* * *
На юг ли, на север? Стучащих колёс
Тревожные мысли разбились о плёс…
Сверкнувшая речка исчезла уже
В затерянном мире, в степном мираже,
Песчаная отмель осталась вдали…
Мелькнувшую речку не вброд перешли, –
В гремящем вагоне промчались над ней,
Тревожные мысли оставив на дне.
На север, на север… Забрезжил рассвет.
У маленькой речки названия нет,
Она безымянна, и ей всё равно,
Кто чувства, как гальку, швыряет на дно –
И мы безымянны для этой реки,
Исчезнем в излучине первой строки…
* * *
Последнее желанье
Истлело в захолустье,
Где глаз тревога ланья
Перетекает в устье
Измученной аорты
Налётом отчужденья…
И у подножья гор ты,
В плену у восхожденья,
Карабкаешься снова
По безразличью взгляда,
По холодности слова
Под ужас камнепада,
Под едкий визг лавины,
Не зацепившей чудом,
Под ночи крик совиный,
Оставшийся под спудом
Невыплаканной боли,
Невыгоревшей страсти…
Доставшиеся роли
Отыграны отчасти…
Вершины суть, искриста,
Осталась неизвестной,
А мысли сценариста –
Вниз, со скалы отвесной.
* * *
Октавный возглас электрички
Рассёк тоску на верхней ноте,
Себя изжившие привычки
Оставив номером в блокноте,
Набором знаков бесполезных, –
Вне зоны доступа потери…
Сомкнув две плоскости железных
Автоматические двери
Под сонный голос «Осторожно!..»
Разделят мир на две утраты…
В вагоне людном невозможны
Слёз расточительные траты.
Не плакать, даже стать улыбкой
Чужим, усевшимся напротив…
И путь окажется ошибкой,
Где каждый встречный столб юродив,
Безумен, свят иль в меру грешен…
Их роль – мелькая в окнах где-то,
Шептать для тех, кто неутешен:
«Проходит всё, пройдёт и это…»
Затих в бессмысленной погоне
Октавный возглас отдалённый,
А на открытом перегоне
Уже подмигивал зелёный…
* * *
Девять граммов свинцового слова
сквозь сердце навылет,
Оставляя на нём удивленье –
не раны не шрамы.
Безымянная туча дождём мои слёзы
не выльет,
И портрет твой обвалится в сон.
Из сорвавшейся рамы
Девять граммов свинцового полдня
навылет сквозь нежность,
И сквозь что-то такое,
пока не доступное зренью,
И сквозь все ожиданья щемящие,
сквозь неизбежность
Повторения дня после ночи,
мешая его повторенью…
Было, кажется, больно, но я уцелела.
Закрою
На мгновенье глаза, и уже не актёр я,
а зритель, –
От свинцового слова бесплотною
алою кровью
В двух шагах от любви истекает
мой Ангел-хранитель.
* * *
Это тише, чем тишь,
Это мельче, чем мель,
Капли капают с крыш
Прямо в мокрый апрель;
Это дальше, чем даль,
И темнее, чем тьма,
Бесконечный февраль
Затевает зима;
Это громче, чем гром,
Это жарче, чем жар,
Одиноким костром –
Полыханье Стожар;
Это выше, чем высь,
Это твёрже, чем твердь,
Это ближе, чем близь,
И смертельней, чем смерть;
Это больше, чем боль,
Это глуше, чем глушь,
Солонее, чем соль –
Неродство наших душ.
* * *
Я вчера была цветком,
С глаз моих взлетали пчёлки,
На мохнатых лапках жёлтых
Унося души пыльцу
И нектар под хоботком…
А сегодня взмахом чёлки,
Взлётом линий отражённых
Удивление лицу
Придавая, соглашалась
В поле стать медовой кашкой,
Хоть вчера аристократкой,
Розой колкою была…
А сегодня эта шалость
Заползёт в строку букашкой,
Под зеленою тетрадкой
Прячась в ящике стола.
Я вчера была цветком,
И меня в венок вплетали,
А потом бросали в лоно
Ясновидящей реки…
А сегодня – тёплый ком,
Ощущением печали,
Отреченьем от шаблона,
Пробуждением строки…
* * *
Осень в затылок дышит, и сер фасад,
Пёстрою гладью вышит звенящий сад.
Осени мало ветра, свинцовых туч,
Из-под прикрытья фетра Ваш взгляд колюч.
Там, где надежды зыбки, листвой шурша,
Плыли её улыбки, судьбу верша!
