Мария
Бушуева

Ностальгические мотивы поэзии «Кочевья»

Кочевье. – Составитель Т.Ивлева. – Киев: Каяла, СПб.: Алетейя, 2018 – 416 с.

Обычно концепцию сборника стихов, прозы или публицистики определяет составитель (составители). Данная антология, на мой взгляд, – не исключение. В названии, аннотации и подборке стихов самой Татьяны Ивлевой главная тема задана – кочевье, добровольное или вынужденное – и, так сказать, ментальная проекция реальной темы: кочевье как современный культурологический феномен. Соответственен и подбор авторов: «В предлагаемом сборнике собрано творчество авторов, вышедших из одного ментального пространства, обозначенного русским языком, – ныне живущих в разных уголках мира». В число этих «разных уголков» вошли: Москва (Лера Мурашова, Элла Крылова и другие авторы из Белокаменной), Санкт‐Петербург (Александр Городницкий, Мария Савкина), Ставрополь (Сергей Сутулов-Катеринич), Иркутск, точнее – Иркутская область (Алена Рычкова-Закаблуковская), Ростов-на-Дону (Валерий Рыльцов) и подмосковная Балашиха (Полина Орынянская), – но остальные «уголки» вполне кочевые: Париж, Лас-Вегас, Нью-Йорк, Иерусалим, города Германии, Англии, Финляндии... Также представлены стихи поэтов Украины и Белоруссии, однако здесь есть и нестандартные судьбинные повороты: к примеру, Татьяна Ретивова, правнучка писателя Евгения Чирикова, родилась в Нью-Йорке, а ныне живёт и работает в Киеве.

Интересно, что «литературное кочевье» составитель помещает между Москвой и Санкт-Петербургом: открывает антологию поэт бард Александр Городницкий, чьё имя накрепко связано с городом на Неве и ступенями Эрмитажа, завершает поющий поэт – Вероника Долина, – по всей видимости, это композиционная метафора, поскольку все представленные авторы существуют именно в пространстве русского языка и сохраняют верность русской поэзии. А ключ к антологии, без сомнения, читатель найдёт в представленных стихах самой Татьяны Ивлевой, очень искренних и глубоких. Приведу несколько цитат, которые, в принципе, не нуждаются в комментировании:

Татьяна Ивлева верит, что вернётся в мир «золотая славянская вязь», вернётся, возможно, и благодаря поэтам-кочевникам ХХ – ХХI веков. Но именно в её стихах столь открыто звучит мелодии ностальгии:

Это отзвук, эмоциональная реминисценция ностальгии эмигрантов первой волны, которые, за редким исключением, не могли вернуться в Россию. Например, писатель Павел Северный (из рода баронов фон Ольбрихов), участник страшного 2000-километрового конно-пешего Ледяного похода Белой армии, решился на возвращение к любимым русским берёзам только после смерти И. Сталина и, тем не менее, так и не был допущен до столиц (жил в Подольске).

Не совсем понятно, что сегодня питает ностальгию, всё-таки проступающую и в стихах других авторов – эмигрантов последней волны, которых Роман Айзенштат (Ришон-Ле-Цион) назвал «искателями комфортных родин»? – ведь многие из современных кочевников, как признался другой поэт антологии, Юрий Берг (Франкфурт-на-Майне), действительно ищут всего лишь «лучшей доли». Думаю, ответ на этот вопрос – личностный, а не социальный. Можно его заострить, как заострил до афористичности Марк Шехтман (Иерусалим): «Были в жизни дали, чуждые пространства, / Только не совпали сердце и гражданство», можно психологически смягчить: кто-то полюбил другую страну, кто-то просто сумел очень хорошо устроиться за рубежом – и ему не хочется вновь расставаться с комфортом Запада и открывшимися возможностями для самореализации, хотя сердце тоскует, для кого-то адаптация в чужой стране – вдохновляющая, затянувшая его игра, другой был так травмирован своим тяжёлым детством, которое пришлось на советские годы, что возвращение для него – возвращение не к родному пейзажу, а к детской боли; порой проступает в отдельных стихах подсознательное чувство вины и уверенность: там, откуда уехал, ты уже не нужен: «.. ты ожидал, что Питер встретит дождём, / А он решил вообще тебя не встречать» (Александр Ланин, Франкфурт-на-Майне). Или: «Но торопясь в места, где пацаном, / Казалось, знал любую подворотню, / На входе обнаружил лишь замок, / Ключом закрытый на два оборота» (Виталий Амурский, Париж).

