* * *
Н...
Мы ничему не знаем цену,
И слову – менее всего!
Рабыню чувство шлёт на сцену,
Пока сознание мертво.
Прощайте, старые кулисы!
Посторонись, притворный вздор!
Я ухожу! Здесь нет актрисы,
Бездарной с некоторых пор...
Я не играю. Я живая.
Впервые в жизни я жива,
К родному смыслу возвращая
Неоценимые слова!
Они для Вас дешевле сора,
Они валялись там и тут...
А я вас приняла за вора,
И совершился Страшный Суд!..
* * *
Дар или крест – всё в прелесть превращать,
Чтоб судорогой боли – насладиться,
Смерть на миру – трагедией назвать,
И этой красоты не устыдиться?!
Когда орёл, терзая и когтя,
Выклёвывает внутренности бога, –
Театр, неискушенный, как дитя,
Всецело поглощён игрою слога!
А эта сладострастная тоска,
С которой не находишь ты изъяна
На полотне, связующем века
Страданием святого Себастьяна!
Художник знал, что допустил обман,
Но как сдержать восторг миротворенья?
И грациозно гибнет Себастьян,
Ничем не оскорбляя наше зренье...
...так вот чему, припав к живым следам
Своим чутьём нечеловечьей меры,
В заговорённых нишах Нотр-Дам
Брезгливо усмехаются химеры!
* * *
День ли ясен, ночь ли длится?
Жизнь ли вся – лишь вдох и выдох?
Недосуг остановиться
На упреках и обидах...
Оставляя их былому,
Не загадывай о встрече:
Шторм встречают волноломы,
О гранит волну калеча...
И не может быть иначе –
На лету волна разбилась,
В душу, чёрную от плача,
Песня чистая скатилась,
И во всём подлунном мире
В лад с капелями апреля
На цепочках тонких гири
Под часами зазвенели...
* * *
Мой украденный Ренессанс,
Я целую твои морщины...
Вечно длиться ночной сеанс
Грустной маленькой Форнарины,
Вечно точится лунный свет,
Свет шафрановый и лимонный,
И вовеки спасенья нет
Для рассеянной Дездемоны,
Ибо нет ни Добра, ни Зла –
Только Бог, Красота и Сила,
Проницающие тела
Платонические светила
И мерцающий в небе путь
На Голгофу из Мирандолы...
Не дано вам с него свернуть,
Мастера флорентийской школы!
* * *
Твой камень – изумруд,
Он зелен и лукав,
Мой – бирюза, и нет
Камней нежней и тише!
Не прячь пустую грусть,
Как фокусник, в рукав:
Ты – птицелов, а здесь
Живут хорьки и мыши.
Бессмыслица нужна,
Как телу гибкий хрящ,
Всему, что носит смысл
И замышлялось тонко...
Зелёный небосклон
Бутылочно блестящ,
И зелены глаза
У твоего ребёнка...
Мой камень – бирюза.
Твой камень – изумруд.
Блестящая игра,
Диктуемая свыше:
Ладошка – бирюза.
Запястье – изумруд.
Ты – птицелов, а здесь
Живут хорьки и мыши...
* * *
В блаженном ужасе дрожа,
(Какая странная расплата!),
Вчера ничтожная, душа
Сегодня музыкой распята!
Меж двух зияющих пустот,
Как тать, взыскуемая строго,
Она и на кресте поёт
И норовит увидеть – Бога!
«Помилуй, Боже... Укрепи!
Я лишь в невежестве виновна...»
Как милосердно и любовно
Он ей ответствует: «Терпи!»
* * *
Кленовый лист над глиняною кружкой –
Венец неприхотливой красоты...
Как долго я была твоей подружкой!
Ах, осень-осень... Чья-то нынче ты?
И чей сегодня праздник в роще, зыбкой,
Как восклицанья именинных свеч?
Концерт для меланхолии со скрипкой,
Древесных душ коснеющая речь...
Дослушаем излюбленную фразу
Уже померкших бронзовых осин –
Так с нами не говаривал ни разу
Их сдержанный, но страстный клавесин...
А может, просто слушать не умели,
И слышать не хотели – мы с тобой?!
Пусть допоют свое виолончели,
И нить финала вытянет гобой...
* * *
В чистом поле брошусь на траву
И врагов на праздник позову...
А.Чмыхало
Становится безжалостно строга
Правдивая основа целой жизни –
И вот у человека нет врага,
А есть седой сотрапезник на тризне.
