* * *
Как из школьного пенала,
Годы на пол разбросала,
Собирала-собирала,
Дом, работа, денег мало,
Год плюс год, зима настала,
Вдруг смотрю – меня не стало.
* * *
Какие-то, что ли, из леса
Приходят ко мне по ночам.
Шмыгают за завесы,
Хихикают и молчат.
Чай кипятят в самоваре,
«Что здесь угодно вам?» –
Молчат, затаились твари,
Прячутся по углам.
Достанут так, что нет мочи,
Насыплю конфет сухих,
Чай с ними пью полночи.
Диктуют. Пишу стихи.
* * *
И с утра
Ожерелье из птичьих следов
Я надену,
И по первому снегу легка-невесома
Уйду,
И покину границы жестокой людской ойкумены,
За пределами зла и добра я без сил
Упаду.
И придёшь ты ко мне мой возлюбленный нежный,
И узнаешь меня, и узнаю тебя в тот же миг,
И поднимешь меня ты с полей окровавленно-снежных,
И уйдём и растаем,
Как эхо,
Как память,
Как крик.
* * *
Где-то там, где огнями горит Тель-Авив
И чайка пронзает прибрежность
Криком, и клювом мясо долбит,
Что спасатель ей кинул: питайся, малыш,
Больше нету, остался один гашиш,
Там и ты, вероятно, сидишь,
Напялив сомбреро
И драный серый плащ нацепив,
И с тобой два спившихся инженера.
А может, ты ещё бродишь возле воды,
Оставляя босые следы, следы,
И драный ковбойский плащ волочится в прибое
Вслед за тобою, вслед за тобою,
И ты бродишь, в сгусток бешенства обратив,
Всю неизбытую нежность,
И пинаешь ногою, ничего не простив,
Неизбежность
Пустоты, пустоты, пустоты,
И принимаешь,
Наследив, наследив, наследив,
Чтоб размыслили все, не спеша:
Это ты, может, ты, кто же ты?
Старый хиппи, бродяга, подлец,
Или, может, подросток, кудрявый малыш,
Вечно юный поэт и мудрец,
И живая душа.
* * *
В ожидании старости и болячек
Заведу себе пять собачек.
Первые четыре собачки – подружки,
У каждой по медной кружке
И табака пачка.
А у пятой собачки рожок,
Пятая – мил-дружок.
Ду-ду-ду
снег белый чёрном асфальте на
чёрный кофе на белой плите
точки чёрные городов на
заляпанной карте
чёрные икринки на
белом фраке главы воров
в
дорогом ресторане
cтарушка несёт голубям еду – на, на, на –
крошки хлеба в дырявом кармане
но кошка нынче в ударе на
беду – ду-ду-ду
снегопад
ничто не ездит в городской черте
святые учатся на чертей
в
заколоченном детском (с)аду,
ветер гудит: ду-ду-ду
невпопад
поэтов трясёт от
холода на
ниагаре
поэтические соревнования
это всё
Нет, не всё. Чёрные точки в легких на белом экране.
Обернитесь!
Это действительно всё.
* * *
Осень золотая,
Жёлтая тоска,
Жизнь моя – пустая
Школьная доска.
Как была исписана
В середине года,
Мыслями пронизана
Школьного народа!
От нажимов шалых
Как она скрипела!
Это жизнь писала
Наши судьбы мелом.
Если бы мы знали,
Что списать с доски...
Что б мы поменяли?
Жизнь ведь не носки.
И к чему? В финале
Вытерто с доски
Все, что мы писали,
Вставши на носки.
Три колыбельные
Кошачья
Ты согрей меня, просто согрей,
В дом возьми, где не дует в окошко,
Рыбки дай, молочка мне налей
И сметанки большой поварёшкой.
На коленки возьми понежней,
И скажи мне, лукавя немножко,
Что пою я, ну как соловей,
А совсем не как драная кошка!
Терпеливо сиди, не спеши,
Гладь и нежно за ушком чеши,
А когда надоест мне, тогда...
Ну тогда – куда хочешь чеши!
Питерская
До-до-до, до-до-до,
Кот на кошку влез,
Пётр с кобылы слез,
Все знакомо здесь до
Детских вспухших желёз,
Мой сыночек, пока мал
Не ходи на канал,
Чтоб тебя на дно
Дядька Сталин не забрал!
