ.Р.Р. Толкин,«Властелин колец»

 
Нам уже никуда не деваться от этого зова.
Столько лет – а становится ярче и ближе с годами.
И не даст охладеть и напомнит нам много такого,
Что … мы знали…
Неужто?!…
Ведь мы это знали и сами!
Тем родней, тем надёжней, тем лучше, тем ближе… Послушай,
Как звучат в сотый раз те слова, что мы знаем на память!
Те слова, что однажды зажгли наши тихие души,
Что … мы знали…
Неужто?!…
Ведь мы же их знали и сами!
 
сны об осени
 
ворочаться молча, смотреть во сне,
кино про то, что не быть весне,
про то, что таких, как мы, дорогой,
не вынес никто другой.
 
саперской лопаткой копать судьбу,
в который раз получать по лбу.
набить бы лицо. но не носит лица
То, Чему Нет Конца.
 
зато умеет творить, дарить
за просто так золотую нить
осенних дней. и счастливых снов.
и жалких конечных слов.
 
в горсти
 
ты крошил мою жизнь, как крошат хлебец в горсти.
а потом смеялся и говорил «прости».
 
но ты был мне ближе, чем друг, больше, чем брат.
и я даже думать не смел, что ты – виноват.
 
а потом я нашёл себе жизнь и стал её поживать.
а потом ты ушёл, и куда мне её девать?
 
я привык быть податливым хлебом в твоей горсти,
хоть и клянчил свободы, и умолял «пусти».
 
нехорошее время настало в доме моём.
почерневшие листья осыпались в водоём,
 
и просело крыльцо, и флюгер на крыше смолк.
и ни друг ко мне не приходит, ни брат, ни волк.
 
возврати мои крохи – кажется, ты унёс.
нехорошее что-то случилось со мной всерьёз.
 
ты виновен в одном – что, раскрошив в горсти,
жизнь мою мне оставил. прости. прости.
 
я имею право…
 
я имею право лежать на дне,
знать, что вода протекает во мне,
и смотреть на размытый закат,
что загорается над.
 
с мыслью о безусловном грядущем,
со спокойным сном, без борьбы с удушьем.
я – только лицо под стеклом воды.
а над водой – ты.
 
два города на берегах реки.
в воду уходит тепло руки.
след ладони в воде, словно снимок фото –
моментален. то-то.
 
я даю себе право служить мостом.
на мосту – собака виляет хвостом,
человек улыбается, солнце встаёт.
кот умывается. вот.
 
Орфей и Эвридика
 
Её шаги до странного легки,
И ей совсем не нужен этот мир.
А он идёт, сжимая кулаки…
И треугольник неба – как сапфир.
 
Она уже отвыкла от него:
Идёт за ним – и в сторону глядит.
А он идёт, не видя ничего –
Лишь треугольник неба впереди.
 
Он жадно ловит каждый тихий звук,
Надеясь услыхать дыханье, шаг.
Но нарушает тишину вокруг
Лишь кровь его, стучащая в ушах.
 
И ничего не слышит он. Пока,
Стараясь отражение найти,
Подходит он к реке (черна река!),
Она идёт немного позади.
 
Она идёт спокойно и легко
И смотрит в треугольное окно,
И знает, что идти недалеко –
Он обернётся скоро – всё равно…