Любовь Фельдшер

Любовь Фельдшер

Четвёртое измерение № 29 (593) от 11 октября 2022 года

Я училась читать по узорам травы

* * *

 

Я училась читать по узорам травы,

Что росла у сарая – её не срезали.

По листве, заслонявшей поток синевы,

Где акации небо собой подпирали.

 

Пел романсы мне ветер – весенний, сырой,

А дожди танцевали то хору, то вальсы.

Я зимой любовалась истлевшей золой,

Хоть она иногда обжигала мне пальцы.

 

А когда уезжала, жалела лопух,

Одиноким оставшийся на косогоре.

И ночами мне снился наш грозный петух

И ромашек в полях жёлто-белое море.

 

Шила бабушка платья цветастые мне,

И подружки мои восхищались обновкой.

Мы ловили капустниц на жёсткой стерне

И толкали качели с потёртой верёвкой.

 

Лишь когда повзрослела, узнала о том,

Что несметным богатством владею бессрочно,

Что наш первый, построенный папою дом

Повсеместно со мною, надёжный и прочный.

 

А однажды меня озарила звезда,

И посыпались строчки, как осенью листья.

С той поры провожаю без страха года

И былому пишу благодарные письма.

 

Мои тополя

 

Тополя мною с детства любимы.

Моя родина вся в тополях.

Серебрятся, как полосы дыма,

Золотятся листвой на кострах.

Моя память, как птица, крылата.

Улетает она в те края,

Где в лучах огневого заката

У дороги стоят тополя.

Молчаливые стражи застыли

У домов, охраняя их сон,

Словно копья, что здесь позабыли

Воеводы минувших времён.

Эти кроны, расшитые блеском

Восходящей в тумане луны,

В своих строчках воспел Эминеску,

И с душой моей слиты они.

Летний ветер им песнь напевает.

И с годами он только слышней,

И все чаще меня окликает

Милый шепот моих тополей.

 

* * *

 

Как представлю, что буду в гостинице жить,

Видеть в окнах соборов готических шпили,

В одиночку по улицам долго бродить,

Словно все меня предали и позабыли.

Может, в бар загляну и, уткнувшись в меню,

Что-то выберу там – для приличья и слепо.

Ни о ком не грущу, никого не виню.

Стану думать о том, что смотрюсь я нелепо.

Здесь бы в юности давней с любимым гулять,

Он бы пальцы мои согревал, их целуя.

Мы всю ночь бы могли говорить и не спать.

Пили кофе бы крепкий, который сварю я.

Но сюжет этот только привиделся мне.

Я стою у окна типового квартала,

Где привыкла я жить, где уютно вполне,

И другие здесь чувства другого накала.

В старой чашке мой кофе полночный остыл.

Вспоминаю Париж, Лиссабон и Толедо.

Одиноко везде. Умеряю свой пыл.

Не поеду, себе я шепчу, не поеду...

 

Ночью

 

Ничего не надо переписывать.

Хорошо, что всё сложилось так –

В окна звёзды просятся искристые,

И луна – как стёршийся пятак.

Если встречу я кого из прошлого,

Вряд ли сможет он меня понять.

Столько сил вложила в то, что прожито,

Что другим былому не бывать.

Грусть моя, как нежная жемчужина,

В раковине прячется морской.

И лишь то, что в самом деле нужно мне,

Остаётся навсегда со мной.

 

* * *

 

Чужой язык порой родного ближе.

В нём магия нездешняя слышна.

Я ветру за окном шепчу «потише»  –

Мне так нужна сегодня тишина.

Баковия свои цвета мне дарит –

Лиловый, жёлтый, серый, как свинец.

Он строчками мне душу переплавит,

Людского одиночества певец.

Звучат слова подобием латыни.

Мелодии румынские звучат.

И мир его кто у меня отнимет:

Оркестр заезжий и промокший сад?

А осенью темнее в речке воды,

И сумерки в провинции тихи.

И потому люблю я переводы.

Люблю их больше, чем мои стихи.

 

Блюдечки от старого сервиза

 

Может, это возраста капризы,

Может, это ностальгии знак?

Блюдечки от старого сервиза

Не могу я выбросить никак.

 

Их всего лишь два, а было восемь,

Тоненьких, фарфоровых, цветных,

С золотистым ободком, как осень, –

Память о родителях моих:

 

Как столы на праздник накрывали,

Радовались дорогим гостям,

Как шутили, пели, танцевали –

Промелькнувшей жизни шум и гам.

 

А теперь они на дальней полке

Приютились, коротая дни –

Прошлого счастливого осколки,

Что достались от моей родни.

Не вписались в новую посуду,

Стали бесполезными давно.

Всё равно оберегать их буду,

Сколько жить на свете суждено.

 

Родители

 

–  Как холодно! Оденься потеплее.

–  Как жарко! Воду захвати с собой!

Они нас защищали, как умели,

Когда-то от опасности любой.

А нас опека эта угнетала.