До-до-до, до-до-до.
Спи сыночек мой,
А как вырастешь большой,
Не пойдём на футбол,
Пойдём в тёмный лес, подарю обрез,
Да серебряный крест,
Чеснока котёл, да осиновый кол,
Пойдёшь на канал,
Его будешь убивал, убивал, убивал,
Чтобы больше не вставал,
Деток малых не пугал,
Взрослым не надоедал.
До-до-до, до-до-до,
Спи, сыночек молодо-!
Ковидовская
Засыпай скорей сынок,
Баю-бай, закрой глазок!
Пусть в окно он не глядит,
Бродит за окном Ковид,
Бродят звери без опаски,
Бродят копы, бродят маски,
Баю, баю, баю, бай,
Спи, сыночек, засыпай!
Мир давно лежит в коляске,
Крепко спит, закрывши глазки!
Дремлет кошка, дремлет жучка,
Задремала в небе тучка,
Спит Иуда на осине,
Белоснежка на картине,
Спит паук на паутине,
Мухи спят на карантине.
Спи сынок иль сделай вид,
А не хочешь – без обид!
* * *
Хоть и жива, я больше не живу,
Жду, когда солнце сядет на восходе,
И в тишине я жизнь свою вяжу,
Слова иссякли. Больше нет мелодий.
Все будет хорошо. Уйдут зараза, мор,
И в этот раз мир снова сдаст зачёт.
Непойманным уйдёт с добычей вор,
Жизнь змейкой в поле смертном потечёт.
Весна уж заждалась соития с теплом.
Но освятит вновь землю тополиный пух,
И выдохнет она травы зелёной дух,
И белка лето разожжёт хвостом.
И снова над цветком закружит шмель,
С ума от запаха магнолии сойдя,
И воздух станет свежим от дождя,
И будет хорошо, ты мне поверь!
И будет хорошо. Не мне. Не для меня.
Из стихов о Возвращении. Питерское
Посв. квартире на Новочеркасском проспекте.
Вот картошка на плите,
Спичек обгорелых горка.
Свет потушен. В темноте
Синим светится конфорка.
Бархатиста гладкость штор,
За окном – век двадцать первый.
«Вылезай играть во двор,
Ведь этаж всего-то первый!»
Только время ведь не вор,
Все твоё в твоём кармане.
Лыбится щербатый двор
Под чужими башмаками.
Время, все-таки, не вор,
А Париж не стоит мессы.
За окном – разбитый двор
И чужие интересы.
Свет потушен. В темноте
Чуть дрожит от ветра шторка.
– Где картошка?
– На плите!
– Так конфорка!
– Черт! Конфорка!
Погасла, блин.
* * *
И я вернусь однажды в стаю
Суровой питерской зимой,
Чтобы в воскресный выходной
На финских санках прокатиться
Туда, где сосны, словно вышки,
Под пудрой сахарною пышки,
Где кофе белый от сгущёнки,
Мои ровесницы – девчонки,
Высóки финских санок спинки,
А зрелость только на картинке,
И буду по лыжне катиться,
Чтоб никогда не возвратиться.
Как пудра, в вечности растаю.
Против правил
Что приключилось вдруг в аду?
Как здесь красиво!
Пылает золото в саду,
В волнах залива!
И время пятится назад,
Как волчья стая!
То розы лепестки горят,
Ноябрь сжигая.
Но роза вечером умрёт,
Убита градом.
И вновь нормальным станет все,
Как дóлжно, адом.
* * *
В Старом Городе возле Голгофы,
Есть кафе, в нем сидят арабы.
Там остры, как ножи, кебабы,
Слишком сладок и крепок кофе.
В Старом Городе возле Голгофы
Есть кафе, в нем сидят туристы.
Говорят по-украински чисто,
На плечах платочки да кофты.
В Старом Городе возле Голгофы
Есть кафе, не сидят в нем евреи,
Стороной обходят скорее,
Повторяя священные строфы.
В Старом Городе возле Голгофы,
Где кафе и тени ветвисты,
Там гуляю я – граф Монте-Кристо,
Не скрываясь отныне – мне пофиг.
© Маргарита Сливняк, 2017–2020.
© 45 параллель, 2020.