Михаил
Казиник

Глава 11 из книги «Тайны гениев»

Перед нами очень короткое стихотворение Бориса Пастернака – всего 16 строк. Мы попытаемся войти в него и почувствовать, какая бездна информации, мыслей, состояний, чувств скрыта в этих строках.

Ребёнок: «Я хочу быть артистом!» Родители: «Обязательно будешь!» Вопрос: «Почему большинство детей хотят быть артистами?» Ответ: «Потому что они маленькие и глупые». Вопрос: «А почему родители их поддерживают?» Ответ (первый вариант): «Родители не в состоянии объяснить детям, что артист – это человек, который пожертвовал своей жизнью». Ответ (второй вариант): «Потому что родители большие и глупые». Прошу простить эту грубоватую шутку в конце, но, как говорят в народе: «В каждой шутке есть доля шутки». Поэтому попробуем выяснить, почему быть артистом – это жертва, и о чём не знает мечтающий быть артистом малыш, и о чём не догадываются его родители.

Актёр, играющий роль Гамлета, стоит за сценой и ждёт, пока затихнет гул зала. В течение трёх часов сценического времени Гамлету предстоит в одиночку сражаться со вселенской несправедливостью, а по окончании этих трёх часов – умереть. Каждый раз, выходя на сцену, Актёр знает, что Гамлет умрёт. Гамлет этого не знает. Актёр должен сражаться за жизнь Гамлета, за то, чтобы восстановить справедливость и скрыть от Гамлета внутри себя знание о его будущей смерти. Более того: каждый раз Актёр должен верить, что Он и Гамлет внутри него восстановят справедливость и выживут. Актёр и Гамлет становятся по сути одним лицом. Актёр-Гамлет стоит за кулисами и ждёт, пока затихнет гул в зале.

Гамлет-Актёр выходит на сцену. Гамлет для того, чтобы вступить в борьбу и победить, а Актёр для того, чтобы проиграть борьбу Гамлета и умереть.

Гул затих.

«Гул затих» – значит, наступило время Актёру-Гамлету сделать свой первый шаг на пути к смерти. «Гул затих» – звучит как приговор, как выстрел.

Кто он, этот «Я»? Кто вышел на подмостки? Стихотворение называется «Гамлет». Значит, Гамлет вышел навстречу Смерти. Но ведь Гамлет вышел после затихшего в театральном зале гула, да ещё вышел на подмостки (сцены). Значит, это Актёр. Теперь перенесём акцент:

Я вышел – здесь это очень трагично (всё-таки вышел!). Не пытался избежать, отказаться от этой страшной участи. Был гул в зале, зрители рассаживались по местам, разговаривали, шелестели программками, обсуждали, кто сегодня играет (умирает) Гамлета, кто играет (умирает) Офелию.

Гул затих, значит время осмелиться выйти.

ВЫШЕЛ!!!

И что же будет делать? Говорить, танцевать, петь? Нет!

Гениальный поворот стиха!!! Вышел и мгновенно попал в Вечность. Вы только подумайте, кто ловит в «далёком отголоске»? Актёр? В этом случае для него «далёкий отголосок» – время Гамлета. Ибо актёр – наш современник. И он ловит в истории Гамлета аналогии со своим (то есть нашим) веком. А что же это за «далёкий отголосок» для Гамлета? И здесь мы прикасаемся к великой силе выразительности поэзии вообще и поэта Бориса Пастернака в частности:

Здесь, как это часто происходит в поэзии Пастернака, мы мгновенно попадаем в такое измерение, где театральные бинокли соизмеримы со звёздами. С театральной точки зрения речь идёт об известном каждому актёру эффекте: когда смотришь в зал со сцены – не видно ничего.

Но зрители, глядящие на освещённую сцену через бинокли, видят каждую морщинку на лице актёра. Они увидят вблизи гримасу Смерти, они будут обстоятельно наблюдать в бинокли трёхчасовой путь Гамлета к Смерти.

Но здесь есть и другой образ: Сцена – это наша Планета, а «тысяча биноклей на оси» – звёзды – иные миры, наблюдающие за нашим миром, в котором происходит невероятная трагедия. Кто же в этом случае на сцене? Гамлет? Да! Актёр? Конечно! Но и не только.

Прочтите внимательно третью и четвёртую строчки этого катрена, и перед вами появится образ Того, Кто в стихе именуется «далёким отголоском». Того, кто однажды очень давно перед «наставленным сумраком ночи» уже просил своего Отца «пронести эту чашу мимо». Вот он и появился, третий участник трагедии – Иисус Христос. Эпизод Нового завета, где Иисус из «сумрака ночи» Гефсиманского сада обращается к своему Отцу с неожиданной просьбой отменить все ужасы: мучения, предательство Петра, унижение, боль, бичевание, распятие. То есть отменить всё, что ему предстоит.