Ветром наложен густо беспечный грим,
В самосожженье чувства, в костре горим,
Бьёт от скользящих граней слепящий свет,
И до моих стараний Вам дела нет.
Ещё раз – осень
В многообразии цветов
Пейзаж непоправимо меден,
Ещё не полностью готов
В душе к принятию отметин
Первопричинности тоски,
Что изначальна и невнятна,
И так бесформенно легки
Её рыжеющие пятна…
Внезапно душу оглушил
Лист, первым грохнувшийся оземь,
Как спор рассудка и души,
Где зеленеющая озимь,
Бесспорно, временно права
В событиях текущих суток;
Жаль, эта новость не нова…
С душою споривший рассудок
Кричал, что так оно должно
Случиться – замысел законный,
Но что ж так пристально в окно
Пейзаж всмотрелся заоконный?
Возможно, он хотел тепла,
Сокрытого внутри жилища,
А осень жгла, а осень жгла,
И оставались пепелища…
Последней искоркой костра
Дымит взлохмаченная роща,
И даже исповедь вчера
Казалась искренней и проще.
* * *
Ничего, кроме лета,
Которого ждали зимой.
Ничего, кроме стука
Колёс по безумству металла,
Кроме встречного ветра
И встречных лесов, бахромой
Окаймляющих муки
Горящих полей. Наверстала
Траектория мысли дугу,
Что недавно ещё
Горизонтом была,
А теперь превратилась в отрезок.
Ты из света, из тьмы ли, –
На скорости ветра прощён.
За квадратом стекла
Поворот неоправданно резок…
Скорость поезда, плюс
Отсекающий встречный поток…
Ничего, кроме стука
Колёс по безумству ухода.
Оглянусь, удивлюсь:
Здесь – горячего чаю глоток,
За окном – не разлука.
Ещё поворот, и свобода!
* * *
Уже полшестого… не нужно ответа,
Всё проще простого – кончается лето.
И вечер желейно растёкся по кронам,
По крышам железным, по серым воронам.
И мимо тарелки, где сморщился ужин,
Он капал со стрелки… и несколько дюжин
Тех капель довольно, чтоб стало понятно,
Что это не больно, а даже занятно,
Когда в полшестого кончается лето,
Всё проще простого, забудем про это.
* * *
Трещит по швам земная кожа
От обезумевшей жары…
И я в твой мир уже не вхожа,
И ты не вхож в мои миры,
Где от меня совсем отдельно
Живёт моя чужая речь…
Мы, существуя параллельно,
Не ищем поводов для встреч;
Не помышляя о возврате,
Мы обрели в душе покой
Плюс одиночество в квадрате
И минус трепет под рукой
От не случившихся касаний,
И минус губ забытый цвет.
И на страницах всех писаний
К задачке той решенья нет,
А есть июль, жара за сорок,
Плюс нам за сорок, минус сон,
И минус дни, как кони с горок,
Без остановок, под уклон…
* * *
Комната в тёмном окне отражается,
Гранью невидимой – в город ночной.
Далее – в ночь, где пространство сужается,
Переходя своей дальней стеной.
Чувств угасающих там продолжение,
Шар фонаря заметался в огне,
В комнате ходит моё отражение
И поправляет луну на стене.
Грустно ли, холодно, весело, просто ли –
Мне никогда его не отогреть…
Старых снегов полинявшие простыни
Где-то за городом. Ровно на треть
Стало расплывчатей изображение –
Там, за холодным, блестящим стеклом
Падает снег на моё отражение,
Пьющее чай в темноте за столом…
* * *
На кончик кисти колонковой
Набрать зелёного ажура,
Замысловатый контур счастья
Изобразить на натюрморте…
Но опрокинутой подковой
Ложится тень от абажура,
И сон своею вещей частью
Толчками мечется в аорте.
На раме с мёртвою натурой
Крик уток, стрелянных не нами,
И в дольке августовской дыни
Уже заметно отчужденье…
У дня с шершавою фактурой
Не расспросить, как между снами
Мы заблудились посредине…
От забытья до пробужденья
Нам пары вдохов не хватило,
Как не хватило акварели
Для напряжения в аорте…
Весна ещё не отпустила, –
Любовь, рождённая в апреле
Закончилась на натюрморте.
Лунный свет
Голый угол. Гол, – луна
В угол ветром внесена…
Света лунного вино
Проливается в окно,
В контур шкафа, в сонный стон,
В строчки стёртые имён,
В странный ситец на стене, –
И стекается ко мне…
На стареющих ветрах
Степь качает детский страх,
Стены стонут, стынь в степи,
Мамин шёпот: «Тише, спи…»
Устоявшийся покой
Смыт струящейся тоской
Света лунного в стекле,
Танцем вазы на столе,
Стихотворной маетой,
Пустотою за чертой.
