Людмила
Парщикова

* * *

Ещё уста и очи целовал 
мне человек по имени – Любимый, 
но там, где мне грустить, росла рябина 
     – 
то полымя, то холода обвал. 
Ещё дитя цеплялось за подол 
и молодость вплетала ленты в косы, 
а из моей груди подснежник цвёл, 
и на траве мои дрожали слёзы. 
Ещё была в кручине мать моя, 
что вечно в доме не в достатке хлеба, 
но я уже была землёй и небом, 
и вымыслом, и смыслом бытия. 
И время не умело изменить 
ни слов моих, ни помыслов теченье, 
а по ладони Ариадны нить 
разбрасывала тихое свеченье. 
И в этом свете мальчик мой взрослел, 
и мать, склоняясь над шитьём, грустила, 
и время незаметно уходило, 
и плач бессмертья над землёй летел.