В списках значился: R033
«45-й калибр» – конкурсная подборка
* * *
Мы пали в Берлине и в Трое.
Но вышли на помощь живым.
Нас трое сегодня, нас трое,
Все лики церковные – дым!
Пройдя глухомань волхованья,
Мы внемлем разрывам веков;
И Русь наполняет дыханье
Засадных и мёртвых полков.
Шрапнелью летите, мгновенья,
Всходите, посевы огней!
Как волки, отстали сомненья
От яростных наших коней.
Шагайте на запад, солдаты,
Идите, родные, сквозь ад,
Где в горе родимые хаты
По самое горло стоят.
Идите – в душевном настрое
Навстречу вселенским врагам.
Мы с вами, родные! Нас трое!
Как было обещано вам!
Москва – это только химера,
Фантом – Золотого Тельца.
Предателям – высшая мера,
На трусов – не хватит свинца.
Взрывай свою бомбу, Безухов,
Андрей, вырывайся из пут!
Пускай над обвалами духа
Дубы нашей славы растут.
Пусть древняя чудь авестует,
На приступ идёт Авалон;
И пусть нас огонь нарисует
На месте горящих икон.
Зима
Разогрею чифирь, помусолю сухарь,
На картинке понюхаю мёд.
Белый кот-идиот по прозванью Январь
Мне из подпола мышь принесёт.
Я штаны подтяну и поправлю фитиль,
Будет примус светить без ума…
Помусолю сухарь, разогрею чифирь…
И скажу своей милой: «Зима».
Она, молча, натопит воды снеговой,
Станет таять, как в небе луна,
И закроет своей золотой головой
Полынью ледяного окна.
Станет милая петь, как недавно и встарь,
В поварёшке утопит печаль,
Разогреет чифирь, помусолит сухарь
И ответит мне тихо: «Февраль».
«Слышишь, миленький мой, уже капает с крыш…»
Я отвечу ей тихо: «Эхма!»
Но примёрзнет к столу принесённая мышь,
И я выдохну снова: «Зима».
Она снова натопит воды снеговой,
Станет скрябать по стенкам котла,
И заслонит своей золотой головой
Вековую империю зла.
Я махры закурю и спою про Сибирь,
Сам собою довольный весьма…
Помусолю сухарь, разогрею чифирь,
И скажу своей милой: «Эхма!»
* * *
Звук запоздалой сирены
Вряд ли услышат во мгле
Девочка, вскрывшая вены,
Мальчик, повисший в петле.
Выросли травкою сорной
Там, где одно вороньё.
Трудно в стране беспризорной
Выжить изгоям её.
Жалко глядит понедельник,
Вторник по-прежнему сер.
Мама в отсутствие денег,
Папа в утробе галер.
В небе не слышится грома,
Лиха в себе не буди.
Чудище обло, огромно,
Ходит с крестом на груди.
Выдохну ночью тревожно,
Крикну в бреду и во сне:
«Родина, жить невозможно
В этой безумной стране!»
Ты продала свою славу,
Спутала нечет и чёт.
Мальчик глотает отраву,
Девочка бритву берёт.
Радуясь травке-гашишу,
Падая в бездну без сил,
Я ли на чёрную крышу
В думах своих не ходил?
Так же вот бились о стену,
И пропадали в хуле
Девочка, вскрывшая вену,
Мальчик, повисший в петле.
Новый год
(10 класс)
Как это вышло? Не знает никто.
Там, где мы чуда хотели,
Ты, словно ёлка, в зелёном пальто
Вышла из белой метели.
Ёлки зелёные! Запах коры!
Давних загадок посевы!
А у меня – золотые шары,
Бусы – из слёз королевы!
Правую руку подав январю,
Встав на пути снегопада,
«Девочка, Оля, – сказал я, – Дарю!»
Ты прошептала: «Не надо».
И пролетело вдоль окон цветных,
Мимо пивнушек и чайных:
«Я не люблю украшений пустых,
И увлечений случайных!»
Как это вышло? Обида и шок.
Крикнул я в долю-недолю:
«Я не срублю тебя под корешок,
И никому не позволю!»
Ты уходила. Я стыл на ветру,
Злой и бессильный, как кукиш.
«Если уйдёшь, я напьюсь и умру!»
«Что же, умри, если любишь!»
Ты оглянулась из тучи людей
Тайной неведомой девы.
И засияли на шее твоей
Бусы из слёз королевы.
Слеза
По А. Рембо
В дали, что есть за каждой далью,
Где луг поклонный увлечён
Такой немыслимой печалью,
Что на бессмертье обречён;
В дали, где канул след Уаза,
И птиц неведомых следы,
Я брошен в яму, как проказа,
Больной и жалкий, без воды.
Стучало сердце: хлеба, хлеба!
Воды хотел рассудок мой.
А мне хотелось, чтобы небо
Валялось в яме подо мной.
Мне облака и звёзды врали,
Но я один иду во тьму.
Когда б мы вместе умирали,
Я понимал бы, что к чему.
Барабанщик
Царизм, инквизиция, пряник и кнут,
Всё горше в России и горше…
Но всё, что сегодня нещадно клянут,
Люблю я всё больше и больше.
Никто не сочтёт безымянных утрат…
Но помня о русской Победе,
В последнем трамвае последний парад
По улице Сталина едет.
На грязной подножке стоит идиот,
Сияя зубами и славой;
А следом за ним барабанщик идёт,
Убитый потом Окуджавой.
* * *
Скоро начнётся моя навигация.
Ну а покуда – до слёз молодой,
Прыгну на льдину, а льдина лягается,
Словно кобыла дрожит подо мной.
Мне ещё нравятся пьяные глупости,
Мне по душе ещё всякая бредь.
Так и плыву из нечаянной юности,
Стоя на льдине, как белый медведь.
Я – Одиссей, вертопрах и уродина,
Нет ещё страшного горя нигде.
Мне невдомёк, что когда-то и Родина,
Станет лишь тающей льдиной в воде.
Круги
Под глазами круги, словно адовы круги,
Лукоморье пропало в моей бороде.
Я один на земле. Все друзья и подруги
Разошлись в темноте, как круги по воде.
Двадцать лет темнота над родимой землёю,
Я, как дым из трубы, ещё пробую высь…
Но кремнистый мой путь затянулся петлёю,
И звезда со звездою навек разошлись.
Истощилось в писаньях духовное брашно,
Я устал и остыл. Я лежу на печи.
Умирать на земле мне почти и не страшно,
Но весь ужас скрывается в этом «почти»…
Песочные часы
Враждебны ангелы и черти. Не помнит устье про исток.
Из колбы жизни в колбу смерти перетекает мой песок.
Любовь и ненависть, и слёзы, мои объятья, чувства, речь,
Моя жара, мои морозы – перетекают. Не сберечь.
Сижу на пошлой вечеринке, но вижу я, обречено,
Как больно, в этой вот песчинке, мой август падает на дно!
Часы не ведают страданья, и каждый день, в любую ночь –
Летят на дно мои свиданья, стихи и проза… Не помочь.
И трудно мне, с моей тоскою, поверить в нечет, словно в чёт, –
Что кто-то властною рукою часы, как мир, перевернёт.
И в стародавнем анимизме, чтоб жить, любить и умирать,
Из колбы смерти в колбу жизни песок посыплется опять.
Опять я буду плавать в маме, крутить по комнате волчок…
И станут ангелы чертями, и устье вспомнит про исток.
© Михаил Анищенко, 2012
© 45-я параллель, 2013