Как ни растленна слава у людей,
Блажен, кто превозмог её объятья,
Тогда у человека нет судей,
А есть лишь соучастники и братья.
Так время сопрягает имена
Всего, что есть, – судьбою, слово в слово:
«Во всём твоя заслуга и вина,
И нет на свете ничего иного!»
* * *
Пускай меня простит Винсент ван Гог
За то, что я помочь ему не мог...
Арсений Тарковский
Пусть мне простит бедняга Гельдерлин,
Что до сих пор поэты одиноки,
Что тянется их сиротливый клин,
В земные не укладываясь сроки!
Невольно поддаваясь на обман,
Который повсеместно одинаков,
Сливает гениальный графоман
Поток души с потоком вод и злаков;
Он входит в одиночество, как в храм,
Где трепет свеч и ангельское пенье,
И приобщает Бог к своим дарам
Его золотоносное терпенье...
Стихи под дождём
Усталость отодвинь, как шкаф или комод!
Пусть сразу - тяжело, но после станет легче...
Смотри-ка: бойкий луч по ниточке снует,
Пробив дощатый кров на дрогнущем крылечке!
По нити дождевой, по нити дождевой...
Как в ливень упадешь – так потеряешь голос,
Сравняв себя с травой, и выпьет голос твой
С водою корневой – надменный гладиолус...
Рассеянный гордец! он шпагою своей,
Опутанной дождём, грозит иным Вселенным:
Чем бремя тяжелей, тем стан его прямей,
Его ещё никто не видывал согбенным!
По нити дождевой, осколок световой,
Пульсируя, снует – назло крыльцу и тучам...
Давай же – соскользни (по нити дождевой!),
Как семечко в гряду, в круговорот живой,
Сомкнись с самим собой в его котле кипучем!..
Стихи Треченто
Близ бурных волн, блиставших под луною,
О песнь, родившаяся в ночь средь рощи, –
В лугах ты завтра встретишь мирный вечер!
Петрарка
Ветвистые канцоны и секстины…
Стихов переплетающихся сучья…
Ячеек и колец игра паучья…
Дразнящий свет из тёмной сердцевины…
Вот разуменья истинное рвенье!
С безумца же, мой друг, и взятки гладки…
Флоренция тоскует по Равенне,
Весь Авиньон – в любовной лихорадке!..
Вздымает Арно сумрачные воды,
Толкая берега свои, как двери,
И орошает влагой неба своды,
Тяжёлые, как вздохи Алигьери…
В траву, шумя, склоняются глаголы…
Причастий размыкаются спряженья…
Неизъяснимы – имена и долы,
И рифмы падают в изнеможенье…
Свиваются луга, луна и волны,
Белёсые стволы в вечернем парке,
И, словно лавр, вовеки благовонны
Возлюбленные Данте и Петрарки…
* * *
Мой голос – для тебя, и ласковый, и томный…
Александр Пушкин
– Твой голос для меня… лишь для меня…
Роняет лес багряный свой убор…
Душа уязвлена – средь бела дня –
Не сумраком, а… вальсом… ля-минор…
И среди вальса – в звуках – там, внутри –
Я начинаю думать и дышать…
Вдох… выдох… сердце… губы… раз-два-три…
Как будто ранку пальцами зажать.
Мы так с тобой устали… отдохнём!
Немедля пыль от крыльев отряхнём –
И ввысь… где листья … тучи… звёзды – ввысь…
– Не торопись, душа!..
– Не оглянись!..
Натюрморт
Сухие розы, розовый бессмертник,
Попробуй слёзы – запихать в конвертик...
Попробуй затолкать в коробку – вздох,
Пока он на просторе не заглох!
Но бронза – величава... глина – дремлет...
Стекло – судьбе... фарфор – пространству внемлет...
И чья-то мысль мерцает в хрустале...
Сухая роза – глиняная ваза...
Метафора священного экстаза –
На скромном ученическом столе...
* * *
Я, видимо, таких не знаю слов,
Чтоб были и целебны, и бесплатны…
Плачу – за колебание основ,
За смысл – как прямой, так и обратный,
За призрачную власть черновика,
Толкнувшего судьбу на повороте,
За то, что в этой каверзной работе, –
Всё, в сущности, лишь пытка языка,
На дыбу воздеваемого зря…
Но снова – в исступлении и дыме –
Я зарываюсь в недра словаря
И забываю собственное имя.
Поскольку чувство цели – Божий дар,
Перед которым всякий труд – забава.
Его недоказуемое право –
Единственно достойный гонорар.