Таксист
На Павелецкой яма в маске сварщицкой.
Мухлюет шеф с парковочною карточкой.
А мне б домой, мне что в таксёрcкой совести –
Я не сомкнула глаз в тамбовском поезде.
Я тело прежнее своё искала – где оно?
Меня душили вспоминаний демоны.
Но шеф мне впаривает сказку Баума,
Как бампер в бампер проезжать шлагбаумы,
Как номера шуруповёртом скручивать.
Замаются они, мол, нас прищучивать.
В умат ночною сменою умученный,
Он сам похож на чёрный номер скрученный
С заклеенной бумажкой крайней циферкой,
С копеечною жалкой вечной выверкой.
В одном котле нас кипятили-бучили,
Так разварили в студень, так прищучили,
Так развели – до нутряного прорыга...
А он все верит, что обманет ворога!
* * *
Листья ходят по саду,
Сбивчиво говорят.
Взлетят, а потом присядут
Друг на дружку, не в ряд,
Их поджимает прожелть.
Кто умелькнуть сможет
Хоть на полуверсту
От осеннего жома?
Тянется лист к чужому
Дереву и кусту.
Как совершенно летний,
Дольше и безбилетней,
Жох, Дориан Грей,
Зелен один чубушник,
Но в заплатках бэушных
Он у моих дверей.
Чуткий к иным обновам,
Каждым дрожит пестом,
Палым, златым, кленовым
Сплошь обсажен листом.
Парадокс Ферми
Энрико Ферми – один из «отцов» атомной бомбы, лауреат Нобелевской премии.
В 1950 году при обсуждении феномена НЛО в Лос-Аламосе он задался
простым вопросом: где все?
Тень ли мелькнула в окне или вспышка сверхновой,
С вилкою наперевес в лабораторской столовой
Ферми чудной вопрошает вселенную:
«Где все?!»
Мы досмотрели кино до последнего титра.
К вам обращаюсь я, не прошедшим Великого фильтра:
«Где все?!»
Где роковые князья, фрейлины и камергеры?
Мщение завершено – что тут делают эти мегеры?
Русское поле осыпано маком и нутом.
Может, есть смысл попытать Равшана с Джамшутом:
«Где все?»
Чёрных ли дыр столкновение справа и слева?
Красные карлики, белые карлики, где вы?
Ваня, Мыкола,
я вас совершенно не слышу средь лая.
Моня и Хая,
в Дахау не встретили вы Будулая?
Где все?!
Сухо пошуршивают на ветру
венки в иммортелях из воска.
Где моя мама,
где ухажер,
где прекрасная тёзка,
Где все?!
В общей крови захлебнулись
или в отдельно извергшейся сперме
Десять ответов на парадокс изумленного Ферми:
«Где все?!»
Если же предположить, что нету ни рая, ни ада,
Главный ответ
отпадает струпом от язвы:
«Где надо!»
Пуст мой анамнез, но вскрытье покажет, Асклепий,
Как я устала,
как выродилась,
как ослепла.
Кто доведёт меня до̀ дому,
кто объяснит на жесту̀но,
Где все?
Арина Родионовна
Кто дал бы нам на бедность ссуду,
Кто правил бы придворный бал,
Не прикупи деревню Суйду
Абрам Петрович Ганнибал?
Жена его грешила поркой,
Но няньку – няньку не замай,
Будь та чухонкой иль ижоркой,
Иль в пращурах у ней Мамай.
Как повезло во время оно
И в остальные времена
Аришке, дочке Родивона,
За квартеронкой квартерона
Вспоить, чтоб ей нали́л вина –
Нет, на́лил в сысканную кружку,
А нет вина, так полугар,
Чтоб в печке русской кладки вьюшку
Закрыли в срок – не то угар.
И чем бы нам занять, раззявам,
Свой праздный мозг, когда б она
К земле безгласной – не к хозявам
Осталась вдруг прикреплена
И про́дана – иль продана́
Без своего веретена?
За солью
Маленькая и победоносная,
Как ни аттестуй её, – война.
Потекушка на штанах поносная,
Но зато кредитка спасена.
К Латакии потянулись беженцы,
В предрассвет окутался Дамаск.
Петухи заполошились в Керженце,
В Весьегонске встали на намаз.
С вечера пилось и куролесилось.
К четырем утра, как вот те на,
Мшелая старуха с печки свесилась:
«Дуй за солью, сношенька, – война!»
Опустела соцсетей завалинка,
И ломбард не возвратил залог.
– Но победоносная!..
– Но маленькая!..
В бункере закончим диалог.
Про любовь
От основ отделились гнилые уткѝ.
– Полюбил!
– Разлюбил! –
Тык друг дружку в грудки:
– Ты убил! – уличил Разлюбил,
– Ты дебил! – возразил Полюбил.
И пошли в перепляс:
– Никогда-с!
– Навсегда-с!
Сколько раз?
Сколько сдюжите раз,
Как по пьесе на датский престол Фортинбрас,
За пределы штрафной – adidas.
