Милана Зарубина

Милана Зарубина

Четвёртое измерение № 26 (266) от 11 сентября 2013 года

Письмо, написанное впопыхах

 

Зябко

 

Я читаю тебя, твои мысли, сомненья и чаянья

по снежинкам, что лягут, отметив сезона конец.

Серебристый венец,

атрибут всех невест при венчании,

коронует застывший в предзимнем волнении лес.

 

Я ревную тебя к каждой строчке, в них смотрятся многие,

и на раз примеряют обновки из слов на себя.

А наряд ноября

не надет. И деревья стоят голоногие.

Им так зябко, как мне... или ветру, чьи трубы сипят…

 

Сказка – ложь

 

Пусть ночную тоску по зёрнам

месяц склёвывает с пустоты.

За Уралом во льду озёрном

ветер сковывает мечты.

 

А над Волгой моею издавна

слышен чей-то протяжный вой.

И одна я стою над пристанью,

где не встретились мы с тобой...

 

Ах, Царевич мой, где та разница:

сказка – ложь, или, всё ж, урок?...

К стылым ноженькам вьюга ластится,

засыпая снегами впрок.

 

Заботься обо мне

 

Ноябрь... Его знакомый почерк

каллиграфических белил.

Неугомонный... Всё хлопочет,

искристым инеем укрыл

скамьи, дорожки, и берёзы,

Что под моим окном стоят.

 

Он к делу подошёл серьёзно,

природы чтит простой уклад –

в канун снегов и ледостава,

спровадить надобно ему,

птиц перелётных всю ораву,

средь туч найти им переправу;

чернила выплеснуть во тьму

ночей и ранних предвечерий.

 

От сложных дел прийти к простым:

от скуки раскачать качели;

Пожухли фантики листвы –

их раскидать в прорехи, врубы…

Ноябрь, заботься обо мне.

неправда, что ты злой и грубый –

со мной грустишь ты в тишине,

и знаешь все мои печали,

и слышишь все мои молитвы,

их не считаешь мелочами,

стоишь за хрупкими плечами

богатырём иль монолитом.

 

Ты позаботься обо мне…

 

Дом

 

Вроде строишь дом большой, чтоб

Был просторным, да итог – гроб…

 

Вроде, кажется – стоять век,

А выходит – от полов ветх.

 

И натаскано-то в нём барахла…

Рассыпается жильё твоё в хлам.

 

Вроде хочется нам – газ, ток,

А в итоге, всё одно – гроб.

 

* * *

 

Я спокойная, равнодушная,

осторожная и послушная.

Не насупилась, не обиделась...

Только всё это – ложь, да видимость!!!

 

Не метала я громы-молнии!

Не такой меня знали-помнили!

Под хмельной напев,

да под хруст стекла

по моей щеке не слеза текла!

 

Не слеза текла – дождь накрапывал,

то тебя слепой дождь оплакивал...

 

Под резным окном стаей-сворою

не слеталися чёрны вороны.

 

Ты пришёл незван,

да уйдешь сквозь сон.

По тебе в церквях колокольный звон,

по тебе кадят нынче ладаны,

по любви моей незагаданной…

 

Головой в облаках

 

Свежевыпавший день. И на снежной странице,

вдалеке от столицы, в предутренний час

строчку хрустких шагов и стихов вереницу

оставлял человек, так похожий на Вас.

 

Заиграли лучи отголосками лета,

и шагалось счастливо, дышалось легко.

Сладкопевный мотив серебристая флейта

выводила мелодией первых снегов.

 

Научите меня: как любить это время?

Быть от Вас очень близко, но, всё же… вдали.

Головой в облаках, и у Вас на коленях:

«У собаки боли, и у кошки боли…»

 

Сюрприз

 

В. А.

 

Я тебе по секрету сегодня скажу – никому, обещаешь? –

как над полем моим, поприжавшись к земле, уползали тайком

злые тучи обид, кавалькада расстройств, эскадроны печали,

их нагайкой-стихом прогонял мой знакомый поэт,

и сачком для мальков.

 

Мой секрет не для всех!

Для того, кто умеет найти в перелесках

потеряшку-любовь, взгляд случайно на мир обронив.

