* * *
Я училась читать по узорам травы,
Что росла у сарая – её не срезали.
По листве, заслонявшей поток синевы,
Где акации небо собой подпирали.
Пел романсы мне ветер – весенний, сырой,
А дожди танцевали то хору, то вальсы.
Я зимой любовалась истлевшей золой,
Хоть она иногда обжигала мне пальцы.
А когда уезжала, жалела лопух,
Одиноким оставшийся на косогоре.
И ночами мне снился наш грозный петух
И ромашек в полях жёлто-белое море.
Шила бабушка платья цветастые мне,
И подружки мои восхищались обновкой.
Мы ловили капустниц на жёсткой стерне
И толкали качели с потёртой верёвкой.
Лишь когда повзрослела, узнала о том,
Что несметным богатством владею бессрочно,
Что наш первый, построенный папою дом
Повсеместно со мною, надёжный и прочный.
А однажды меня озарила звезда,
И посыпались строчки, как осенью листья.
С той поры провожаю без страха года
И былому пишу благодарные письма.
Мои тополя
Тополя мною с детства любимы.
Моя родина вся в тополях.
Серебрятся, как полосы дыма,
Золотятся листвой на кострах.
Моя память, как птица, крылата.
Улетает она в те края,
Где в лучах огневого заката
У дороги стоят тополя.
Молчаливые стражи застыли
У домов, охраняя их сон,
Словно копья, что здесь позабыли
Воеводы минувших времён.
Эти кроны, расшитые блеском
Восходящей в тумане луны,
В своих строчках воспел Эминеску,
И с душой моей слиты они.
Летний ветер им песнь напевает.
И с годами он только слышней,
И все чаще меня окликает
Милый шепот моих тополей.
* * *
Как представлю, что буду в гостинице жить,
Видеть в окнах соборов готических шпили,
В одиночку по улицам долго бродить,
Словно все меня предали и позабыли.
Может, в бар загляну и, уткнувшись в меню,
Что-то выберу там – для приличья и слепо.
Ни о ком не грущу, никого не виню.
Стану думать о том, что смотрюсь я нелепо.
Здесь бы в юности давней с любимым гулять,
Он бы пальцы мои согревал, их целуя.
Мы всю ночь бы могли говорить и не спать.
Пили кофе бы крепкий, который сварю я.
Но сюжет этот только привиделся мне.
Я стою у окна типового квартала,
Где привыкла я жить, где уютно вполне,
И другие здесь чувства другого накала.
В старой чашке мой кофе полночный остыл.
Вспоминаю Париж, Лиссабон и Толедо.
Одиноко везде. Умеряю свой пыл.
Не поеду, себе я шепчу, не поеду...
Ночью
Ничего не надо переписывать.
Хорошо, что всё сложилось так –
В окна звёзды просятся искристые,
И луна – как стёршийся пятак.
Если встречу я кого из прошлого,
Вряд ли сможет он меня понять.
Столько сил вложила в то, что прожито,
Что другим былому не бывать.
Грусть моя, как нежная жемчужина,
В раковине прячется морской.
И лишь то, что в самом деле нужно мне,
Остаётся навсегда со мной.
* * *
Чужой язык порой родного ближе.
В нём магия нездешняя слышна.
Я ветру за окном шепчу «потише» –
Мне так нужна сегодня тишина.
Баковия свои цвета мне дарит –
Лиловый, жёлтый, серый, как свинец.
Он строчками мне душу переплавит,
Людского одиночества певец.
Звучат слова подобием латыни.
Мелодии румынские звучат.
И мир его кто у меня отнимет:
Оркестр заезжий и промокший сад?
А осенью темнее в речке воды,
И сумерки в провинции тихи.
И потому люблю я переводы.
Люблю их больше, чем мои стихи.
Блюдечки от старого сервиза
Может, это возраста капризы,
Может, это ностальгии знак?
Блюдечки от старого сервиза
Не могу я выбросить никак.
Их всего лишь два, а было восемь,
Тоненьких, фарфоровых, цветных,
С золотистым ободком, как осень, –
Память о родителях моих:
Как столы на праздник накрывали,
Радовались дорогим гостям,
Как шутили, пели, танцевали –
Промелькнувшей жизни шум и гам.
А теперь они на дальней полке
Приютились, коротая дни –
Прошлого счастливого осколки,
Что достались от моей родни.
Не вписались в новую посуду,
Стали бесполезными давно.
Всё равно оберегать их буду,
Сколько жить на свете суждено.
Родители
– Как холодно! Оденься потеплее.
– Как жарко! Воду захвати с собой!
Они нас защищали, как умели,
Когда-то от опасности любой.
А нас опека эта угнетала.
Ненужною она казалась нам.
Звезда свободы в облаках сияла,
И поклонялись мы её лучам.