Это эпизод невероятной силы. Мне кажется, что по выразительности, по человечности, по трагичности вряд ли есть в мировой литературе эпизод глубже, сильнее, пронзительнее, чем этот. Давайте разберёмся почему.

Вся идея христианства зиждется на жертве, на искуплении Сыном Божьим грехов человечества. Всё к этому шло, всё было логично и продумано до деталей. Дева Мария рождает Сына Божьего, то есть Богочеловека. Того, Кто обладает божественным знанием, но одновременно и человеческой нервной системой.

Как Сын Божий, Иисус бессмертен, но как человек – смертен и даже испытывает страх смерти («душа моя скорбит смертельно»). Этот страх смерти, который испытывает человек-Иисус, чувствуется во многих евангельских эпизодах. Иисус начинает нервничать по мере приближения предательства и Смерти.

Кульминация этого страха в эпизоде «моления о чаше». Вчитайтесь внимательно в то, о чём говорит Иисус:

Да ведь это же ужасно! Представьте себе, что молитва сына обожгла бы сердце самого милосердного в мире Отца, и сказал бы Он: «Да что же это я делаю?! Обрекаю на страшную смерть родного сына?! Всё отменяю! Иди ко мне, родной! Не будет распятия, крови, боли – ничего этого не будет!!!!» Но ЧЕГО ЕЩЁ не будет?

Представьте себе мысль Христа: если отец сжалится и жертва не состоится – значит, не будет Баха и Достоевского, Рембрандта и Гёте, фресок Микеланджело и Грегорианского хорала, не станет Руанского собора и собора в Севилье, не будет икон Рублёва и храма Покрова на Нерли и... Не станет того грандиозного защитного фона над Планетой, который, будучи вдохновлён христианством, спасает нас от обвинений в тотальной бездуховности и бессмысленности нашего существования.

Поэтому дальше Иисус говорит:

Вот это и есть вторая половина фразы в «молении о чаше». В Евангелии от Матфея между обращением сына к отцу о спасении и его отменой нет никаких пауз – только точка с запятой, но по сути между этими двумя половинками – пауза размером с цивилизацию. Итак:

Но к кому обращается с подобной же просьбой Гамлет? Конечно же, к своему отцу и литературному создателю Шекспиру. Так вот о каком «далёком отголоске» говорит Гамлет! Правда, дальше идут иные, чем в Евангелии, слова, хотя я уверен, что Иисус подписался бы под каждым из них. Гамлет говорит отцу:

И дальше:

Что за нелепость!!! Что за неподходящее слово: уволь!!! Ни Христос, ни Гамлет не могли произнести подобного слова, ибо оно – из другого измерения, его может использовать человек из иного времени. Правильно! Он-то и появился – наш четвёртый герой. Кто же он?

Сам автор стихотворения – Борис Леонидович Пастернак из XX века, из коммунистической страны, где, как во времена Христа и как во времена Гамлета

Христос был предан распятию, Гамлет был предан смерти, и Поэт говорит о себе:

Он, Пастернак, тоже предан.

Предан системой, друзьями, поклонниками, коллегами. Он изгнан из Союза писателей, ему боятся звонить, его шумно и публично осуждают его вчерашние друзья. И всё из-за романа «Доктор Живаго» – одного из крупнейших романов XX века, который он написал в своей стране.

Советская цензура запретила печатать роман, книга была предана анафеме. И Пастернак дал согласие напечатать его за границей, что в то время было равносильно самоубийству.

Пастернака не сгноили в ГУЛАГе, не расстреляли, но практически уничтожили более изысканным способом – полным бойкотом, психологической травлей, лишением творческого статуса, непризнанием его как творческой личности.

Итак, стихотворение Пастернака «Гамлет», состоящее из шестнадцати строк, охватывает две тысячи лет развития человечества. В нём шесть участников: Актёр, Гамлет, Христос, Пастернак, Шекспир и Бог-Отец.

«Я один, всё тонет в фарисействе», – так может сказать каждый из них. Но они – Творцы, они сражаются со злом и идут на колоссальные жертвы во имя спасения Человечества. Вот что такое быть актёром!

Вот что значит быть человеком искусства! Об этом Борис Пастернак говорит ещё прямее в своём стихотворении «О знал бы я, что так бывает…». Это – одно из глубочайших стихотворений о смысле культуры, о подлинности культуры, о жертвенности её великих творцов. В нём человек искусства, и в частности актёр, сравнивается с Гладиатором.

Хотя слова «ГЛАДИАТОР» нет в стихе, оно подразумевается. Для подлинного актёра искусство – не игра, как не игра бой гладиатора. Здесь у Пастернака старая истинность и вечность искусства начинается в Колизее.

Может быть, никто ещё в русской поэзии не сказал столь жёстко и чётко о сути искусства. Вот о чём я думаю, когда слышу о ребёнке, мечтающем стать актёром.

© Михаил Казиник, 2020.

© 45-я параллель, 2020.