Ненужною она казалась нам.

Звезда свободы в облаках сияла,

И поклонялись мы её лучам.

Теперь без шарфа я гуляю в холод,

И забываю о воде в жару.

Наш путь к свободе тягостен и долог.

Похожа жизнь на странную игру.

Теперь я их тревоги понимаю.

Оберегая нас, они ушли…

Я в знак согласья головой киваю

Двум силуэтам, тающим вдали.

 

Старая усадьба

 

В этой старой усадьбе разор, паутина.

Двери настежь открыты – не надо ключей.

Из окна открывается вид на долину,

Озарённую блеском закатных лучей.

 

По весне цвет от яблонь слетает на крышу.

Их плодов не коснётся хозяин рукой:

На одном из заброшенных кладбищ Парижа

Он обрёл, наконец, долгожданный покой.

 

В этой старой усадьбе лишь призраки живы.

На рояле играют они по ночам.

Слышен женщины смех, молодой и счастливый.

Оживая, портреты выходят из рам.

 

Сколько было усадеб таких по России,

Сколько сгинуло их, не оставив следов!

Написал о них Бунин в плену ностальгии.

Сохранил их Набоков в созвездьях стихов.

 

Скоро этой усадьбы не будет на свете.

Уцелевшая чудом, умрёт и она.

Сокрушающий судьбы безжалостный ветер

Кружит листья в саду.

И темны времена.

 

Талисман

 

Пережив переезды, разлуки и драмы,

Отдыхает сегодня в шкафу платяном

Сбережённая мною подушечка мамы,

С многоцветным узором – стежок за стежком.

 

Если долго глядеть на неё, обнаружишь

Связь меж формой и цветом, квадраты, круги.

Там осенние листья купаются в лужах.

Серебрятся тропинки в саду от пурги.

 

День за днём незаметно летели недели.

Мама в женском журнале картинку нашла.

В тонких пальцах её нежно пяльцы белели.

Вышивала она и ребёнка ждала.

 

Родилась я на свет вместе с этим узором.

Он по-прежнему ярок, не выгорел он.

И в судьбе моей те же стежки и зазоры,

И смешенье тонов, и слиянье времен.

 

Вся палитра цветов в этой радужной гамме,

И не властны над ней отражения лет.

Переливами чувств я обязана маме.

Нет в них серого цвета и чёрного нет.

 

А потом позабыла она вышиванье.

Было много занятий других и забот.

И храню я семейное наше преданье,

Как хранят талисман, что от бед бережёт.

 

* * *

 

Мне северные страны ни к чему.

Люблю Восток – сверкающий, горластый.

Здесь море ближе сердцу и уму,

Чем корочка заснеженного наста.

На рынке по весне арбузов хруст,

И все лотки как скатерть-самобранка.

Здесь громко спорят, забывая суть

Того, о чём возникла перебранка.

Экзотика деревьев и цветов...

На женщинах звенящие браслеты.

В жару на небе мало облаков,

И кажется, что вечность длится лето.

Лишь листопада мне недостаёт,

Лесов под золотистою вуалью,

И скрипа наших стареньких ворот,

И той любви, что смешана с печалью.

    

Молитва в Цфате

 

Был молящийся парнем... лет двадцать на вид.

Он стоял у скамейки – не видя, не слыша.

Восходила трава между каменных плит.

И соцветья летели на ветхие крыши.

 

Вместе с кучкой туристов я мимо прошла.

Тихий голос его показался мне громким.

Но в значения слов вникнуть я не могла:

Тексты древних молитв для меня как потёмки.

 

Был пиджак его чёрный заношен до дыр.

А в глазах отражалось блаженное счастье.

Он создал себе полный гармонии мир.

Стало жаль мне в тот миг, что к нему непричастна.

 

Я люблю этот город, где синька небес

Переходит на стены домов и ворота,

Где случается много незримых чудес

Для того, кто родник отличит от болота.

 

Наш автобус по узкой дороге петлял.

Предзакатное солнце сливалось с горою.

Кто-то ласково душу мою обнимал,

Наполняя её теплотой и покоем.

 

И наверно сейчас среди старых камней,

У скамейки пустой в переулке забытом,

Он по-прежнему молится там обо мне

И о тех, кому тайна мольбы не раскрыта.

 

Однажды...

 

Придут однажды тягостные дни,

Когда пойму, что мне уже не нужно

Ни ветра налетающей любви,

Ни преданной и нерушимой дружбы.

 

Тогда, решив, что их напрасно ждать,

А может, их на свете не бывает,

Я буду книги старые листать,

Смотреть, как дождь на стёкла наплывает.

 

Надежд утрата... Нет её страшней.

Чем сердцу жить, кому звонить украдкой?

С кем разделить молчание полей,

Листвы осенней золотые прядки?

 

Так пусть меня прозренье пощадит

И не спешит объять меня прохладой!

Ещё мне нужен тот, кто не звонит.

И есть друзья, хотя они не рядом.