Михаил
Горлов

* * *

Больше автопортретов

о художнике мне

Скажет его неучтённый

автопортрет в жене.

Вглядываюсь, не веря

в эту святую ложь.

Ты, верно, исключение –

разве я так хорош?

* * *

В белой постели

Мне ночью чёрной

Снились снега,

Которых нет.

Белое утро

Рвануло штору:

Снег в окне!

Были деревья,

Стали диво.

Было грязно,

Стало красиво.

Людям с затравленной душой

Тоже стало вдруг хорошо.

Чёрные ели год болели

Воспоминанием о былом.

Было холодно,

Стало бело.

Было грязно,

Стало светло.

По тротуарам осточертелым

Белым-белым-белым-белым.

Белое молчит под спиною.

Белое молчит надо мною.

Кто-то умирает весною,

Кто-то умирает летом,

Кто-то умирает осенью,

Кто-то умирает зимою.

Как болит красота!

* * *

В телефонной будке. Ночь.

Звонишь, а там сплошной инфаркт.

Умеют, суки, умно сделать ноги!

У них там фартук знает про азарт,

У них там в небе ногти чистят боги!

Один. С тех пор, как стал дышать.

Шёл в садик, школу, получал отметки.

О, как на жилы надо было жать,

Чтоб образованной понравиться соседке.

И, в кружевах седых, владелица посуд,

На коих гейши, Фудзи и с цветами ветка,

Доложит улице свой взвешенный рассуд:

Смотрите, сирота наш – умный детка.

Нет, я не спорю с тем, что не дано.

Ну что же, пусть, коль так решили боги,

Живи и пей своё дешёвое вино,

Крепись, старайся и не жди подмоги.

В конце концов будь рад, что автомат

Дал связь, не съев последнюю монету,

Что задушевный мат их перемат

Был вовсе не сухим тебе ответом.

Потребовалось долго в жизни быть,

Чтобы понять, что жизнь – кромешный праздник.

Умом проказник, чувством безобразник.

Вам следует скорей меня убить.

Не то я, вскормленный лапшою и борщом,

По вашим меркам созданный на муки,

Нафантазирую вам способ, как ещё

Спорт с пьедестала нам сместить, ну и науки.

Воспоминание

Там окна были настежь! Ремесло

В меня входило. Жил с открытой дверью.

В открытость эту всякое несло.

Настолько всякое, что я уже не верю.

Из полуокон полумастерской

Полуподвальной – ноги до лодыжки

Но мой обзор при стуке каблучков.

Я поднимаю взгляд от книжки.

Был подоконник в тополином пухе.

Я рисовал картиночку в журнал,

Когда дыханием, не зрением, не слухом

По пуха продвижению понял:

Ей подоконник был до подбородка.

И,  если тополиный пух писать,

Ее лицо на раме есть – находка.

Ну, олицетворенье, так сказать.

Ей стукнет скоро пять и имя назвала!

Я дал ей краски. Красками шаля,

Сиену жжёную гиеною назвала.

И, кажется еще она летала,

Но, виноват, её не видел я.

Я продолжал работу. Как всегда

Спешил не подвести и сдать картинку к сроку.

И оставалась рамок ерунда

(мне и без рамок не было упрёку),

Когда она меня толкнула! Вот беда!

Сегодня я нашел журнал в макулатуре –

Из той весны сознанию привет!

Из года следует – минуло тридцать лет.

Там след единственный о девочке, весне

И тополином пухе на окне

В лишь для меня заметной кривизне

Прямой, где руку девочка толкнула.

Дом, где одни сквозняки

Этот дом, где сквозняки

Стелют степь весенней шторой.

Между потолком и полом

В доме сумрачном и голом

Здесь гуляют сквозняки.

Дом весенних сквозняков,

Где торчат из окон хором,

Словно гипсовые, шторы,

Колыхание которых

Вторит отсветам веков.

Дом, в котором места нет

Подлым помыслам, раздорам,

Ни разбойникам, ни ворам.

Он им – мертвый древний город.

Дом, где есть на все ответ.

Дом, в котором неизменно

Трижды тяжелы шаги.

Дом, который вопреки.

Дом, в котором потолки

Параллельны вашим стенам.

Это дом, который суть –

Дом, который только ветер.

Он – единственный на свете,

Где смогу свободно петь я.

Дом, куда держу я путь.

Душа-должница

Знал с двенадцати

Сколько стоят сандалии, кеды и боты.

А с тринадцати

Как на самые скромные заработать.

Государство бесплатно

Выдавало форму, ремень с латунною бляхой –

Я в долгу неоплатном.

Даже в драках её берёг и не стал неряхой.

И бесплатно в буфете

Мне положен вкуснейший кисель и пончик,

Но мечтал о конфете,

Как о победе мечтают штангист и гонщик.

Отплатиться нечем

Было родным мне чужим –

Только душою.

От того навечно

Стала она должницей такой большою.

Запрет на охоту

А ваша охота – мой постой.

Что, деятельны? Не вислы?

Как мысли не стать совсем пустой,

Так нет пустоты без мысли.

Ты вышел ангелов пострелять

Свободе своей в угоду?

А я им отец, как тебе я мать.

Нелётная им погода!

Клоун

Вячеславу Полунину

Тесен мир. И тем интересен.

Кто же я вам? И кто вы мне?

В этом зале скрип кресел весел.

Он выныривает во вне.

И со смехом в себе раздаёмся:

Стало легче людей соседство.

Без «почти», как тогда, смеёмся,

Возвращаясь в былое, в детство.

Добрый клоун смешит всех в зале

Ни парик не надев, ни нос –

Просто тем, что в себе мы знали.

От того и плачем всерьёз.