Ртутно-скользким серебром,
Стуком слева, под ребром.
* * *
Какой очаровательный роман,
Такой крылатый и такой короткий...
Под парусом твоей косоворотки
Отплыл окаменевший Дон Жуан.
Ты – гость, как гостья, в общем-то, и я,
Как все вокруг, в каком-то смысле, гости,
Собравшиеся вместе на погосте,
Хлебнувшие из чаши бытия
Нектар, бальзам ли, воду или яд, –
Скорее, больше не бальзама – яда.
...И губы, прошептавшие «не надо»,
И шёпот тот опровергавший взгляд...
Какой очаровательный роман!
В нём было всё прелестным и учтивым,
Но для тебя он стал бульварным чтивом,
Так, на ночь, от бессонницы... («Шарман»,
«Бонжур, мадам» и прочее...) Прочти
Его ещё раз – одолеет скука,
А впрочем, знаешь, вот какая штука –
Нам всё равно с тобой не по пути.
Последний день зимы
Уйти в последний день зимы
Из мира льдинок шестигранных,
Искристых дней, морозной тьмы
И образов вечерне-странных.
Сменить бахромчатый наряд
На естество зелёных всплесков…
Весна, незримый шелкопряд,
Плетёт канву для перелесков,
Для парков, для цветов и для
Стихов, проросших из пространства
Последней точкой февраля,
Дошедшего до эммигрантства
Из наших душ, родных ему,
Больших, суровых, снежно-русских,
Необъяснимо, почему
Наговоривших слов французских:
«Шерше ля фам», «лямур», «бонжур»… –
И вдруг захочется вернуться,
В махровый, праздничный ажур
Стекла замёрзшего уткнуться
И в круглом, тающем пятне
Увидеть замыслы и роли, –
Тебя, влекомого ко мне
По собственной и божьей воле.
* * *
Твои обветренные губы
Ни слова мне не говорят,
И только трубы, только трубы
Трубят, построенные в ряд,
Так монотонно и надрывно
Шершавой медной хрипотцой,
И непрерывно, непрерывно
Тот звук смыкается в кольцо
Затянутого горизонта
На горле давящей петлёй…
Глотком желанного озона
Твой голос стал бы… Над землёй
Сгустились тучи. Значит, будет
Дождь хлёсток, яростен и груб,
И грома стоголосый бубен
Прорвёт кольцо надсадных труб.
«Твой домик карточный разрушу, –
Не жди, не думай, не зови», –
Так голос твой ворвётся в душу
Жестокой правдой нелюбви.
* * *
Полночь в разгаре дня
В пропасти Ваших глаз...
Вам не понять меня,
Мне не увидеть Вас.
Шёпот шуршащих шин
Полуслепых авто...
Кто-то достиг вершин,
И не достиг никто...
Чёткой разметкой трасс
Светится серпантин.
Кажется, здесь как раз –
Лучшая из картин.
Но поворот опять,
Снова, как в первый раз,
Мне на краю стоять
Пропасти Ваших глаз,
Где отражает взор
Неба прорыв без дна.
В хриплом молчанье гор
Я остаюсь одна.
Где-то внизу пробьют
Ровно двенадцать раз...
Полночь нашла приют
В пропасти Ваших глаз.
* * *
Центральное отопление
Выключено по графику,
Ночь выдыхает инеем
Стылую дымку лет…
Снова до исступления
Смотришь на фотографию,
Взглядом по тем же линиям, –
Прошлого больше нет.
Стены до звона выстыли,
Тлеет окно геранями,
Блик фонаря притронется
К призрачной пене штор.
Фотообоймой выстрели –
Даже, увы, не ранена…
Двести одна бессонница
С тех миновала пор.
Клетчатый плед по-дружески
Тело спасёт от холода,
Памяти вспышкой жаркою
Не растопить камин…
Фото-мирок за городом
Плещется в летней лужице,
Радуга гнётся аркою,
Буйно цветёт жасмин…
Два лепестка оторваны,
Кончились муки адовы…
Кутаюсь в плед по графику
После любой зимы.
Кадрики бело-чёрные
Сжечь на рассвете надо бы.
Двое на фотографии –
Это уже не мы.
© Мария Манакова, 2001–2011.
© 45-я параллель, 2011.