Разлюбил записался на курсы самцов,
Полюбил от запоя пунцов,
Никогдас Навсегдасу подмазал блинцов...
Слётки выживут –
Жалко птенцов!
Старуха
Когда встаёт детеныш человека
В могутный рост
И, выворачивая волчье веко,
Свой ловит хвост,
Я ни обмолвкой малой не перечу, –
И страх берёт, и что добавишь тут,
Где сонмами приверженцы навстречу
Ему идут.
И лишь одна старуха человека
Не сходит постановочно с ума.
Её хотел бы написать Эль-Греко,
Но над Толедо грозовая тьма.
Уже ей невозбранно всё и можно,
Да мир она отвергла – в чём душа,
На полустанке диком внеположно
Горбушку ноздреватую кроша.
Реновация
Семь камней, пять костей во дворе забивают
с эффектами грома.
Домино доминирует –
как отдуплишься из дома?
И когда так бывало, что быть не могло ещё хуже?
Только небо не лжёт, и наплюй на синоптиков, друже.
Что они понимают в закате с прожилкой бекона?
Хватит булки отсиживать!
Ну-ка пойдём поглазеем с балкона.
Вот и стартовый цикл темноты,
репетиция смерти безвидной –
Бутафорская старость
и пыльная немощь с медлѝнкой, почти не обидной.
Ну, придёт и придёт, губоногая, как сколопендра!
Человек – это дом.
Разрушается он постепенно.
Постепенно и пиво не пенно,
и лира не лирна.
И народ – это дом,
многогласный и многоквартирный.
Постепенно тишает соборное главное слово,
Постепенно слетается несыть,
кружѝт возле фонда жилого.
Постепенно отходят обои от перегородок фанерных.
Что вам надо
от наших панелек, хрущобок и сталинок верных?
Наши души оставьте архангелам,
или аль-маутам,
или харонам.
Ошибаетесь!
Мы ни хрена не завидуем вашим хоромам.
Мы, до колик наслушавшись ваших речей и велений,
Не забыли своих коммуналок, своих подселений!
Не забыли, как тырился вождь в генеральские Горки,
Как насильно впирался в модерн Рябушинского Горький.
Образами мы печки топили,
но с гаком и с верхом
Все кровями отмыты
подо Ржевом и под Кёнигсбергом.
И, пока не дошло до замеса, – короче, до драки,
По-хорошему просим:
не трогайте наши бараки!
Наши лавки лоснёные, наших дворняг, наше дно городское,
Гаражи с «ижаками», сараи с тисками
оставьте в покое!
Наши окна в геранях
и баб наших в платьях нелепых,
На верёвках крахмальные простыни в синих прищепах.
И какое вам дело до нашего тощего ада?
Мы свой ад заробили,
нам вашего рая – не надо!
Сквозь корявые ветки в пролёт погружается солнце,
Словно сетчатый давит ровнитель на чёрное донце.
Так и мы постепенно проваливаемся, убываем.
Только небо не лжёт.
Только памяти знак водяной несмываем.
Долгие проводы
В потоках сразу от трёх вокзалов
Москва ревёт, как марал.
Октябрь Арионович Журназалов
Который год умирал.
К нему три консилиума за смену
Пробились, а толку чуть.
Ему двести лет набивали цену,
Коврами стелили путь.
Какие снега твои скулы белят?
Какой леденит январь?
К руке уже не подходит челядь,
Уволен статс-секретарь.
Бывало, выйдешь, усы нафабришь –
Бретёр, жизнелюб, толстяк…
Ну, что же ты, Арион Октябрич?
Зачем, Континентыч, так?
Сопрел дотла, онемел, как овощ,
А раньше давал туза.
Вставай, вставай, Аполлон Весович,
На вёрстку разуй глаза!
Кому теперь нас пригреть и высечь
В пространстве, насквозь босом?
Давай и ты, Новомир Денисыч,
Земля тебе колесом!
* * *
На чёрт-те чём, как на черте
Судьба держала, окорачивала.
А я спала на животе
И руку внутрь подворачивала.
Сперва каркасами скрипят
Со смехостоном истерическим,
Но пролюбившись, так и спят –
Шахтерским сном доисторическим.
И я любила как могла –
Что ты возьмёшь с меня, что выручишь?..
Спят, распуская удила,
Во льду выдышивая дырочку.
И я хочу себя такой
Забыть во вдовости соломенной –
С объятьем выгнутой рукой,
Впоследствии нелепо сломанной.
Прощай, останься, будь со мной
В чужих постелях, в новых бедствиях,
Во многих снах, в душе одной,
Не помышляя о последствиях.
Корона
(вирусный цикл)
I Проверки на дорогах
Где тут Спас на Крови?
Ты мне ноздри не рви –
У меня не ви...
У меня — ОРВИ!
Селявирус, брат, се ля ви...
II Люди отдельной жизни
Люди отдельной жизни, которым можно,
К людям всеобщей жизни, которым – нет,
Сложно относятся. Ну, не то что сложно,
А не улавливают на просвет.