И найдя, как монетку, тереть, шлифовать, и отдраив до блеска,

подарить полусонному миру сюрприз,

что дороже всех песен твоих.

 

Маме

 

Старые фото. Старый сундук. 

Чей-то коллаж, заключенный в раму, –

бабушке сорок, и девушка-мама – 

белая дама, чёрный сюртук.

 

И каблучки... Слышу дробный стук, 

так узнаваемый среди гама. 

В них ты шагала и гордо, и прямо, 

белая дама, чёрный сюртук.

Белая дама, чёрный сюртук...

Милая мама...

 

Много молвы про твою красоту

было..А нынче назвали бы спамом...

Только была ты красивою самой,

белая дама, чёрный сюртук.

 

Белая дама, чёрный сюртук...

Сердцу с поломанной кардиограммой

так не хватает тепла твоих рук...

Белая дама, чёрный сюртук...

Белая дама, чёрный сюртук...

Милая мама...

 

Лебеди

 

Ветер играет шлюпками,

волны о берег хлюпают,

парус огромной юбкою

ногу обвил одну свою.

Чайки сучат над мачтою

крылышками беспомощно.

Тучи край неба пачкают,

лезут безостановочно.

 

Волны в безумном лепете,

небо – в калёном панцире.

В Финском заливе лебеди

невозмутимо царственны.

 

Письмо третье

 

В день, 

когда ты 

в галерею мою 

возвратишься однажды,

сеткой в полотнах 

натянется штрих карандашный,

и ощетинят чешуйки мазков 

все холсты.

Ты воскрешаешь эскизы, пастели – 

всё ты! 

 

Литры акрилов и масел 

с порогов роскошных багетов

хлынут под ноги твои 

цветопадом библейских сюжетов,

нас разделяя дорожками радуг в воде.

Где ты была столько лет, незабытая? 

Где?

 

* * *

 

Город каменных человечков, 

город львов, разводных мостов, 

благодарна тебе сердечно

за добро, за тепло и кров! 

 

Понимая тебя с полслова,

город горя и град царей, 

присягнуть я тебе готова!

По прошпектам пройтись скорей. 

 

Поклониться святым могилам,

удивиться бытью-житью,

напитаться красой и силой

и вдохнуть глубину твою.

 

Ни-ни!

 

Моя душа полна разлук,

любви и горечи обмана.

Бинтами ляг на рану рвано,

ты можешь вылечить недуг.

Как искра искренен твой взгляд,

то проницательный, то дерзкий,

наивный, любящий и детский – 

так только в небеса глядят.

Как солнцем взором обогрей.

И полнясь негой, как росою,

навстречу лепестки открою,

и мы поймём, что значит «грех»...

 

Ты снисходительно-лучист, 

и ты уже не солнце – ветер!

Неуловимей всех на свете!

Нет, ты – родник, что с гор журчит,

неся усладу и прохладу

всем жёнам мира, матерям…

Пусть за глаза нас матерят,

с тобой я страстная менада. 

Ты мне расскажешь о морях, 

о лунах над лазурью сумерк,

о том, что мы две силы в сумме,

не знающие, что творят.

 

В моих ладонях отдохни,

а я уткнусь в твою ключицу.

Всё завтра может приключиться.

Но только ни-ко-му! Ни-ни…

 

Впопыхах

 

Твои слова сделаны из ножей – так же остры и колки.

Твой взгляд… так жуков прокалывают иголкой,

и – в сушку тушку, под стёклышко, на подушку. 

Послушай, а может, не надо бессмертить душу 

так крепко любя? Задушишь…

 

Твои стихи сделаны из грозы, из озона, ливней.

Мы врозь. Брось, кто-то может быть нас счастливей,  

но точно не мы. Немы, как фигуры в картонах.  

Что вынес бы ты из горящего дома, 

кроме невыносимого стона? 

 

Каждое слово входит, как гвоздь, по самую шляпку.

Уйти, полстакана водки холодной шмякнуть,

крякнуть и закусить суррогатом стиха…

Не плоха мысль. Ночь беспросветно тиха,

но пройдёт впопыхах…