* * *

Однажды еду по дороге.

Чуть сбавил на красный газ,

Вдруг увидал такие ноги,

Что не видывал ни раз.

Притормозил, мол, съёмная?

Взгляда хватило её.

Сила моя подъёмная

Переломила ружьё.

Еду. Спешу не слишком

До маяка своего.

Я – вот такой парнишка!

Девочка – ничего!

Рвёт ветерок дождишко,

Плывет «меринок» мой.

Вспомнил – она артистка!

Надо ж, видал живой!

Оттуда

Знаю, знаю, моей любимой

Чёрный юмор не по нутру.

Не забудь шептать мое имя

Ночью ранней и поутру.

Уверяю тебя – услышу!

Что с того, что я не дышу.

Я тебя замечательно вижу,

А сказать – ничего не скажу.

Охота в неохотку

Я тоже из столицы

Поехал в Петушки.

В затылок смотрят лица,

Баулы да мешки.

И за стеклом вагонным –

Не показалось мне –

Кружатся при погонах

Побитые в Чечне.

Все – Веничкины дети!

При крыльях и ремнях.

Светлей на белом свете

Не видел ангелят.

Вот это неудобство!..

Но всё же есть черта,

Когда терпеть холопство

Не можешь ни черта!

Зачем мне тут мальчишки?!

Пошли! Сорвал стоп-кран.

Ни у кого ни шишки.

Не то чтобы там – ран!

Охота неудачная

Я с хреновеньким ружьишком

Перелеском шёл один.

Полудед, полумальчишка,

Раб себе и господин.

Опустивши очи долу,

То есть под ноги глядя́,

Не заметил эту свору,

Неразумное дитя.

Но услышал: зашуршало

Над моею головой

Опереньем обветшалым,

А увидел – сам не свой!

Мне земля моя – опора,

Дробь моя – крупнее пуль,

Я по-крупному поспорю,

Что набью их целый куль.

Не жалеючи патронов,

За дуплетом шлю дуплет.

Но ни одного не тронув,

Наважденью шлю привет.

Разлетелись резво, бл.ди,

Только перья подпалил.

А пастух: чего ты ради

Дробью по небу палил?

Охота озлобленная

Иду я, как с сынишкой,

С душой. Дорога-грязь.

Душа моя – ружьишко,

Патроны: разум-князь.

А сверху боломутень,

Не бесовство, не мразь.

Как дать стрелять кому-то,

Кому и не попасть?

И я без суетливости

(Пускай за то – ко дну)

За все несправедливости

В явленье садану.

Ружьишко вскинул лихо,

Приклад припал к плечу.

Видал от неба лиха!

За то и заплачу.

Отдача тех дуплетов

Во мне ещё дрожит.

Не надо мне советов,

Как ангелов тушить!

Охота первая

С двустволкою ижевской

Я перелеском шёл

И не мужской, не женский

Почуял в небе пол.

Про ангелов листаю

Сознание своё.

Но чтобы целой стаей!..

Я снял с плеча ружьё.

У всех похожи лица,

Но, только – вот те раз! –

Могу перекреститься,

На лицах нету глаз.

И, преломив ружьишко,

Картечь сменил на дробь,

Чтобы набить с излишком

Могилы братской гроб.

Завосклицали лица

Дробинами зазря.

И кровь из глаз струится,

Меня благодаря.

Охота случайная

Везём мы как-то с другом

Толкнуть гранатомёты.

И над каким-то лугом –

Глядите-нате! Вот он!

Истоптан как татами,

Расперил телеса

Арбузистый хребтами

В полутонах леса.

Не любим всё, что застит

Родные небеса,

Не любим и под властью

Ходить (пусть власть – ты сам).

Хотели сделать бабки…

И слово… Ё-моё!

Но, до охоты падки,

Мы стали с ним «в ружьё».

Развьючили поклажу,

Стреножили коней

И задолбили каждый,

Чтоб было повидней.

Последняя охота на ангелов

Пришёл поэт к поэту

С утра и не поддатый.

По лику – завсегдатай

По ангелам стрелять!

А тут почти глашатай,

Ну, ангел, твою мать!

А он мне: «Сам ты ангел,

В стихах писал про это!».

Я стал таким же наглым,

Призвал его к ответу.

– Палить извольте первым!             

– Последним быть изволь!

– Ох, доконали стервы!

– Они всем крутят нервы!

– А есть ли алкоголь?

– Налить тебе?

– Изволь!

Совсем не охота

Где эти ангелы Боговы?!

Буди́те во мне охоту!

Сойдите с иглы, убогие!

И кто-то ответил: «Кто ты?

Не тереби собой небеса,

Ни строкою, ни рвотою.

Поелику ты мой ангел сам –

Животное из животных!

И жизнь твоя мне, как все, нова.

Душа твоя за Уралом.

Покуда учись ковать слова!».

* * *

Угасающий день

Снова прожит не так.

Удлиняется тень

И пустует верстак.

Я туда не успел,

И не начал вот тут.

Циферблат переспел

Укоризной минут.

Посмотрел на закат,

А увидел восход.

Нет дороги назад.

Все дороги вперёд.

А куда и зачем –

Под вопросом ответ.

Я ответы прочёл,

Но заученных нет.

Там, где устье-исток,

И не грёб я не зря.

Без пометок листок

У того ноября.

Надо лечь на кровать,

Надо встать молодцом.

Завтра счастье ковать

С неприступным лицом.

Уроки

Спираль горела всё ярче

В открытой электроплитке.

Перегорала всё чаще,

И истончалась до нитки.

Металл стал настолько хрупок!

Было с той плитою мне мороки.

Но я у спирали той брал уроки!