Фонарщик
Какой светильник разума…
Н. Некрасов
Послушай, ну что тебе этот фонарь,
Зачем ты так нежно его протираешь?
Зачем восхищённо пред ним замираешь,
И вязкое масло в него заливаешь,
И клятву орёшь, как футбольный фанат?
Зачем тебе светлый кружок в темноте –
Бездушной, безличной, бездонной, безмерной?
Едва ли отыщутся в круге неверном,
Потеряны где-то, в кавернах-тавернах
Судьбы, в беспорядке её картотек...
Как знаешь…Конечно – толкуешь ты мне
Про лужицы света вдали и повсюду,
И, словно молитву, читаешь Неруду...
Прости, мой фонарщик, я рядом не буду,
Когда твой фонарь задохнётся во тьме.
* * *
Собиратель мгновений,
укротитель креповых бабочек,
промокашечных голубей,
только тебе и доверю
рождественский вечер в Вене –
парчовый младенец
на площади...
не вспомню названия, хоть убей...
В восемьдесят-отъездном.
Неслышный (тишайший) возглас.
Воздух – колючий,
с мелкой холодной моросью –
тёплым парком пополняющийся
в толпе,
раскромсанный
тысячей лезвий,
чтобы свет
проливался в прорези.
Только тебе и нужен
тот чёрный воздух.
Только тебе.
Место на кладбище,
которого не хватило
той, которой не доставалось
ничего, никогда.
Точнее,
яйцо разбивающая,
в чернилах,
не гладкая,
морщинистая её рука
над сковородкой
на небольшом огне.
И запах жареного шпината…
Тебе это тоже надо,
не только мне.
Вот и пишу тебе часто,
перед уходом,
по крайней мере,
и (ты будешь доволен!)
на бумаге,
сделанной из тряпья.
Я ведь давным-давно
ни во что не верю.
Только в тебя.
На бульваре
Из какого-то прошлого... С бычьей шеей атланта,
С лакированной сумочкой на плетёном ремне,
Старая девушка по имени Иоланта
Выплывает, барахтаясь в белогорбой волне.
Дешёвенький, ландышевый, нежный запах приманки
Вплетая в бульварный аромат нефтяной,
Своё имя нелепое, прихоть матери меломанки,
Как цветной парашют волочит за спиной.
Мамаши-студентки с младенцами милыми –
Вдохновенно воркуем сплочённым кружком.
Я не помню ни лиц, ни имён, ни фамилий их.
Только Ласю, с её виноватым смешком.
Невиданный год
1. Вслух
Не война, не голод, не огнь из драконьей пасти –
неделимое целое, разодранное на части.
Отключи сериал, поди почитай пророков,
Йеремию читай, Исайю, оставь до срока
Богослова. Cвитер с колючим ворсом
натяни, xлебни тополиный воздух –
до краёв наполняя бронхи, питая жилы,
вспомни о тех, кому его не хватило.
2. Не всё развалилось…
Не всё развалилось – остались цветы и колибри!
Вообще, среди птиц не замечен унылый разброд,
А розы – то острым бутоном, то листиком липким –
Ну, как сговорились нам скрасить невиданный год.
Не всё отменилось – по-прежнему дети хохочут,
И в белых доспехах идут на работу врачи,
И море из синего шёлка беспечно рокочет
Под блещущим небом из синей монаршей парчи.
Не всех опоила отрава сомнительных блогов,
Охряный лисёнок ушёл из словесных силков.
...Но если мы всё же покинуты чёртом и богом,
Хотелось бы думать, что не до скончанья веков...
2020
Улица Ленина
Дед у сквера зажигает на гармошке,
Разворачивает рваные меха,
Малахитовые плошки чёрной кошки
Оттеняют её драные меха.
Молодняк переминается в сторонке,
Натоптавшись под уездную кадриль,
В бескозырку медяки бросает звонко
Официантка из кафе «Цыпленок-гриль»,
Дед потеет, пот течёт на телогрейку,
Ожидает кошку долгожданный приз…
Расплескался, вьётся, бьётся над скамейкой
Паганини и истории каприз.
* * *
Нескончаемый берег тумана
Под обрывом чумной крутизны –
Золотая руда графомана
И художника новой волны.
В белой мгле натыкаюсь покорно
На прибоя шипучий замес,
На упрямые русские корни
В именах окружающих мест.
* * *
До свидания ли, zbogom, Адриатика
С белой церковью на дальнем берегу...
Расстояния – не только математика,
Убегаю от тебя, не убегу.
Что гадать мне – о сокрытом в птичьих прочерках...
Чей кораблик уцепился за причал?
И кого теперь полынной водкой потчуешь,
Колокольным звоном будишь по ночам?
Ты – проделка хитроумного прозаика,
На старинной карте жирное пятно!
Но засветится античною мозаикой
Сероватой галькой устланное дно,
Чёрный сфинкс от солнца низкого сощурится,
К храму двинется тетрархов череда.
...На брегах твоих, на безымянных улицах
Время, в сущности, прозрачно, как вода.
Три комнаты
Три ивы тоскливо глядят в водоём –
На стенке картина без рамы.
Всего-то три комнаты в замке моём.
Не очень вместительный замок.
В одной отчего-то всё время темно,
И дверь заперта постоянно,
И ключ не подходит, и даже окно
Забито доской деревянной.
Горит во второй тёплый сливочный свет,
И дверь в коридор приоткрыта,
То китель курсантский, то детский берет
В проёме мелькнут деловито.
А в третьей – покои мои, и должна
Бессменно я в них находиться,
Но я убегаю, тем светом больна,
Что в щёлку молочно сочится.
Меня не пускают туда насовсем,
Не слушая увещеваний,
Обрубленность взглядов, и жестов, и тем –
В них краткость тюремных свиданий.
Вот так неуютен и странен мой дом,
Три черепа в ряд на заборе
(Один, покачнувшись, упал в водоём).
Вот так и живу – в коридоре.
Операция
Постригли под нолик, разлили эфиры,
В хитон ионийский меня облекли,
В шкатулке из кости искали сапфиры,
Искали алмазы, да вот не нашли...
Почти не нашли драгоценных металлов.
Всего серебра-то – серебряный век –
Чернёная стынь петербургских каналов,
Нeчищенный свет фонарей и аптек.
Пчелиный янтарь разогретого лета
Омыт бирюзой киммерийской волны –
И всех самоцветов (не грустно ли это?),
И смол добиблейской, немой старины.
С другой стороны, не пропало ни грамма,
Ни малой пылинки со дна бытия,
Из дышащей груды вселенского хлама,
Который и есть, в совокупности, я.
Наставление
Школа выкрашена в льдисто-голубой с жарко-рыжим,
Шапки пышных непримятых облаков нахлобучены на крыши,
Слаб и тонок голых ясеней костяк на поверку.
Питер Брейгель, скиньте замшевый пиджак – и к мольберту!
Время сыплется, серебряный песок, мел толчёный,
На точёные фигурки игроков на зелёном,
На отпущенного сдуру с поводка сенбернара,
На потрескавшийся каменный рукав коммунара.
Всё проходит, исчезает словно дым, всё на свете,
Даже молодость, да что там, даже жизнь, я – свидетель.
Остаётся незаконченный квинтет, звон досрочный,
Осень в кадре, капли неба на холсте... Или в строчке.
© Мария Перцова, 2007–2020.
© 45-я параллель, 2021.