Теперь без шарфа я гуляю в холод,
И забываю о воде в жару.
Наш путь к свободе тягостен и долог.
Похожа жизнь на странную игру.
Теперь я их тревоги понимаю.
Оберегая нас, они ушли…
Я в знак согласья головой киваю
Двум силуэтам, тающим вдали.
Старая усадьба
В этой старой усадьбе разор, паутина.
Двери настежь открыты – не надо ключей.
Из окна открывается вид на долину,
Озарённую блеском закатных лучей.
По весне цвет от яблонь слетает на крышу.
Их плодов не коснётся хозяин рукой:
На одном из заброшенных кладбищ Парижа
Он обрёл, наконец, долгожданный покой.
В этой старой усадьбе лишь призраки живы.
На рояле играют они по ночам.
Слышен женщины смех, молодой и счастливый.
Оживая, портреты выходят из рам.
Сколько было усадеб таких по России,
Сколько сгинуло их, не оставив следов!
Написал о них Бунин в плену ностальгии.
Сохранил их Набоков в созвездьях стихов.
Скоро этой усадьбы не будет на свете.
Уцелевшая чудом, умрёт и она.
Сокрушающий судьбы безжалостный ветер
Кружит листья в саду.
И темны времена.
Талисман
Пережив переезды, разлуки и драмы,
Отдыхает сегодня в шкафу платяном
Сбережённая мною подушечка мамы,
С многоцветным узором – стежок за стежком.
Если долго глядеть на неё, обнаружишь
Связь меж формой и цветом, квадраты, круги.
Там осенние листья купаются в лужах.
Серебрятся тропинки в саду от пурги.
День за днём незаметно летели недели.
Мама в женском журнале картинку нашла.
В тонких пальцах её нежно пяльцы белели.
Вышивала она и ребёнка ждала.
Родилась я на свет вместе с этим узором.
Он по-прежнему ярок, не выгорел он.
И в судьбе моей те же стежки и зазоры,
И смешенье тонов, и слиянье времен.
Вся палитра цветов в этой радужной гамме,
И не властны над ней отражения лет.
Переливами чувств я обязана маме.
Нет в них серого цвета и чёрного нет.
А потом позабыла она вышиванье.
Было много занятий других и забот.
И храню я семейное наше преданье,
Как хранят талисман, что от бед бережёт.
* * *
Мне северные страны ни к чему.
Люблю Восток – сверкающий, горластый.
Здесь море ближе сердцу и уму,
Чем корочка заснеженного наста.
На рынке по весне арбузов хруст,
И все лотки как скатерть-самобранка.
Здесь громко спорят, забывая суть
Того, о чём возникла перебранка.
Экзотика деревьев и цветов...
На женщинах звенящие браслеты.
В жару на небе мало облаков,
И кажется, что вечность длится лето.
Лишь листопада мне недостаёт,
Лесов под золотистою вуалью,
И скрипа наших стареньких ворот,
И той любви, что смешана с печалью.
Молитва в Цфате
Был молящийся парнем... лет двадцать на вид.
Он стоял у скамейки – не видя, не слыша.
Восходила трава между каменных плит.
И соцветья летели на ветхие крыши.
Вместе с кучкой туристов я мимо прошла.
Тихий голос его показался мне громким.
Но в значения слов вникнуть я не могла:
Тексты древних молитв для меня как потёмки.
Был пиджак его чёрный заношен до дыр.
А в глазах отражалось блаженное счастье.
Он создал себе полный гармонии мир.
Стало жаль мне в тот миг, что к нему непричастна.
Я люблю этот город, где синька небес
Переходит на стены домов и ворота,
Где случается много незримых чудес
Для того, кто родник отличит от болота.
Наш автобус по узкой дороге петлял.
Предзакатное солнце сливалось с горою.
Кто-то ласково душу мою обнимал,
Наполняя её теплотой и покоем.
И наверно сейчас среди старых камней,
У скамейки пустой в переулке забытом,
Он по-прежнему молится там обо мне
И о тех, кому тайна мольбы не раскрыта.
Однажды...
Придут однажды тягостные дни,
Когда пойму, что мне уже не нужно
Ни ветра налетающей любви,
Ни преданной и нерушимой дружбы.
Тогда, решив, что их напрасно ждать,
А может, их на свете не бывает,
Я буду книги старые листать,
Смотреть, как дождь на стёкла наплывает.
Надежд утрата... Нет её страшней.
Чем сердцу жить, кому звонить украдкой?
С кем разделить молчание полей,
Листвы осенней золотые прядки?
Так пусть меня прозренье пощадит
И не спешит объять меня прохладой!
Ещё мне нужен тот, кто не звонит.
И есть друзья, хотя они не рядом.
© Любовь Фельдшер, 2022
© 45-я параллель, 2022.