Те же горестные ноты, что у Татьяны Ивлевой, – у Марины Гарбер (Лас-Вегас):

Антология удивляет этими печальными мотивами. Жить человеку, по возможности, конечно, желательно там, где ему лучше, где он чувствует себя самим собой, ощущает свою нужность времени и пространству. Так почему же добровольное кочевье порой воспринимается как трагическое изгнанье?

В противовес пессимистическому настрою Роман Айзенштат отмечает, что время (читай: самолёт, социальные сети, электронная почта, Скайп) снимает с современного кочевья оттенок драматизма: «Звучало грозно: эмиграция. / Навечно, до смерти, навзрыд. / Век снять сумел накал: миграция. / Уехал – это не зарыт». Но и в его стихах тоска ощутима:

Лейла Бегим (Литомержице) тоже признаётся: «Нередкой гостьей, но незваной / Тоска вселяется в меня, / И взгляд – уставшим караваном / Блуждает в поисках огня». У других поэтов ностальгия или тоска заменяется чувством тотальной пустоты, которая всё-таки может со временем зарасти, как рана: «Внешне всё по-прежнему, но позарастала, нежданно, зияющая пустота» (Дмитрий Гаранин, Нью-Йорк). Экзистенциальная пустота возникает на перекрёстке пространств, где одиноко стоящего пронизывает не ветер, а время: «Проходит время через нас / И возвращается как память» – очень точные строки Алексея Ланцова (Вантаа). Тема памяти, воспоминаний в антологии ненавязчивая, но порой пронзительно-щемящая: «По старым следам я ступаю. Иду осторожно, / Вслепую нащупывая воспоминанья» (Алексей Глуховский, Баден-Баден). «Что мир вокруг? – тайник воспоминаний» (Артур Новиков, Киев). Иначе звучит лейтмотив времени в стихах Бориса Фабриканта (Борнмут):

Метафизический ракурс – в стихах Георгия Яропольского (1958–2015):

Метафоричность поэтики Елены Малишевской (Киев) вуалирует чувство временной потери, эстетизируя печаль:

А поэтесса Анна Германова (Оффенбах-на-Майне) откликается антитезой на обречённое «некуда идти»: «Время откочёвывать на восток, / не оставив западу ни души, / ни следов кибиточных, ни святынь / на равнине, выветренной дотла....».

Потерянный дом, ушедшие родители, вырванные корни... Многие авторы антологии. судя по биографическим вставкам, начали писать стихи после тридцати. Видимо, разлука стала их Музой. «Болящий дух врачует песнопенье...». Поэзия Ирины Валериной (Минск) вырастает из горестного чувства потери близких: деда-пасечника, брата – поэт воспринимает их теперь иным зрением:

Близка её верности корневому миру и Полина Орынянская (Балашиха): «Хозяин десятка грядок, раскисших глин, /колодца и старой печки, ты только верь мне: / вот здесь, на крылечке, находится пуп земли». А москвичка Лера Мурашова, веря не конкретике мига, а в реинкарнацию, заглядывает за пределы жизни, пытаясь там обрести потерянную теплоту и родство:

Переход через безверие, пересекающее границы внутренней реальности, реальности души, по мостику одиночества порой ведёт к эмоциональному катарсису, когда разговор превращается в «обновленье речи», а одиночество воспринимается «как духа оберег» (Сергей Богомолов, Минск и США), тогда духовное кочевье становится горной дорогой, ведущей к «грозному Богу» (Сергей Сутулов-Катеринич, Ставрополь) и, как обещает читателям Вероника Долина (Москва), неожиданно, вопреки безверию, озаряет путь странствующей души «цветок Необъяснимой веры». И, конечно, – свет истинной поэзии. Он, то ярче, то приглушённей, освещает и антологию «Кочевье».

Мария Бушуева

Иллюстрации:
обложка антологии «Кочевье»;
долгожданная встреча: мама, Татьяна Ивлева, и её сын Руди
увидели друг друа после долгой-долгой разлуки, 2018;
имена и фамилии участников проекта...

© Мария Бушуева, 2019.

© 45-я параллель, 2019.