Сказал ты: «Прощайте, мадам Баттерфляй!»
И я полетела, расправивши крылья.
А ветер стелился осеннею пылью.
И было мучительным слово «прощай».
Но окна твои излучали тепло.
Казалось, за ними спокойно, уютно.
О, как безответно, о, как безрассудно
Разбить я пыталась тугое стекло.
А мир был огромным, холодным, чужим
И горьким от кем-то сжигаемых листьев.
И только большие, тяжелые кисти
Призывно алели на ветках рябин.
И я к твоему прилетала крыльцу,
Как призрак давно отзвучавшего лета,
Любовью твоею ничуть не согрета,
Стряхнув, словно снег, золотую пыльцу.
И пусть за дверьми у тебя благодать,
Несёт меня осень, как листик рябины.
Прости, мой хороший. Прощай, мой любимый.
Я больше не буду к тебе прилетать.
Сыграть! Да так, чтоб зал рукоплескал!
Цветы в корзинах, шоколад, букеты,
Улыбки, крики «Браво!», вспышки света
И пенного шампанского бокал.
Потом в уборной протереть лицо,
Салфеткой промокнуть остатки грима,
Одеться, не спеша, и выйти в зиму,
В колючий снег, на скользкое крыльцо.
Поймать такси, доехать, а потом,
Ключи нащупав в темноте кармана,
Войти и сесть на краешек дивана.
И только после расстегнуть пальто.
И, приготовив вазу для цветов,
Усталым взглядом обвести квартиру.
И знать, что любят все мужчины мира.
А лучше бы один. Весь мир – ничто.
Ты спал, когда мне вздумалось уйти,
Твоей любви уже не принимая.
От счастья захлестнувшего немая
Я попросила мысленно: «Прости», –
И с робостью коснулась губ твоих.
Ты, как ребёнок, улыбнулся сонно.
Дыханье стало лёгким, монотонным.
Рука легла спокойней. Ты затих.
Я любовалась высотою лба,
Морщинками на загоревшей коже,
А ты одновременно был похожим
И на патриция, и на раба.
Я вышла в утро, в бриз воздушных струй.
А совесть, воровства стыдясь, роптала.
Душа рвалась назад: ей было мало
Украсть твой самый нежный поцелуй.
А утро начиналось как всегда
Метаньями меж кухнею и ванной;
И слышной от соседей речью бранной
О том, что в кране кончилась вода;
Яичницей, сгоревшей невзначай;
Косметикой, наложенной неловко;
Толпой людей на каждой остановке,
Штурмующих троллейбус и трамвай;
Плакатами «Изменим старый быт!»,
Развешенными над привычной трассой.
И вдруг тобою сказанное: «Здравствуй».
Чем ближе март, тем сумрачней в душе.
И тем сильней предчувствие утраты.
Пожалуй, я открою Бомарше
И улыбнусь строке его крылатой.
И погружусь в счастливый мир любви,
Смешных интриг, весёлого коварства.
Поэзии всесильное лекарство
Настаиваю на своей крови,
Чтоб встретить март и, может быть, тебя,
Твоих стихов в источнике напиться
И, безответно этот мир любя,
В его пространстве светлом раствориться.
Ты говорил, что есть любовь иная:
Высокая и чистая вполне.
И та любовь, какую я не знаю,
Под твой рассказ стучалась в сердце мне.
Ты говорил о вере и о Боге,
Но вспомнила я, прошлое кляня,
Как ты один у старой синагоги
Среди толпы вступился за меня.
И с этих пор мне ежедневно снится,
Что и в веках не избегу молвы.
Но для тебя я только ученица
Не самая хорошая, увы.
А вот сегодня снилось мне иное.
Как горько исполняется мечта:
Я назовусь на миг твоей женою,
Чтоб разрешили снять тебя с креста.
Белый мрамор моей души
Отогрев теплотой ладони,
Лёгким трепетом нежных рук
Обозначив овал лица,
Ты ваять меня не спеши,
Придавая черты мадонны,
Дай прочувствовать сладость мук,
Мук рожденья из-под резца.
Ты создашь меня на века,
Ты подаришь мне бесконечность,
Чтобы время игривым псом
Где-то рядом у ног легло.
Но, прошу, не спеши пока
И подумай: зачем мне вечность?