Неравномерно разбросаны по планете,
Прядая от одной до другой ханы,
Люди всеобщей жизни видны только в просвете,
В тонком луче на тёмном фоне только видны.
Что принесли нам нынче?
Печенья, варенья?
Мешков защёчных не опадает флюс.
У нас день рожденья!
Нам 65+.
Кто заработал, попусту не растратит.
Кто не наелся, сытых не удивит.
Тестов на ко̀вид, понятно, на всех не хватит.
Может, маленько заныкали на ковѝд?
Зря оставались в недорогой отчизне,
Зря возвращались – где он, тот Куршевель?
Вечер вам в хату, люди отдельной жизни!
Свежего ветра в притаренный ИВЛ!
III Вторая нефть
Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам.
Янка Дягилева
Мечемся в карантинной клетке.
Храмовый пуст неф.
Через вотсап сигналю соседке:
«Здравствуй, вторая нефть!»
Почародеем над вечным платьем,
Выкрутим бигуди.
Мы клеймены сырьевым проклятьем,
Сыро у нас в груди.
Заполночь вымучили доставку,
Ждём – подвезут грев.
Выправят для прогулки справку
С грифом: «вторая нефть».
Шмыгнем на лоджию, расфуфырясь
И удила грызя.
В нас обнаружен коронный вирус –
Дальше идти нельзя.
Помнишь, всем классом болели корью,
Слушали Bee Geez...
Но оказалось, другой хворью
Перечеркнут жизнь.
Что-то останется – ток-шоу,
Мемовый котик Неть...
Очень дешёвой, очень дешёвой
Будет вторая нефть.
IV QR-код
На мировой коронавирусной
С неделей, длящейся по году,
Мы доверяем певчей клиросной
Поболее, чем QR-коду.
Земля виолончелью выгнулась
И заплясала в такт музону,
А тут ещё нефтянка гигнулась
И зэки подожгли промзону.
Чего вам не живётся, сволочи,
Законную вкушая птюшку?
Куда все брокеры, все коучи
Теперь пойдут, кто скажет? Пушкин?
Неуж не жалко их ни чуточки,
Завязнувших в крутых изводах?
Нам хорошо, мы сроду туточки –
В очередях, на огородах.
Они пришли на всё готовое
И завели свои порядки.
А мы, как те солдатки вдовые,
Стоим враспял на чёрной грядке.
Настройки сбросят эквалайзеры,
Ландшафты вспухнут кверху корнем.
Вы, мытари, вы, мерчендайзеры,
Айда за стол – ништо, прокормим.
V Оркестр на «Титанике»
Разберёмся спокойно, без паники,
Кто пожизненно здесь, а кто врио.
Но играет оркестр на «Титанике»,
Даже два – то квинтет, а то трио.
Пени вычтены, поданы жалобы,
Но в Ухане, Бергамо, Париже
С подтопляемой шлюпочной палубы
Слышен гимн «К Тебе, Господи, ближе».
Подвела толерантность иммунная,
Обнулились, иссякли слова.
Только музыка, музыка струнная
Напоследок жива и права.
Маски сорваны, розданы пряники,
Шаровые заклинило краники.
Трюмы полны и танкеры тоже.
Как играет оркестр на «Титанике» –
Ближе, ближе, о Господи Боже!
VI Корона
Я за гуляющей вороной
Слежу сквозь марево окна.
Она мастита и важна,
Словно увенчана короной,
Что внешним глазом не видна.
Сховались в норы московиты,
Кроме бомжей и сторожей.
Закрылся в рубке, как диджей,
Диакон в слое химзащиты.
Жених с увядшим флердоранжем,
Без маски, но в очках кретин...
Кто Монте-Кристом, кто Ассанжем
Перемогает карантин.
Чего мы ждём? Кого мы ищем
На заражённом этаже?
Здесь венценосен лишь Поприщин,
Других пометят кодом «лже».
Алжирский бей, под носом шишка,
В затворе долго жить велел.
Нам, бессимптомным, вроде крышка,
Коронаборцам – ИВЛ.
Вы из Венето? Чао, рагацци!
А вы откуда, например?
Всех в дезраствор! Начнут ругаться,
Отправим за 101-й метр.
Моя ворона утром рано
Исчезла – опустилась мгла.
А что, корона из Гохрана
Ещё цела?
Таки дела...
Рапид
Желтый Шкода Рапид,
Ей, гряди!
Что это так хрипит
У меня в груди?
Галки словно гавот
Водят вприсяд в траве.
Кто это там живёт
В сердце, как в голове?
Кто его ест, как СПИД,
Всасывая в пандан?
С виду авто – рапид,
А приглядись – седан.
Если из уст – ложь,
То и в уста – бред.
Ждёшь свой рапид, ждёшь –
Нету его как нет.
Хрип изошел на вздох
И на пассат – борей.
Что если там – Бог?
Ну как пешком – быстрей?
© Марина Кудимова, 2018 – 2020.
© 45 параллель, 2020.