Майк
Зиновкин

аТланТы

Засыпает город дождём и снегом

Звёзды светят ярко и высоко

Нам бы только выдержать это небо

Не упасть под тяжестью облаков

Птицы жмутся к крышам, ища спасенья

Люди прячут слёзы и смотрят вверх,

Чтобы на сетчатке глазных расселин

Отпечатать солнечный фейерверк

Облетает быль, оставляя небыль,

Под напором лунного серебра

Нам бы только выдержать это небо,

Принимая купол на купола,

Подставляя ветру сердца и лица,

Не терзаться крыльями позарез,

Чтобы по тревоге опять смениться

И взвалить на плечи бесценный вес

И дарить надежду идущим следом

На тугую тьму и скупую синь

Нам бы только выдержать это небо

До конца – на сколько достанет сил

ЖДС

Не веря в «жизнь до смерти», можно жить,

Купируя любые миражи,

И принимать реальность, как таблетки,

Прописанные явно не врачом,

И, толком не жалея ни о чём,

Взирать на мир с высокой табуретки.

Так проще. Так сложнее. Ты – вода,

Текущая из крана в города,

Которые тебя не посещали,

Где жителям покоя не даёт

Упрямый факт: часы идут вперёд,

И множат неотложные печали.

Ведь впрок не наживёшься. Но тебе,

Иммунному ко всякой ерунде,

Подобный страх понятен очень смутно.

Ты видишь сон, и хочешь досмотреть,

Хоть знаешь: пробужденье – это смерть.

Но веришь, кто-то скажет: «С добрым утром!»

И потому привычно день за днём,

Слегка рассеян, умиротворён

(Как будто после третьей кружки пива),

Не замечая чаяний невеж,

Глядишь на этот вечный сюрный треш

Да табуретку чинишь в перерывах.

Пить с лица

Я пью с её лица, как молоко,

Густую тяжесть низких облаков

И умираю быстро и легко.

В который раз. И каждый раз – в последний.

С ней говорить страшнее, чем молчать:

Она сочится ядом, как анчар

(Его полно во взгляде и в речах),

И обречён случайный собеседник.

Но мне плевать. Когда я рядом с ней,

Мои сомненья тают, словно снег.

И я готов, застрявший в дивном сне,

Отдать ей всё, чего душе угодно.

Она мне не подруга, не жена,

Но лишь со мной она обнажена.

А, значит, мне придётся пожинать

Плоды её любви к себе подобным –

Бессмысленной, безжалостной, слепой.

Надменно возвышаясь над толпой,

Она всегда останется собой –

Бездонной, словно небо над заливом.

Но мой порыв не стоит порицать:

В тягучем ожидании конца

Я снова жадно пью с её лица.

И, наконец-то, делаю счастливой…

привкус железа

привкус железа серы и мойвы

белые нитки пьяные мойры

без сожаленья медленно спой мне

две колыбельных

мрачные (г)рифы колкие ноты

отблески зарев за поворотом

гулко шагают чёрные роты

в куртках кобейна

привкус безумья боли и чили

бремя свободы вскрылось как чирей

добрые дяди нас научили

требовать денег

это ли снилось в вязких постелях

жадным адептам евро-истерик

выруби телик выруби телик

выруби телик

с привкусом мёда моды и гари

мёртвые книги втоптаны в гравий

крейсер аврора что тебя парит

если не спится

жирные камни жалкие крохи

сладкая чая горькое кофе

странные селфи ярые профи

синие птицы

в чьих-то вольерах на аватарах

падают в пропасть толпы икаров

розданы карты выбраны кары

брошены тени

привкус брусчатки меди и мидий

выживут циник хроник и риддик

если устанешь всех ненавидеть

выруби телик

Про человека

Человек заводит машину, друзей, кота,

Будильник на шесть утра, секретаршу босса.

А внутри у него прозрачная пустота,

В которой висят незаданные вопросы.

Человек получает зарплату, качает пресс,

Жарит картошку, играет на фортепьяно.

А внутри у него огромное поле чудес,

И бродят ветра среди тысяч разрытых ямок.

Человека везут на кладбище (плачут, пьют).

Он уже ничего не чувствует, словно голем.

Но внутри у него покой, лепота, уют.

И вечный закат в пустоте над заросшим полем.

Ромео берёт iPhone

Такая эпоха – будто у бога днюха,

И валится с неба разный ненужный хлам.

Ромео берёт iPhone и уходит к шлюхам;

Джульетта садится в Uber и едет в храм.

И кажется, каждый с богом запанибрата.

И точно уверен: бог, однозначно, прав.

Ромео сосёт текилу и мнёт мулаток;

Джульетта грустит под Ёлку и вяжет шарф.

Но это неправда! Вы никому не верьте:

Бог молится, чтоб мы приняли пользу лжи.

Ромео прекрасно знает, что болен смертью;

Джульетта боится жизни, но хочет жить.

И мир на пределе. Бог опускает скальпель –

Он всё это делал тысячу раз подряд…

Ромео берёт iPhone и звонит по скайпу,

Джульетта снимает трубку и льёт свой яд…

Собака Павлова

Когда качается мир, как палуба,

Когда все сказки – с плохим концом,

Ко мне приходит собака Павлова

И начинает лизать лицо.

Меня любого: больного, синего –

Она вытаскивает со дна.

Она умеет не рефлексировать,

Она училась всему сама.

А я на внешние раздражители

Вновь реагирую, как слабак.

Собака Павлова, положительно,

Намного лучше других собак:

Когда совсем пропадаю пропадом,

Она снимает меня с креста.

Хотя не делится горьким опытом,

Поскольку опытами сыта.

И я молчу, но она всё чувствует,

Клубком сворачиваясь у ног.

И водка кажется кислым уксусом,

И сигарета идёт не впрок.

И засыпаю к утру, закадрово,

Себя отчаявшись приручить.

И снится мне, как собака Павлова

Бежит куда-то в сырой ночи.

Столбик пепла растёт…

Столбик пепла растёт,

И комок подбирается к горлу.

Солнце прячет лицо

Под повязкой седых облаков.

Сердце бьётся не в такт,

Сердце ноет, как раненый Горлум.

Два кольца, два конца,

И такая же красная кровь.

Осязаемость чувств,

Словно самый заманчивый стимул,

Словно долгий глоток

После пыльных, мучительных трасс.

Невозможно уснуть:

Боль стреляет без промаха в спину.

Невозможно бежать:

Этот мир не случится без нас.

Мы не сходим с ума –

Просто первыми следуем моде.

Мы разводим волков,

Потому что боимся овец.

В нас такая тоска,

Что не хватит покинутых родин.

Наша правда сладка,

А у сказок – счастливый конец.

Мы сомкнули ряды,

Но не стали от этого ближе.

Мы открыли глаза,

Чтоб ослепнуть от собственных грёз.

Ветер бродит впотьмах,

Обрывая слова и афиши.

Вечность, кофе и дым –

Обязательный биоценоз.

Пахнет пухом земля,

Отпуская усталые корни.

Одинокий атлант

Снова просится на перекур.

Ночь не верит дождю

И цепляется за подоконник.

Столбик пепла растёт,

Чтоб упасть на пустую строку.