Мне ведь нужен обычный дом
И любовь, и твоё тепло.
Любовь, как заблудившаяся птица,
Настойчиво в мою стучится грудь.
А я стою, боясь пошевелиться
И это чувство нежное спугнуть.
И, кажется, впервые в жизни каюсь
За каждый миг, что прожит мною до...
И радуюсь, когда любовь, как аист,
Так по-хозяйски вьёт в душе гнездо.
Меня не будит муэдзин протяжным криком с минарета.
Так что же грезится Восток, да так, что кругом голова?
То принесённая тобой светло-коричневого цвета
На тонком блюде на столе распахлась свежая халва.
Ты заварил зелёный чай, придвинул блюдечко с изюмом
И, полотенчатый тюрбан на голове соорудив,
Ты принимаешь строгий вид и притворяешься угрюмым.
А я шепчу тебе: «Мой хан! Как ты божественно красив!»
Пусть я законная жена всего одна в твоём гареме
(О расширении его ты, дорогой, и не мечтай!),
Я отлюблю тебя сполна, не возвращаясь к этой теме,
И за себя, и за Зухру, за Лейлу и за Гюльчатай.
Что жизнь, в которой нет любви твоей!
Зачем дана? Я в ней не вижу смысла.
Вокруг противно, серо, скупо, кисло
И с каждым днём нелепей и скучней.
Что жизнь, в которой солнце не взойдёт,
И длится ночь неизмеримо долго,
И счастья нет, а есть лишь чувство долга,
Всё остальное не беру в расчёт.
Такое вот расхожее клише.
Но, может, я не те читала книги,
Раз эти добровольные вериги
Ношу всю жизнь на собственной душе?
И скинуть бы, да нет на это сил.
Но знаю, что и ты свои не сбросишь.
И быть с тобою рядом не попросишь.
А было б счастье, если б попросил.
Кипит адажио в аду,
И предречён авгуром август.
Тебя придумав, я приду,
Чтоб убедиться в том, что нравлюсь,
Что под ресницами давно
Любовью льдинка засверкала,
Звезды зеркальное звено
Звенит о краешек бокала,
Шуршащий шёлк волшебных струй,
Махрова персиков прохлада,
И созревавший поцелуй
Совсем по-августовски сладок.
Ах, где мы только счастья не искали,
Какие только дали не прошли.
Ведь мы за ним гоняемся едва ли
Не с мига сотворения Земли.
Летаем к звёздам, бороздим планету
И килем режем толщу водных масс,
Не понимая, что оно не где-то,
Не рядом даже, а внутри у нас,
Когда бредём знакомою дорожкой
Вдвоём к привычным радостям земным,
Когда ты просто жаришь мне картошку.
Обычную.
С лучком.
По выходным.
Несказанность моя, неслучайность моя, неслучимость,
Неизбывная нежность моя, неизбежность и неизлечимость.
Вновь июньские дни, и столица стихами торгует.
Помнишь, губы мои пахли мёдом твоих поцелуев?
И созревшие строки в Подол, как черешня, ссыпались.
Помнишь, мы целовались, стихи собирали, опять целовались?
Я бреду как в бреду сквозь любви стихотворной туманность.
Неизбежность моя, неслучайность моя, несказанность...
Ты заметил, что я перестала писать о любви?
Не ищу, не звоню, избегаю любых пересудов,
Но мечтаю ночами и робко прошу: «Позови!»
А под утро себе обещаю, что всё позабуду.
Мне б уехать туда, где царит нескончаемый день,
Чтоб не видеть, не слышать, не знать, не желать и не верить,
Чтоб ушло ощущенье, что я – это зыбкая тень,
От тебя отсечённая ветром захлопнутой дверью,
Чтоб душа обнажилась, как дно пересохшей реки,
Той, в которую мы безрассудно по-детски ныряли,
Чтоб себя отыскать малой точкой последней строки.
Только б эту строку о любви иногда повторяли.
Этот привкус утраты себя
Средь любви, что смешна и нелепа...
И растёт ощущение склепа,
На корню всё живое губя,
Оставляя рубцы от потерь
В безграничности мрака дневного.
А заря разгорается снова.
Для чего?! Нет ответа теперь.
Как больно бьём мы тех, кто нам всего родней,
От глупости своей их не оберегая,
А время, подобрав ошибки прежних дней,
У дорогих могил нас памятью стегает.
И горько, что нельзя поворотить назад
Туда, где мир пророс нежнейшими словами,
Где тает вкус обид и согревает взгляд,
Умеющий прощать содеянное нами.
Средь бесконечной лжи, бесчестья и ругательств
Хочу себя сберечь для будущих времён,
В которых можно жить без боли от предательств,
Где день приносит свет, а ночь – покой и сон.
Проклюнется любовь и расцветёт под вечер,
Оттенком доброты насытив нашу речь.
Ты, сняв с небес, зарю накинешь мне на плечи,
Меня от хлада звёзд стараясь уберечь.
И будет в радость труд и по душе искусство,
Разнежится струна, смычку себя даря.
В расплавленной строке застынут наши чувства,
Чтоб пережить века, как в капле янтаря.
Мне осталось недолго. Я скоро умру от любви.
Это нежность в душе переходит в прощальную фазу.
Доктор был удивлен уплотнением чувства в крови.
Он с таким проявленьем ещё не встречался ни разу.
Ты – лекарство моё, что действительно может помочь.
Принимать ежедневно, пожизненно, внутрь и наружно…
Но напрасно с рецептом по городу мечется ночь,
Ведь аптеки закрыты, а всё остальное – не нужно.
Так хочется, давно вникая в суть
Того, зачем вращается планета,
Устало на плече твоём уснуть
В прохладно-взбитом молоке рассвета,
Себя доверив твоему авто.
Ты за рулём, и потому не важно:
Куда, откуда, почему, за что,
На долго ли. И всё-таки мне страшно.
Притормози и отдохни со мной,
И ощути, как медленно и странно
Ворочается утром шар Земной,
Как в гамаке, в сети меридианов,
Как бесконечно труден долгий путь
В любви и понимания обитель.
Давай приобретём какой-нибудь
На общем языке путеводитель.
Бог – старенький сторож в небесном саду –
Гремел колотушкой, покрикивал грозно,
Чтоб зреющий август встряхнуть на ходу.
Как яблоки, сверху посыпались звёзды
В упругую нежность махровой травы
В то время, как утро едва наступило.
Уставшее за ночь, бледнело светило,
Ещё не успев преклонить головы.
А я, обжигаясь прохладной росой,
Пахучие звёзды сбирала в корзину:
Они пригодятся в суровую зиму.
Вы пили когда-нибудь чай со звездой?
То коньяк, то бальзам подливаю себе понемножку,
Потускневшее фото в альбоме опять тереблю,
О пузатый кофейник озябшие грею ладошки,
Но к чему прислонить бы промёрзшую душу мою?
За окошком октябрь философствует, словно Гораций,
Отзвеневшим дождём об ушедшем июне скорбя,
Под горчащую взвесь угасающих ревербераций
Во Вселенной души, где давно не хватает тебя.
Две устрицы больших блестящих глаз,
И створки век, и чёрные жемчужины,
Что мною с удивленьем обнаружены
В золе твоей души. Огонь погас.
Лишь старой песни легкий всплеск над струнами
Качнул былого чувства волшебство,
Когда мы были дерзкими и юными.
Но створки – хлоп! И нету ничего,
И звуки растворились, не слышны,
Да устрицы, как память, солоны.
В расплавленную платину реки,
Как в зеркало, глядятся звёзды, хмурясь.
Мониста фонарей совсем легки
На вытянуто-тонких шеях улиц.
А ночь снимает чёрное пальто
В прихожей городских микрорайонов,
Смешав морзянку мчащихся авто
Со светотенью беглого неона.
Уставший люд торопится домой,
В рельефные в оконных пятнах стены,
Где чуть дрожит встревоженный покой
На длинных рожках комнатной антенны.
И снова я завариваю чай,
Нарезав, как лимон, на дольки вечер,
И веря, что сегодня невзначай
Мой телефон от немоты излечишь.
И, глаз твоих представив огоньки,
Осознаю: ещё совсем не поздно,
Хотя в остывшей платине реки
Шипят с небес сорвавшиеся звёзды.
Сердце дышит предчувствием встречи,
Но не радости, – боли.
О любви ничего не отвечу,
Словно двоечник в школе.
Твоего не утратить вниманья –
Вот и всё, что хочу я.
Но всплывает из подсознанья